Кто я
Шрифт:
Однако люди ходят в корпусах без затычек. Логично предположить, что они надевают затычки, когда выходят из корпусов на свежий воздух. Или на то, что осталось от свежего воздуха. Я очень долго не был снаружи, я не знаю, что там сейчас происходит. Может, там и леса никакого нет…
Но почему тогда мне приснился лес, сразу после того случая, который я назвал «что-то»? Наверное, я все-таки нашел выход, вышел наружу, увидел лес, понял что-то. Меня увидели люди, погнались за мной. И не было бы ничего удивительного, если бы я предпочел смерть этому позорному существованию. Я мог бы сброситься с обрыва:
И вот я здесь. И у меня в ушах звучит это тоскливое слово: «Никогда».
Стоп! А кто сказал мне это слово? Неужели я сам? Что-то звучит оно у меня в голове слишком часто и слишком подозрительно. А не могли ли мне сказать его люди? Эти «доброжелатели» с излучателями? Типа того, что «никогда у меня не получится изменить чего-то».
Опять они вмешиваются в мои мысли! А я, олух, поверил. Подумал, что это моя собственная мысль, что именно так я и думаю. Не достаточно ли я обжигался на таком доверии? Пора бы научиться отличать свои мысли от чужих. Это довольно-таки тяжело. Но между ними есть существенное различие.
Когда ты думаешь свою собственную мысль, тебе ее приятно думать. Когда думаешь чужую, ты чувствуешь несогласие с ней. Есть какая-то несостыковка. Типа того: хотелось бы сделать то-то, а приходится это. Видите, какое противоречие?
Есть умники, которые говорят, что правду надо скрывать из лучших побуждений. Они лгут. Они просто боятся, что кто-нибудь узнает такую правду и им достанется. Они прикрывают свои идеи гуманностью. А ей тут и не пахнет.
Я слишком много имел дела с правдой и ложью, я могу их сравнить. Правда изначальна. Она непоколебима. Ложь – строение неустойчивое, в любой момент она может рассыпаться. Если ты нашел где-то противоречие, значит, здесь есть ложь. Даже самая продуманная и хитрая ложь по сравнению с правдой просто как соломенная хижина против каменной стены. Достаточно подуть на нее, чтобы она развалилась.
Я долго считал себя машиной. Я бегал на работу и удивлялся: почему я думаю? Почему осознаю? Я считал себя дефективной машиной.
Дело было в другом. Эта ложь имела дефекты и непродуманности. Невозможно создать ложь, чтобы она выглядела естественно. В ней всегда будет какая-то закавыка, за которую можно зацепиться.
Так что деградировать я больше не буду. Как бы ни была тяжело в моей ситуации, я придумаю, что можно в ней сделать.
Мне опять приснился сон. Лес, солнце, закат. А когда я открыл глаза, то понял, что это была моя память.
Лес сказочно прекрасен. Я стоял в обнимку с женщиной, которую любил. Наш сын только что заснул, и мы могли уделить время друг другу.
Мы стояли среди деревьев. Листочки дрожали от еле уловимого ветра. Кора блестела от вечерней росы. А розовый отсвет заката играл в волосах моей жены.
– Нет ничего красивее природы, – сказала она.
Я посмотрел на нее и улыбнулся. Мой рот тогда еще мог двигаться.
– Нет ничего прекраснее тебя, – ответил я.
Что случилось с моей женой и сыном? Логично предположить, что их убили люди. Может, только ребенка, так как он не мог работать. Возможно, мою жену взяли в рабство. Может, она сейчас делает безделушки в третьем корпусе. Или
У меня не было ненависти к людям. В конце концов, я не делал им ничего плохого. С чего бы я стал их ненавидеть?
Больше чувств у меня было к моим соплеменникам. Я смотрел на них постоянно. Они ничего не понимали. Они бегали и делали свою работу, как приказывали им люди. Они послушно откручивали затычки и ждали, когда в их отверстия для приема пищи засунут шланг. Они были очень послушными и очень механичными. Как машины, сделанные из плоти.
Почему никто из них ничего не понимает? Да, это трудно. Но я же смог сделать это. Сейчас я чувствую себя отщепенцем, который вообще не может найти себе пристанища. Я один, с какой бы стороны не посмотрел на это.
Я был один, когда считал себя машиной. Но сейчас я еще больше одинок. Если бы все наши как-то пробудились, что-то увидели в жизни, то можно было бы что-то сделать.
У меня семьсот четырнадцатый номер. Надо предполагать, что здесь нас собрано не меньше семисот четырнадцати человек. И что же? Все считают себя машинами. Я даже не знаю, задаются ли они вопросом, кто они, как делал это я.
Я часто наблюдал за ними. Вот кто-то несется мимо меня. Видно, спешит на работу. Даже не глянет в мою сторону. Только слышно его дыхание через затычку.
Вот кто-то работает бурильной установкой. Движения точны и размеренны. Как у машины. В нем нет ничего человеческого. Мои собратья давно уже потеряли свой настоящий облик. Они деградировали вперед меня. Я остался один в этом мире.
Что бы я мог сделать? Надо сбежать. Отныне я не буду говорить себе чужое слово «никогда». Я изучил план эвакуации, я знаю, где находится выход и как туда добраться. Я смогу выйти наружу, откручу и выкину затычку. Уж дышать в своем родном лесу я смогу без нее.
Я просто сбегу отсюда. Буду жить в лесу один.
Все бы хорошо. Но страшно – просто взять и побежать к выходу. Я не смогу противостоять людям с излучателями. Я не смогу ничего сделать, если они меня поймают. Если бы знать наверняка, если бы все продумать…
У меня появилась новая традиция. Выходя из дома, я смотрел в ту сторону, где был выход. Раньше я смотрел туда, потому что в эту сторону убежала Она. Теперь я смотрел, потому что знал: там мое спасение.
Правда, там могло быть и мое забвение.
Если бы знать бы наверняка, если бы все продумать…
Я думал об этом днем и ночью. Даже во время сна я обдумывал план побега. Однажды я мирно спал в своей кровати. И вдруг в одно мгновение проснулся от мысли: «А вдруг все не так?»
Я сел, прикрыл сердце рукой, чтобы не стучало так бешено. Я увидел мир чуть-чуть шире, чем смотрел на него до этого.
Я думал, что все мои собратья деградировали донельзя и что я остался один. А вдруг все не так? А вдруг они так же, как я, только притворяются машинами, а сами в это время думают о том, кто они. Может, кто-то пошел и дальше. Может, он тоже знает правду, но, как я, боится, чтобы это заметили люди.