Кто вы, юкагиры

Туголуков Владилен Александрович

Полная нарта, писал Матюшкин, — это 13 собак. Если же набиралось четное число, то впереди все равно шел один вожак, а какая-то собака оказывалась без пары. Так, например, запрягал собак мой приятель нижнеиндигирский юкагир И. Н. Никулин, у которого имелась упряжка из восьми собак.

Роль вожака в упряжке чрезвычайно важна, и отнюдь не всякая собака способна ее хорошо выполнять. Опытный «передовик» всегда был в цене: в начале XX в. его стоимость достигла 40 руб.

Вожжей собачья упряжка не знает. Управляют собаками с помощью команд. Почти в каждом поселке существовали свои возгласы, с которыми каюр обращался к упряжке, но некоторые были общими для всей территории Северной Якутии, например «той», адекватный русскому «стой».

Тормозили при езде на нарте палкой с заостренным концом — так называемым «остолом», или «прудилом». К другому концу остола прикреплялось несколько железных колец. Каюр устрашающе гремел ими, когда видел, что собаки плохо тянут или кусают друг друга. Если «музыка» не помогала, он бросал остол в одну из собак и затем ловко подхватывал его на лету.

От каюра требовалось немалое искусство, чтобы удерживать нарту в равновесии, не давать ей опрокинуться. Если нарта наклонялась, он вскакивал, хватался за вертикальную дугу и выравнивал экипаж, становясь на полоз.

По хорошей дороге упряжка из 12–14 собак может везти тонну груза, а по плохой (например, по рыхлому снегу) — не более половины того. В таких случаях впереди нарты идет «лидер» (как теперь бы сказали) и на лыжах уминает снег для собак. Обычно груз брался тогда из расчета не более 25 кг на собаку. Считалось нормальным, если собаки пробегали с грузом до 40 км в день.

Легковая нарта (каюр и пассажир с небольшим багажом) могла в течение дня покрыть расстояние в 60–70 км, пройдя его с «крейсерской» скоростью — 10 км в час. «Почтовые собаки», курсировавшие между почтовыми станками (станциями), расположенными в 50–60 км друг от друга, развивали среднюю скорость до 15 км в час.

Но и это не являлось пределом собачьих возможностей. Когда заходила речь о том, чьи собаки быстрее, и расстояния, и скорости резко увеличивались.

Нижнеколымский купец Барамыгин в 60-х годах прошлого века состязался с колымским исправником Анатовским. Трассой пробега стала наезженная дорога между Нижнеколымском и Анюйской ярмаркой (длиной в 250 км). Купец выиграл состязание, пройдя дистанцию (с каюром и небольшим запасом корма для собак) за 15 часов. В пути он сделал две кратковременные остановки для отдыха и показал среднюю скорость 17 км в час. Анатовский приехал на час позже.

В архиве я встретил следующее сообщение, относящееся к тому же сюжету: «Известны случаи, когда одна упряжка бессменно проходила из с. Казачьего на р. Яне в с. Аллаиху на р. Индигирке, т. е. расстояние в 750 км, в 3 суток…»^{84}.

Для тех, кто исповедует мудрость — «лучшая рыба — это колбаса», будет небезынтересно узнать, что собаки, которых кормили олениной, были гораздо меньше способны к работе в упряжке, чем те, которые ели рыбу.

Особой силой и выносливостью отличались ездовые собаки на нижней Индигирке — с сильной грудью, подтянутым животом, похожие на коми-зырянскую лайку. Дюжина индигирских собак, не надрываясь, могла везти нарту с двумя пассажирами, запасом селедки на несколько дней и багажом в три пуда весом.

Еще в 20-х годах нашего столетия индигирским собакам давали почти исключительно одну селедку, причем основательно подпорченную в ямах. Ни соли, ни соленого им не давали.

На Анадыре ездовых собак кормили один раз в сутки — вечером, юколой либо «варёнкой» — супом из рыбы, приправленным мукой — зимой и свежей рыбой — летом. Считалось, что при полном собачьем пайке (одна юкола в день) и днёвках через каждые четыре-пять дней собаки могут неопределенно долгое время работать без усталости или истощения.

