Кто я
Шрифт:
В другом месте на стене я обнаружил план эвакуации. Это была замечательная вещь! Несколько дней я ходил к ней и изучал ее всю полностью. Я знал только три дороги в нашем Корпусе. Я вычислил, где они находятся на плане эвакуации. И так как все другие дороги были похожи, я примерно мог представить, что собой представляет весь наш Корпус. Я понял, куда могла убежать Она. Я понял, где мог находиться кабинет врача, куда поволокли Другую Ее без сознания. Я увидел выход из Корпуса. Он был не слишком далеко: примерно в полтора раза дальше, чем от меня до работы. Если бы я побежал туда с той же скоростью, я бы потратил на это всего лишь двадцать пять минут.
Выход. Наверное, это было самым желанным, о чем я только мог мечтать. Выйти когда-нибудь из этого Корпуса на свежий воздух, увидеть солнце, траву, все краски мира. После этого было бы не жалко умереть…
Но я знал, что мне не позволят умереть. Меня поймают, обработают излучателем, и я снова превращусь в ничто.
Я дорожил собой. Я не мог позволить себе взять и убежать к выходу. Это было запрещено. А если ты нарушишь любой запрет, тебя обработают снова. И ты потеряешь все.
Снова я возвращался к этому тоскливому слову – никогда.
Я начал считать дни. Я мог бы делать это и тогда, когда был машиной. Но тогда я не видел в этом смысла. Когда у меня появились воспоминания, не считать дни было бы просто глупо. Отсчет времени шел как бы сам собой.
Раньше я выделял некоторые вехи в моей жизни. Был период времени, который я называл «До Нее». Следующий период назывался «Она». Потом было «Что-то», «Другая Она» и наконец, когда я все понял.
Сейчас я точно знал, сколько дней прошло с того момента, когда я прозрел. С одной стороны, мне было приятно то, что столько времени я остался незамеченным и неразоблаченным. С другой, а что дальше? Есть ли какой-то смысл жить в такой ситуации?
Я размышлял о смерти. Возможна ли она? Самым хорошим выходом в моей ситуации было бы умереть. Только у меня было ощущение, что ничего из этой затеи не получится.
Один раз я был очень близок к разоблачению. Я стоял и рассматривал план эвакуации. Хотелось запомнить там все. И вдруг услышал за собой голос толстяка:
– Что, выход ищешь?
Сердце у меня упало вниз. Толстяк меня разоблачил. Он понял, что я понимаю. Мне хотелось все отрицать, но это выдало бы во мне человека. Я не мог даже посмотреть на толстяка, так как машины не смотрят по сторонам. Они только делают свою работу. Поэтому я продолжал тупо стоять возле плана эвакуации и смотреть. Уже не на него, а мимо. Правда, толстяк вряд ли бы это заметил.
А он посмеивался:
– Посмотри, посмотри. Может, чего полезного вычитаешь…
Я еще долго ждал, что вот-вот он перестанет смеяться и позовет других людей. Они придут с излучателями, и от меня ничего не останется. А когда я пришел в себя, то увидел, что толстяк сидит за столом и что-то делает в своем компьютере.
– Убирать за собой не надо, все равно еще руду привезешь. После все сделаешь, – сказал он мне, не отрываясь от экрана.
Я сел в грузовик и уехал. Руки мои тряслись. Мне казалось, что я несказанно счастлив, что так легко отделался. Я мог бы быть разоблачен. Но толстяк не придал значения тому, что увидел.
Однако впредь нужно быть осторожнее. Не вести себя так, чтобы было видно, что я что-то соображаю.
На восемнадцатый день случилось нечто необычное. Я стоял возле грузовика, собирался сесть в него и уехать. И вдруг услышал неясный шум. Я все отставил и пошел посмотреть, что случилось. Машины так не делают. По программе я должен был сесть и уехать. На там происходило что-то до такой степени нестандартное, что на меня никто не обращал внимания.
Какой-то раб, работая бурильной установкой, отколотил от горной породы слишком большой кусок. Огромный камень упал прямо на него. А он в это время бурил породу и дальше.
Когда его извлекли из-под каменный глыбы, то увидели, что он пробурил себе ногу, так как бур до сих пор работал. Раб был больше похож на кусок мяса, чем на живого. Я стоял, смотрел на это и думал о том, что этому парню повезло. Он спокойно себе умер и не мучается сейчас в этих условиях.
Его пронесли мимо меня на носилках. Врач бегло осматривал его.
– Все кости, кажется, целы. Восстановим. К обеду он уже будет на работе. А мясо на ноге просто срастим. Он даже знать не будет о том, что был ранен.
Эту фишку людей я уже выучил: «Он даже знать не будет о…» На этом была построена вся их философия.
Я пошел в грузовик. Надо было выполнять работу, пока не увидели, что я смотрю куда не надо. На душе было муторно. Мне казалось, что умереть тут действительно невозможно. Как бы ты не покалечился, тебя восстановят, а потом обработают, и ты даже знать не будешь, что было прежде.
Мелькнула неясная мысль о том, что я уже пробовал так делать. Если я думаю о смерти сейчас, если думал о ней пятнадцать дней тому назад, то где гарантия, что не думал о ней еще прежде? А если я и пытался покончить с собой? Меня могли восстановить точно так же, как собирались восстановить этого парня. Потом, возможно, у меня оставались какие-то шрамы, ссадины и опухшие коленки. Если человеческая медицина так сильна, почему она мне все это не заделала так, чтобы я об этом даже вспомнить не смог? Может, все было еще хуже?
Мне надо обязательно вспомнить, что именно произошло в тот момент, который я называю «что-то».
Девушка толстяка любила слушать музыку. Когда она приходила к нему в гости, они приносила с собой какой-то электроприбор, который она называла плеер.
– Моя любимая песня, – сказала однажды девушка толстяку.
Они оба стали слушать. И я тоже прислушался к словам.
Пели про любовь. Про то, как прекрасно быть вместе. Девушка чуть не пустила слезу. Толстяк сказал, что это очень романтичная песня. Он обнял девушку одной рукой и потрепал по плечу.
Возможно, я толстокожий чурбан, но песня не произвела на меня впечатления. Когда в мире творится такое: насилие, рабство, воровство памяти и души, то песни про любовь уже не трогают.
Почему бы этой девушке не пустить слезу по тем, кого насильно лишили не только любви, но и себя самого?
– А у меня другая любимая песня, – сказал толстяк и включил свою.
Эта песня была о том, как гордо звучит имя – Человек. Человек очень велик, он сделал многое. Он строит города и делает дороги, он покорил звезды и морские глубины. Быть человеком круто.