Кухарки и горничные
Шрифт:
— Какъ ты смешь мн говорить, что я привязываюсь! Когда-же я къ теб привязывалась? — возвысила голосъ Варвара Герасимовна.
— А вчерась-то. Забыли? Я вамъ показываю расходъ на лукъ, а вы кричите: «опять восьмушка луку!» Поврьте, барыня, я лишняго не возьму, я не такая. А если-бы и взяла, то кухарку въ корешкахъ, да въ лук никогда не усчитаете. Въ мяс усчитаете, въ масл усчитаете, а въ корешкахъ — ни въ жизнь. А только зачмъ я буду показывать, чего я не брала? Я женщина честная. Мн чужого не надо. У меня зеленщикъ обложенъ въ рубль за то, что я въ его лавк зелень и дичину беру — больше мн и
— Зачмъ ты это все мн говоришь? — пожала плечами Варвара Герасимовна.
— Чтобы вы понимали, что я двушка вразумительная, — отвчала Анисья. — Замужъ — сколько угодно, замужъ я съ удовольствіемъ пойду, найдись только швейцарикъ какой или вахтеръ подходящій, а такъ я не согласна. Зачмъ баловать!
— Ну, все это и знай про себя.
— Нтъ, вдь это я такъ къ слову, — продолжала Анисья. — А не найдется никого, такъ и не надо. Двочка у меня была въ деревн отъ него, изверга, но теперь она померши — и я вольный казакъ. Одно вотъ только — жалованье маловато.
— Восемь-то рублей на всемъ готовомъ?! Вдь ты горячее отсыпное получаешь.
— Ахъ, барыня! Шесть рублей хорошіе польскіе сапоги стоютъ.
— Зачмъ-же ты польскіе покупаешь?
— Не могу. Люблю, чтобы чисто одмшись быть. Да плохіе-то сапоги, вы думаете, выгодне? Хуже-съ. Не напасешься. Вы ужъ поговорите съ бариномъ и посл Пасхи мн лишній рублишко… Такъ ужъ, чтобы для ровнаго счета, девять рублей было.
— У насъ положеніе восемь. Ты получаешь восемь, горничная восемь, — сказала Варвара Герасимовна.
— Кухарка всегда больше горничной должна получать. Кухарка цлый день у плиты жарится.
— А наша горничная со стиркой. Она то около корыта, то около лоханки стоитъ. Это стоитъ плиты.
— Да вдь стирка-то только два раза въ мсяцъ, а я каждый день у плиты. Опять-же горничной нтъ, нтъ да и ваше старое платьишко перепадетъ. Ну, и доходы. Вотъ придетъ Пасха, ей за христосыванье гости будутъ на кофей давать, а я какъ оплеванная. Кто ко мн въ кухню заглянетъ!
— Зато ты съ лавочниковъ получаешь. Сама-же говоришь, что у тебя зеленщикъ рублемъ обложенъ.
— Обложенъ. И за грхъ не считаю, потому тутъ я не ваше беру. И мясникъ рубль даетъ, и мелочной лавочникъ даетъ. А у горничной тоже свои доходы. Вы думаете, изъ свчной лавки, гд она керосинъ и мыло забираетъ, ей не даютъ? Тоже даютъ. Вы посмотрите, вдь она помады никогда для себя не покупаетъ, миндальнымъ мыломъ завсегда моется — и все изъ свчной лавки. Нтъ, ужъ вы рубликъ-то прибавьте. Вдь вотъ ужъ на дачу подемъ, такъ съ зеленщикомъ-то придется распрощаться.
— Съ здшнимъ распрощаешься — на дач новаго найдешь.
— Ой! Гд ужъ тамъ! Сами изъ возовъ у прозжающихъ огородниковъ будете
— Можешь быть спокойна. Не люблю я заниматься покупкой провизіи.
— Соблазнитесь, барыня. На дач разносчики къ душ пристаютъ, прямо на балконы лзутъ, безъ денегъ товаръ оставляютъ, только-бы барынь покупательницъ къ себ заполонить. И опять я, барыня, васъ хотла попросить…
— Что такое?
— А то, что вдь ужъ извстно, нашей сестр отъ васъ на Пасху положеніе…
— Подарокъ?
— Да. Такъ ужъ подарите мн лучше вмсто шерстяного платья шляпку съ крыльями. Что платье въ пять-шесть рублей, что шляпка въ туже цну…
— Гмъ… А ты почемъ знаешь, что я теб буду шерстяное платье дарить? — улыбнулась барыня.
— А то неужто ситцевое? Что вы, барыня! Нынче господа-то какъ будто даже стыдятся ситцемъ прислугу дарить. Да ужъ и какая это прислуга, которая ситецъ приметъ. Самая послдняя баба — капорка и та норовитъ шерстяное взять. Вонъ судомойка у генерала по нашей лстниц. «Взять, говоритъ, возьму, коли мн ситцу подарятъ, а только и сейчасъ-же и наплюю на кухню. Въ самый первый день праздника уйду. Пусть на праздникахъ поваръ валандается безъ судомойки». Такъ ужъ пожалуйста, барыня, лучше мн шляпку съ крылышками вмсто платья.
Барыня молчала.
VI
Утро. Баринъ и барыня только-что встали. Проходя изъ спальни черезъ корридоръ въ столовую пить утренній кофе, они натолкнулись на женщину въ согбенномъ состояніи около ведра и мывшую полъ.
— Груша, это ты? — спросила барыня, но тотчасъ-же спохватилась и сказала:- Ахъ, нтъ, это не Груша, это чужая женщина. Откуда ты, милая, взялась?
— Я, барыня, поденщица, — отвчала, выпрямляясь около ведра, курносая, растрепанная женщина съ подоткнутой юбкой у платья и съ голыми ногами. — Ваша Груша меня полъ мыть наняла.
— Какъ наняла? Зачмъ? Съ какой стати? — воскликнула барыня. — Она обязана сама мыть. Вдь у насъ только одинъ корридоръ и есть, который мыть надо, а остальные полы полотеры натираютъ.
— Я, барыня, на свой счетъ наняла, а не на вашъ, — откликнулась изъ столовой горничная и показалась въ корридор съ тряпкой и щеткой.
Это была опрятно и даже нсколько франтовато одтая молодая женщина съ завиткомъ на лбу и лукавыми глазами.
— Но отчего-же ты сама не моешь? — спросила барыня.
— Не могу-съ. Голова кружится посл того и такой-же мигрень, какъ у васъ.
— Вотъ какъ… — улыбнулась барыня.
— Да-съ. Мн свое здоровье дороже тридцати копекъ. Опять-же полъ мыть въ сапогахъ нельзя, а какъ только я разуюсь и босикомъ по полу сейчасъ у меня насморкъ и зубы…
Барыня и баринъ вошли въ столовую и сли за кофе. Барыня была пожилая, тощая, кислая, желтая. Баринъ былъ тоже пожилой, лысый, но съ добродушнымъ, веселымъ лицомъ и, въ противоположность барын, съ объемистымъ брюшкомъ. Горничная обметала перовкой и тряпкой пыль съ мебели. Баринъ, пользуясь случаемъ, что барыня вошла въ столовую первая и была къ нему спиной, подходя къ столу, подмигнулъ горничной и погрозилъ ей пальцемъ, а горничная оглянулась на барыню и видя, что та не смотритъ, показала ему языкъ.