Кубок Нерона
Шрифт:
— Видишь ли, король Швеции должен был владеть долиной Меларена, иначе ему бы и королем не стать. Ведь это, как говорится, самая сердцевина, лакомый кусок. Там расположены Сигтуна и Упсала. Торговые города и богатые земли. Но чтобы добраться туда и выбраться оттуда, нужно было пройти «ворота». В старину плавали через Сёдертелье и другие места, но суша поднималась, уровень воды падал, водные пути мелели, и в итоге остался всего один, у Хельгеандсхольмена. Оттого там и понастроили укреплений и рогаток, а в самой высокой части Стадсхольмена, как называли тогда Старый город, воздвигли из камня оборонительную башню, и произошло это в конце двенадцатого века. Башня получила имя Три Короны, с нее–то и начался старый замок. В борьбе за власть ярл Биргер разгромил своих соперников, обосновался у самых «ворот» и приступил
Он победоносно посмотрел на меня. Потом обернулся к официанту, который дипломатично ждал заказа.
— Насколько я понимаю, ты возьмешь салаку и печеную селедку. А еще «Беска дроппар». И пиво. Да?
Я рассмеялся.
— Ты просто идеальный полицейский. Зачем тебе улики и вещественные доказательства — ты читаешь сокровенные мысли любого мошенника.
Он тоже засмеялся.
— Когда дружишь с человеком полтора десятка лет, все же худо–бедно знаешь, что он любит на обед. Ну а если ты предпочитаешь что–то другое, так и скажи. Я ведь не деспот какой–нибудь. К примеру, у них есть смоландские колбаски. Или вот французские разносолы. Перепелиные яйца, филе–миньон.
— Нет–нет, ты угадал правильно. Только не забывай, именно эти «разносолы», как ты их называешь, и создали «Оперному погребку» славу одного из лучших в Швеции ресторанов.
— Да уж не забуду, черт побери. Но это еда для дамочек, на вечер. А мы пообедаем по–мужски.
— Говори потише,— предупредил я.— Тут могут быть агенты Общества Фредрики Бремер [40] . Кстати, объясни мне одну вещь. Что это ты надумал заняться благотворительностью и пригласил бедного антиквара в роскошный кабак?
40
Общество борьбы за права женщин; носит имя писательницы Фредрики Бремер (1801 — 1865), инициатора женского движения в Швеции,
Но он то ли пропустил мой вопрос мимо ушей, то ли не хотел отвечать и вместо ответа кивнул на дворец.
— Вон там на Стадсхольмене проходил тракт из Сёдерманланда в Упланд. А здесь встречались озеро Меларен и Балтийское море. Можно ли представить себе более удобное место для торговли? Правда, потом суша поднялась еще больше, крупные суда уже не могли пройти в Меларен, приходилось все перегружать. А замок рос. Но времена менялись, и из оборонительной крепости он стал «увеселительным» дворцом. Амбиции шведских королей увеличивались, а уж коли правишь великой державой, нельзя жить кое–как. Однако лишь после пожара тысяча шестьсот девяносто седьмого года появилась реальная возможность осуществить желаемые перестройки. И взялся за это Тессин [41] . Он решил превратить центр Стокгольма в великолепный барочный ансамбль с дворцом посредине, а на площади Гус–тав–Адольфсторг прямо напротив дворца воздвигнуть большую церковь. Кроме того, он задумал Арсенал, перед которым хотел поставить памятник Карлу Двенадцатому. Арсенал должен был стать хранилищем трофеев и знамен шведских военных походов.
41
Тессин Никодемус Младший (1654—1728) — шведский архитектор, представитель так называемого римского барокко.
— Откуда ты все это знаешь?
— Меня всегда занимала история. Вот я и читаю кое–что, а кое–что узнаю из радио– и телепередач и так далее. Да, потрясающее сооружение. Между прочим, на северной стороне еще сохранились остатки замка ярла Биргера. Он поднимался отвесно, чуть ли не из воды. Тессин использовал созвучие природы и архитектуры. Высокое, господствующее местоположение и плещущая по обе стороны вода. Он создал памятник эпохе великой шведской державы.