Обилие упряжных собак являлось одной из экзотических достопримечательностей нижней Колымы в XIX и начале XX в. В 20-х годах XIX в. их насчитывалось там около 3 тыс. Вот как выглядел Нижнеколымск во времена Г. Л. Майделя: «Почти перед каждым домом лежат и спят здесь упряжные собаки, с ошейником, к которому приделан длинный ремень, прикрепленный к двум столбам или привязанный к шесту. Просто невероятно, сколько эти животные в состоянии спать, если они не на работе; день и ночь лежат они неподвижно, свернувшись клубком, в снегу, и крепко спят, пробуждаясь только тогда, когда им приносят пищу. Это бывает трижды в день; тогда они проглатывают с невероятной жадностью замерзшую рыбу и снова ложатся спать. Но вот вдруг встает одна собака, отряхивается, потягивается, подымает голову кверху и начинает выть, — отчаянный, удручающий, переливающийся на разные тоны вой. Перестав выть, она снова укладывается и спокойно засыпает, как будто ничего не было. Но встает другая собака и затягивает ту же музыку; так идет от собаки к собаке, от дома к дому, пока, наконец, все пять или шесть сотен псов, которые обыкновенно живут в Нижнеколымске, не пропели своих арий в этом ужасном концерте. Днем еще выносимо, собаки воют реже или это не так заметно среди дневных хлопот, но ночью этот вой, распространяющийся по всем улицам местечка, действует убийственно, и проходит много времени, прежде чем к нему, как и ко всему, привыкнешь»^{85}.

Еще в 1926–1927 гг. в трех северных округах Якутской АССР — Булунском, Верхоянском и Колымском — было 10 685 собак, из которых 7426 считались ездовыми. В Нижнеколымске средний хозяин держал в то время от 20 до 30 ездовых собак. В марковском колхозе на Анадыре в начале 1930-х годов имелось 300 собак, из них 257 ездовых, составляющих 15 полных и 7 неполных (по 8–11 собак) упряжек. Средняя упряжка оценивалась в 1000–1200 руб.

В главе четвертой, если читатель помнит, мы говорили, что индигирский юкагир И. Н. Никулин нередко объезжает свои ловушки на собачьей упряжке. Да! Использование собак на пушном промысле — нечто новое, привнесенное в охотничий промысел современных тундровых юкагиров.

Новшество это обусловлено тем, что за годы коллективизации юкагиры и эвены Заполярной Якутии сделались почти совсем оседлыми, а для оседлых жителей собака более удобное животное, чем олень. Начать хотя бы с того, что собака сама по себе — более домашнее животное, чем олень, и в отличие от последнего стремится быть подле людей. Кроме того, собака выносливее оленя; она тянет нарту, пока в состоянии держаться на ногах, а уставший олень ложится. В пургу собаки везут нарту к жилью, а олени бегут по ветру, и жилье их не интересует. Собачий корм лежит всегда возле каюра на нарте, тогда как оленей приходится отпускать для пастьбы; потом их надо отыскать и поймать — сами они к своей нарте не придут. Да и ягельник в приморской тундре не так-то легко найти. Но и это еще не все. Во время пастьбы оленям могут угрожать волки. Весной олени проваливаются в рыхлом снегу и ранят ноги о наст; с более легкими собаками такого не случается…

В общем промысловики тундры нашли, что нм удобнее держать упряжку собак, чем иметь дело с оленями.

Вот и получается, что тундровые юкагиры при Советской власти овладели новой для них профессией ездовых собаководов, а таежные юкагиры — профессией оленеводов.

ХОРОШО ЛИ НЕ ЖИТЬ НА ОДНОМ МЕСТЕ?

Образ жизни верхнеколымских юкагиров, сочетавших кочевание и оседлость, можно считать полуоседлым. Они передвигались по тайге в поисках пищи: летом — на лодках и плотах, зимой — на лыжах. На нарте, которую тащил за собой человек с припряженной к нему в помощь собакой, изредка ехали только больной или мать с грудным младенцем на руках.