Куда смотрит прокурор?
Шрифт:
– Никого я не благословляю, – пожал плечами Гонсо. – Только учтите, если вы хотите сообщить следствию о каких-то новых обстоятельствах, времени у вас осталось немного. На днях я заканчиваю расследование, а там…
– Понимаете, вот вам лично про новые обстоятельства я поведать готов, а вот следствию… Вы-то, я вижу, человек хороший, а следствие – это в моем представлении просто зверь какой-то. А сказано нам: не предай зверю душу горлицы…
– Ладно-ладно, Модест Владиленович, про горлицу-то тоже, знаете, перебор. Вам до горлицы!
– Увы,
– Только не забывайте, что лукаво сердце человеческое более всего и испорчено…
Слова эти Герард Гаврилович как-то услышал от Василисы и потому запомнил. И сейчас они пришлись настолько кстати, что он не мог их не вставить.
– Ого! – насмешливо восхитился Замотаев. – Книгу пророка Иеремии цитируете… А дальше что там, помните?
Герард Гаврилович покраснел. На кой, спрашивается, ляпнул? Чего хотел показать? Разумеется, ничего он больше не помнил.
– А дальше там говорится, что только Господь узнает его и проникнет его. То есть это самое лукавое сердце человеческое… Кстати, Герард Гаврилович, там дальше замечательное место идет. Запомните, оно просто как в помощь следственным органам произнесено. «Куропатка садится на яйца, которые не несла; таков приобретающий богатство неправдою: он оставит его на половине дней своих и глупцом останется при конце своем». Вот интересно, если неправедное богатство оставить на половине дней добровольно, то при конце останешься все равно глупцом или превратишься в мудреца? Вопрос. А у вас что, Библия есть?
– Есть, – покраснел Гонсо. Библия у него и вправду была, только вот заглядывал он в нее лишь по великим праздникам.
Замотаева увели. И только тогда Герард Гаврилович ясно понял, что сказать ему есть что. Какие-то очень серьезные вещи он скрывает. Но скажет или нет, зависит от того, кто возьмет в нем верх – отец Василий или отец Антоний, разодравшие его сознание надвое.
А еще, деловито подумал Гонсо, рассчитывать только на совесть Модеста Владиленовича вряд ли стоит. Она у него гибкая да послушная. Поэтому надо поинтересоваться, не проходила ли в сводках информация о нераскрытых хищениях в церквях и среди священников…
Глава 21. Охота на херувима
Она добровольно согласилась, чтобы я ее изнасиловал, поэтому не вижу, в чем моя вина.
Позвонил дежурный милиционер.
– Герард Гаврилович, вас тут гражданка спрашивает, – сообщил он. И, чуть помедлив, добавил: – Молодая…
– А по какому делу? – строго осведомился Гонсо.
При слове «молодая» он сразу вспомнил все, что произошло в парикмахерской,
– Говорит, по личному, – доложил милиционер.
– По личному? Ладно, скажите, пусть подождет, я сейчас спущусь.
Никаких гражданок, особенно молодых, Гонсо не ждал, но время было обеденное, и он все равно собирался сходить куда-нибудь перекусить.
Девушка была прехорошенькая – загорелая, светловолосая, в коротеньком платьице. У нее было совсем еще детское застенчивое лицо.
– Я – Гонсо, – хмуро представился Герард Гаврилович. – Чем обязан?
Девушка смущенно улыбнулась.
– А вы действительно прокурор?
– Работник прокуратуры. А вы?
– А я Маша. Маша Казаркина, – уточнила она. – Вам это ничего не говорит?
– Погодите!
Герард Гаврилович сразу вспомнил – Миша Казаркин, его однокурсник, серьезный, основательный, круглый отличник, занесенный судьбой в далекий город Томск…
– Так вы…
– Я его двоюродная сестра. Когда Миша узнал, что я буду в Лихоманске, он сказал, чтобы я обязательно зашла к вам и передала привет.
– Спасибо. А вы к нам какими судьбами?
Тут Герард Гаврилович заметил игриво-заинтересованный взгляд дежурного милиционера, явно изо всех сил прислушивающегося к разговору, и понял, что лучше покинуть прокуратуру. А то опять пойдут разговоры.
– Что ж мы тут толчемся, в темноте да духоте, давайте-ка лучше пройдемся по бульвару, – галантно сказал он.
– Ой, конечно, – простодушно обрадовалась Маша. И тихо шепнула: – А то я чувствую себя как на допросе. Даже страшно! Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды! – прыснула девушка.
На улице она почувствовала себя куда свободнее. И сразу выложила, что она студентка экономического факультета Томского университета, а в Лихоманск ее пригласила на каникулы подруга – Светка Гильченко. Она легкомысленно не договорилась с ней точно и вот теперь оказалась в совершенно нелепом положении – подруга уехала отдыхать в Турцию.
О семействе Гильченко и их дочери-студентке Герард Гаврилович слышал как-то от Туза, и смутная настороженность, овладевшая было им при виде девушки Маши, окончательно пропала.
Никаких других знакомых у нее тут нет, беспечно щебетала Маша. Кроме, получается, Герарда Гавриловича. А еще она умирает от голода. Только боится одна заходить в ресторан, потому что зашла в один, и к ней там сразу стали приставать какие-то кавказцы, пришлось убежать голодной, даже заказ не успела сделать…
– А у вас тут мило – настоящий южный город. Жалко только, моря нет, а я так море люблю! – доверчиво сообщила Маша. – Вот возьму и поеду прямо сегодня куда-нибудь. В Крым! Или в Сочи! Или еще куда-нибудь. Лучше, конечно, в Хорватию или Италию, но для этого надо сначала денег заработать.