Кубок лунника
Шрифт:
Малика пожала плечами. Что толку говорить? Теперь-то уже все равно…
– Я очень устала, Генрих. Можно, я останусь одна?
–Устала? – он приподнял брови, – что ты такого делала, что устала? Проехалась в экипаже? Слушай, Малика, мне все это не нравится. Обещай, что не будешь глупить, а?
– Глупить? – ведьма подняла глаза на Уэлша, – что ты имеешь в виду?
И тут вдруг ее осенило. Ну конечно! И как она сама раньше об этом не подумала?
Ведь все очень просто: если не хочешь больше жить, нужно всего-навсего отказаться от жизни и нырнуть с головой в темный омут.
– Малика, –
– Хорошо, Генрих, – она кротко улыбнулась, – можно я отдохну? Одна?
– Всего доброго, – сухо ответил он и вышел, не забыв прикрыть за собой дверь.
Малика вошла в гостиную, провела ладонью по свежим розовым бутонам. А потом, не удержавшись, подошла к зеркалу – хотя было определенно ясно, что ничего хорошего она там не увидит.
На нее печально взглянуло странное существо, бледное, с огромными синяками под глазами. Губы побледнели и стали тонкими, незаметными. Малика неловким движением стащила с головы косынку и с усмешкой оглядела себя. Ту, какой стала – увядшую, постаревшую разом лет на десять, с лицом, исполосованным тонкими шрамами словно от бритвенных порезов. Волосы начали отрастать и казались почти черными на фоне белой кожи.
Шелковая косынка скользнула на пол, а Малика, отвернувшись от зеркала, двинулась к шкафу. Она открыла бар, плеснула себе водки и залпом выпила. Потом еще. И еще.
Когда гостиная поплыла перед глазами, ведьма подхватила бутылку, на дне которой еще что-то плескалось, и, не раздеваясь легла на диван. Ей хотелось увидеть черное небо, полное звезд, то самое, которое уже распахнулось перед ней однажды. Но звезды не желали гореть в холодной тьме, и Малика попросту заснула.
Когда она снова открыла глаза, был день. Солнечный свет, пробиваясь сквозь задернутые шторы, косыми лучами резал темно-синий ковер гостиной и заставлял жмуриться. Ведьма пошевелила рукой – пустая бутылка упала и покатилась по полу.
– Просто великолепно, – буркнула Малика, – хорош агент…
Может быть, теперь она стала чуточку ближе Марио, который заходил в самые дорогие заведения Пражена и напивался там до бесчуствия?
Нет, дело не в Марио. И даже не в том, что она убила Марисию, а перед этим еще и старого лунника.
Дело в том, что его больше нет, он исчез из ее жизни также внезапно как и появился. А вместе с ним исчезло желание даже выглядеть по-человечески, не говоря уже о чем-то большем.
Малика вздохнула и побрела в ванную, стараясь больше не смотреть на себя в зеркало. Она долго грела воду, затем наполняла ванну, долго расшнуровывала корсаж – пальцы не слушались, их то и дело сводило судорогой. А потом, выругавшись, ведьма рванула платье так, что выдрала «с мясом» крючки для шнуровки. Садясь в горячую воду, Малика пожалела о том, что не додумалась приобрести ланцет. Тогда уйти из жизни было бы проще простого: горячая ванна, вскрытые вены и – добро пожаловать на небеса, Малика Вейн.
«Ну, в следующий раз», – вяло подумала она, закрывая глаза, – «надо будет просто сходить к цирюльнику, спрятать ланцет или бритву в сумке… и все. Я буду там, с ними…»
Думать об этом было приятно, равно как и лежать в горячей воде, вдыхая аромат розовго масла. Но все же Малика снова приоткрыла глаза, услышав, как в замке неторопливо проворачивается ключ. Кто-то, йоргг его дери, пытался забраться в ее квартиру!
Малика стиснула зубы. Мелькнула предательская мыслишка – а может быть, оставить все как есть? И если в дверь войдет убийца, пусть он найдет ее, дремлющую и совершенно беззащитную?
По коже побежали мурашки. Заманчиво, конечно, вот так уйти в звездное небо, но все же…
«Уйду, когда сама пожелаю», – решила Малика.
Она прислушалась: в замке перестали ковыряться, тихо скрипнули дверные петли, затем раздались очень осторожные шаги. По прихожей двигался кто-то довольно тяжелый, половицы так и поскрипывали.
Малика бесшумно присела на корточки, затем выпрямилась во весь рост. Вода неслышно стекала по ногам в ванну, и тот, кто сейчас крался по ее апартаментам, не должен был понять, что жертва что-то заподозрила. Затем ведьма переступила бортик ванны и, пошарив взглядом по углам, не нашла ничего лучше чем пузатый флакон с ароматической солью размером с мужской кулак. Бегло прочитав на красочной этикетке «Цветок апельсина», Малика шагнула к двери и стала так, чтобы входящий прежде всего увидел пустую ванну.
…Он не заставил себя долго ждать. Чересчур громко сопя для убийцы, мужчина остановился на пороге, вытянул шею, чтобы заглянуть в исходящую ароматным паром ванну. Малика замахнулась и резко, изо всех сил ударила его в висок стеклянным флаконом. Брызнуло стекло вперемешку с кровью, а убийца, пошатнувшись, начал оседать на пол.
Столбняк продлился несколько мгновений. А затем, подгоняя себя мысленно – «вперед, двигайся, двигайся, дура!» – Малика бросилась на кухню. В чем мать родила и с изрезанной стеклом ладонью.
«Но ладонь оставим на потом».
Искать моток бельевой веревки не было времени, поэтому ведьма, поминая йоргга, схватила нож, простыню – и через минуту у нее в руках оказались отличные льняные полоски. Малика бегом вернулась в ванную, пинком перевернула поверженного врага на живот, затем туго, как могла, скрутила за спиной руки. Пораненная ладонь болела и начала неметь, но ведьма только зубами скрипела. Йоргг с ней, с рукой! Тут бы убийцу связать как следует, да послать консьержа за Генрихом… Звать полицию Малике даже в голову не пришло.
Пыхтя и отдуваясь, она обмотала и ноги мужчины, затем кое-как посадила его, привалив к дверному косяку. Кровь из рассеченного виска залила ему лицо, Малика вытерла ее – не из чувства сострадания, упаси Всеблагий! – а чтобы видеть, кто перед ней.
Убийца оказался вовсе не похож на матерого душегуба, у которого руки по локоть в крови. Он показался ведьме совсем еще юным, неоперившимся птенцом; у него были рыжие, гладко зачесанные назад волосы, бледная кожа, изрядно украшенная веснушками, коричневые брови и ресницы. А еще тонкий аккуратный нос – ну прямо как у хорошенькой женщины. И узкий подбородок. Если бы не кровь, тонкой струйкой стекающая по щеке, паренька было бы просто невозможно представить в роли убийцы. Он идеально подходил на место певчего в храме Всеблагого, тонкий, изящный…