Кухарки и горничные

Лейкин Николай Александрович

— Да удержись ты, дьяволенокъ! — опять процдилъ сквозь зубы баринъ.

Вмсто отвта горничная протянула руку и сбила у барина на голов прядь волосъ, зачесанную на лысину.

Баринъ вспыхнулъ.

— Лиза! Что-же это такое? Я ужъ и въ серьезъ буду сердиться, — прошиплъ онъ, поправляя волосы.

— Да сердитесь, чортъ съ вами! Плевать мн.

Послышались шаги барыни.

— Тсъ… — погрозилъ горничной баринъ, всталъ съ кресла, принялъ грозную позу и крикнулъ горничной:

— Вонъ,

грубіянка! И чтобъ это было въ послдній разъ.

Горничная сначала показала барину языкъ, а потомъ, потупясь, стала уходить изъ кабинета. Въ дверяхъ она встртилась съ барыней.

VIII

Пасхальные дни. Въ мелочную лавочку входитъ франтоватая молодая горничная въ сромъ байковомъ платк, накинутомъ на голову, лущитъ кедровые орхи и, наконецъ, произноситъ:

— Дайте за пять копекъ десятокъ папиросъ «Купидонъ», только, пожалуйста, которыя получше.

Стоящій за прилавкомъ рыжебородый лавочникъ въ чистомъ передник лукаво улыбается и говоритъ:

— Слышалъ я, что даже въ Американскихъ земляхъ, ежели входятъ въ лавочку и видятъ знакомыхъ личностевъ, то съ ними христосуются.

— Такъ вдь то въ Американскихъ земляхъ. Тамъ мужиковъ нтъ. А мн великъ интересъ съ срыми мужиками христосоваться! — отвчаетъ горничная.

— Ой! Ужъ будто и срые? А мы къ осени норовимъ въ люди выйти и свою собственную лавочку открыть. Христосъ воскресъ, Пашенька!

— Пашенька, да не для васъ. Пожалуйста, пожалуйста… не распространяйте ваши лапы.

— Пасха-съ… Законъ… Генералы съ мужиками христосуются, а не токма что…

— Ну, въ такомъ раз цлуйте, а только вдь это будетъ все равно, что горшокъ о горшокъ…

Лавочникъ вытираетъ передникомъ бороду и истово христосуется съ горничной.

— Зачмъ-же вы руками-то облапливаете? Вотъ и видна сейчасъ ваша срость! — кричитъ горничная. — Ну, что-жъ это такое! Я новое платье надла, а вы руками за плечи тронули.

— Нельзя-же, чтобы совсмъ безъ всякой касаціи. А теперь позвольте красное яичко по христіанскому обычаю. Извольте получить.

— Простое-то куриное? Да я и на сахарныя вниманія не обращаю. Мн нынче яицъ-то всякихъ дарили, дарили! Не знаешь, куда ихъ и двать!

— Хорошимъ покупателямъ и мы сахарное, а вы изволите обгать наше заведеніе.

— Какъ обгать? Папиросы беру, ваксу беру. Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я крупу и муку брать, ежели я горничная, а не кухарка!

— Врно-съ. Но свчи изволите напротивъ въ свчной брать, а не у насъ. Возьмите-же яичко.

— Очень мн нужно всякую дрянь! Что мы голодныя, что-ли? Давайте шоколадное, такъ возьму.

— Э-эхъ! — вздыхаетъ лавочникъ. — Кому другому отказалъ-бы, а такой распрекрасной душечк хорошо, извольте…

Лавочникъ

подходитъ къ окну съ выставкой яицъ и начинаетъ снимать одно изъ маленькихъ шоколадныхъ яицъ, висящихъ въ вид гирлянды на нитк.

— Большое, большое! — кричитъ ему горничная. — Маленькимъ, братъ, насъ не удивишь! Со мной нашъ баринъ и не такимъ похристосовался.

— Баринъ съ вами большимъ яйцомъ христосовался изъ-за того, что, можетъ статься, для него съ вашей стороны какія-нибудь качества были, а мы ничего отъ васъ не видимъ. Пожалуйте.

— Не возьму я маленькаго. Провались ты съ нимъ! — отстраняетъ отъ себя горничная яйцо.

Лавочникъ въ недоумніи.

— Разорить хотите? Ну, да ужъ пожалуйте, произноситъ онъ, подавая большое яйцо. — А только за оное руководство надо, чтобы и съ вашей стороны было-бы уваженіе.

— Уваженіе-то мы длаемъ только такимъ кавалерамъ, которые христосуются съ нами такимъ яйцомъ, которое отворяется. Есть въ яйц приложеніе — ну, есть и отъ насъ уваженіе.

— У насъ въ лавк такихъ и яицъ нтъ, которыя открываются. А уваженіе насчетъ стеариновыхъ свчей можете и за такое яйцо сдлать.

— Что нтъ въ лавк — это не отговорка. Кто льстится на уваженіе, тотъ купитъ. Вотъ нашъ баринъ какъ льстится на уваженіе, то купилъ открывальное яйцо и сережки въ нихъ положилъ, — подмигнула горничная.

— Стало быть, за барскую барыню прикажете васъ счесть? Въ такомъ раз позвольте поздравить, — раскланивается лавочникъ.

— Да ужъ про то, за что насъ счесть можно — наше дло. А вотъ сережки посмотрть можете.

Горничная откинула съ головы платокъ на плечи и показала сережки въ ушахъ.

— Ну, что-жъ ты мн папиросъ-то? — спросила она.

— Пожалуйте. А только зачмъ-же вамъ теперь папиросы покупать, ежели вы можете господскія курить?

— Нашъ баринъ голландскія сигарки куритъ, а папиросъ у него нтъ. Да что, наплевать! Ты знаешь-ли, сколько я нынче съ гостей праздничныхъ набрала? Двадцать два рубля. Кто ни приходилъ къ господамъ съ поздравленіемъ — никто меньше полтинника не давалъ. Я даже супротивъ нашего швейцара на четыре съ полтиной больше получила, потому, кто ни приходилъ — вс до барина большой интересъ имютъ, а я у насъ дома за лакея.

— Ваше счастье! А только ужъ когда-нибудь ваша барыня вамъ за барина выцарапаетъ глаза, помяните мое слово!

— Въ ма мсяц она сама съ музыкантомъ на кислыя воды детъ, такъ ей не до этого.

— Вотъ такъ альбомъ! Супругъ въ сторону, а супруга въ другую.

— Настоящая-то мода это и есть. Ну, да что съ тобой объ этомъ разговаривать! Прощай.

— Позвольте, позвольте… Стало быть, ныншнимъ лтомъ на дачу не дете и остаетесь въ нашихъ палестинахъ? — остановилъ горничную лавочникъ.