Калле Асплунд был полон радостного воодушевления. А ведь глядя на него, никогда не скажешь, что в круг его ближайших интересов входят Никодемус Тессин Младший и архитекторы времен барокко. Он больше походил на не первой молодости унтер–офицера, вроде тех, что отравляли жизнь мне, новобранцу, на учебных полигонах Королевского упландского полка. Румяное лицо, грубоватые черты, кустистые брови
Подали салаку. Плоские филейчики, а между ними петрушка. На гарнир картофельное пюре. И запотевшие от холода рюмки с водкой. Пенистое золотисто–желтое пиво в высоких бокалах. Мне вспомнился анекдот про филе салаки: посетитель в ресторане спросил у официанта, что это такое, а в ответ услышал, что это, мол, две рыбки, лежащие одна на другой. «Тогда не будем им мешать»,— сказал посетитель и взял другое блюдо.
Мы ели, мы разговаривали. Калле еще и еще рассказывал о дворце. Об экономических проблемах, возникших, когда шведы проиграли войну. О том, как Карл XII, сидя в Бендерах, вел переписку по поводу деталей в чертежах Тессина. О Хорлемане, о Рене [42] и других, которые завершили этот труд.
42
Хорлеман Карл (1700—1753), Рен Жан–Эрик (1717—1793) — шведские архитекторы.
Когда подали закуску, Калле вдруг замолчал. Серьезно посмотрел на меня.
— Неважнецкие у тебя дела,— наконец сказал он.— В общем, хуже некуда.
— Неважнецкие дела? Что ты имеешь в виду?
— Ты еще и толкаешь меня на должностное нарушение,— вздохнул он, доставая трубку. Но на сей раз я даже не обратил на это внимания, хотя в обычных условиях на дух не выношу его трубку. Гнойно–желтый дым валит из черной дырки с опаленными краями. Вонища. Не понимаю, что он в этом находит. Иногда у меня закрадывается подозрение, что это элемент некоего дьявольского метода выуживать правду из подозреваемых в убийстве.
— Нью–йоркская полиция...— вздохнул Калле, с тревогой глядя на меня.— Какого черта ты там натворил?
— Потолкуй со своим коллегой, и он тебе расскажет, что они интересовались всего–навсего тем, при каких обстоятельствах я встретился в Нью–Йорке с некой дамой. Ее потом убили. Кошмарная история. Ну вот, а поскольку я был одним из последних, с кем она виделась перед смертью, они решили выяснить, что мне известно.
— Если б все было так просто. У Георга Свенссона плохо с почками, камни, поэтому дело передали мне. И чтоб ты знал...— Он многозначительно посмотрел на меня.— Я сейчас совершаю серьезнейшее должностное нарушение. Узнай об этом инспектор по юридическим вопросам, полетят все — и министр юстиции, и генеральный директор. Причем моментально. Вот я и пригласил тебя пообедать.
— Чтобы не совершать должностного нарушения?
— Именно. Одно дело то, что я скажу тебе на допросе в своем кабинете. И совсем другое — поболтать в ресторане со старым приятелем. А раз я сам пригласил тебя, о взятке речи быть не может.
Калле захохотал и набил трубку грубым желтым табаком. Из конфискованной контрабанды, что ли? Не верится мне, что такую дрянь продают в магазине.
— Не волнуйся,— успокоил он.— Я закурю, когда мы выйдем на улицу.
— Будто воздух у нас без того мало загрязнен. Но мне казалось, нью–йоркский вопрос исчерпан. Хотя... мнимый полицейский дела не упрощает.
— Именно,— повторил Калле.— Мало того, что в Нью–Йорке ты встречаешься с Астрид Моллер незадолго до ее убийства. Затем лицо, известное своими тесными связями с темными кругами, наносит тебе визит в Стокгольме, расспрашивает о ней, а наутро его тоже находят убитым. Многовато для случайности, как считают наши нью–йоркские коллеги. Но я знаю тебя уже столько лет и совершенно уверен, что ты ни молодых женщин в Нью–Йорке не убиваешь, ни мафиози в шведских гостиницах. Готов поклясться, ты и глушителя–то в глаза не видал.— Он засмеялся.