Кто вы, юкагиры
Шрифт:
Бассейн Омолона в то время оставался еще сравнительно слабо освоенным в промысловом отношении и был более богат рыбой и зверем, чем верхняя Колыма между ее притоками Ясачной и Коркодоном. Однако именно там в 1897 г. произошла массовая гибель юкагиров, ставших жертвами голода и сопутствовавшего ему каннибализма.
Присутствие согласилось со вторым предложением исправника Николаева и вынесло решение об оказании юкатирам и ламутам помощи по обзаведению домашним скотом из расчета до восьми голов на семью, а также сельскохозяйственным инвентарем{54}.
Речь шла, таким образом, о переводе верхнеколымских юкагиров на оседлость. Однако и этот проект остался на бумаге…
В условиях постоянного недоедания, болезней и других невзгод юкагиры редко доживали до преклонного возраста. Я просмотрел списки юкагиров в архивах церквей и убедился, что стариков среди них было очень мало. В Омолопском роде старосты Степана Вострякова, насчитывавшем 103 человека в 1829 г., только 13 дожили до 52–69 лет (причем всего 5 мужчин). В Омолойском роде старосты Барабанского (в церковных делах он назван Омолонским) в 1855 г. из 64 человек не оказалось ни одного старше 67 лет.
НАРУШЕННОЕ РАВНОВЕСИЕ
В чем же дело? Почему страшный призрак голода но встречается нам с такой навязчивостью в этнической истории тунгусов, вечных странников по захолустьям сибирской тайги? Как существовали юкагиры в более отдаленные времена, когда не было хлебо- и рыбозапасных магазинов? Как вообще они выжили?
Сразу ответить на поставленные вопросы нелегко: тут в комплексе действовало несколько причин. Одна из них, может быть, основная, та, что юкагиры не сумели приспособиться к менявшимся условиям существования, в особенности это относится к верхнеколымским юкагирам, у которых единственным домашним животным была и оставалась собака.
Ясно, что тунгусы (в том числе ламуты), сидя верхом на олене, имели гораздо больше возможностей выследить и добыть зверя, чем юкагиры. На худой случай у тунгусов оставались в запасе их собственные олени… Якуты и многие русские старожилы держали не только собак, но и рогатый скот, вследствие чего не находились в столь полной зависимости от природы, как юкагиры. Между тем экологическая обстановка в Сибири с каждым столетием менялась не в лучшую сторону.
Огромное значение для существования всего приполярного населения имел дикий олень, ежегодные миграции которого с юга на север и обратно позволяли людям запасаться его мясом на целую зиму.
Когда-то диких оленей было очень много на всех крупных реках Восточной Сибири, текущих в широтном направлении, начиная от Хатанги на западе и кончая Анадырем на востоке. Малочисленные юкагиры и первые зашедшие на север Якутии тунгусы не могли причинить им большого ущерба. Вместе с человеком возле диких оленей веками кормились волк, росомаха, бурый и белый медведи, лисица, песец.
В XVII–XVIII вв. положение на севере Якутии решительным образом изменилось. Там появились якуты, ламуты и русские, причем у последних было много ездовых собак, для которых приходилось запасать корм. Чукчи размножили стада своих домашних оленей и начали продвигаться вдоль морского побережья на запад: дикие олени лишились значительной части тундровых пастбищ.
Поголовье диких оленей стало сокращаться. Сперва это не очень ощущалось — просто промысел диких оленей сделался не таким регулярным, как раньше. Еще в первой четверти XIX в. ловкий охотник добывал на переправе через Малый Анюй до 100 диких оленей. В 1847 г., по подсчетам А. Аргентова, через оба Ашоя прошло «не менее 70 000 диких оленей». Но это был, по-видимому, последний «пик».
«Как олень начал изменять свой ход, так и жизнь инородцев стала изменяться и приходить в упадок», — сетовал Афанасий Дьячков{55}.
Поселившиеся на Анадыре выше селения Марково чуванцы и ходынцы (репатрианты с Колымы и Анюев) первое время добывали диких оленей в таком количестве, что забросили рыболовство. Но затем, когда переправа диких оленей в этом месте однажды не состоялась, среди них, по словам Дьячкова, разразился «ужасный голод».
Прекратились миграции оленей и на Индигирке. К счастью, это случилось уже при Советской власти, и население своевременно получило необходимую материальную помощь.
По данным ревизии Верхоянского и Колымского округов, проведенной Якутским областным управлением, в начале XX в. колымские «инородцы» добывали не больше одного-двух диких оленей на семью в течение года.
В тех местах, где диких оленей оставалось еще довольно много, их интенсивно истребляли. В 1889 г. врач Л. Ф. Гриневецкий, остановившись у селения «сидячих чукчей» на Анадыре, был «поражен массою собранного здесь битого дикого оленя. Мясо его во множестве висело на жердях и вялилось в запас на зиму, но, кроме того, из туш набитых оленей, с которых были сняты шкуры, был сложен вал высотою в 1/2 человеческого роста и длиною около 200 сажен. Эти олени были набиты исключительно для добывания шкур»{56}.
Так же, как и олень, исчезала рыба. Рыбу на Колыме в полном смысле слова съели собаки…
Каждая собачья упряжка, служившая транспортным средством русским старожилам, обруселым юкагирам и якутам нижпей Колымы, включая низовья обоих Анюев, состояла из 10–12 собак. Собакам раз в сутки давали по 10 селедок. В течение года одна упряжка поедала 36–40 тыс. сельдей.
«Дабы иметь некоторое понятие о чрезвычайном расходе рыбы, составляющей главнейшую пищу здешних жителей и собак их, — писал Ф. П. Врангель, — надобно знать, что на годовое содержание ста семей, живущих в окрестностях Нижнеколымска, потребно не менее трех миллионов сельдей. Но, как и в хороший год, Колыма дает около миллиона сельдей, то остальное количество заменяется другой рыбой, которой нужно, по крайней мере, до 200 000 штук»{57}.
«Другая рыба» — это омуль, нельма, чир, муксун, т. е. ценнейшие породы северной рыбы, которые теперь, увы, не так часто попадают на стол самих рыбаков.
Вот почему «собачье хозяйство» нижней Колымы А. Аргентов характеризовал как «состоящее в истребительной войне человека против природы»{58}. Уже в начале XIX в. Врангель указывал, что за несколько лет до его приезда на Колыму река стала «гораздо менее прежнего изобильна», ввиду чего жители Среднеколымска были вынуждены сократить число своих ездовых собак и начали заводить лошадей.