Кукловод
Шрифт:
– Здесь была свиноферма, – ответил Акимов. – В свое время хозяйство процветало. Потом начались трудности с кормом. По моим сведениям, последняя свинья сдохла с голоду пару лет назад. А свиноводы разбежались. Но это к лучшему, что разбежались. Теперь никто не помешает нам избавиться от трупов.
– Вы хотите их сжечь?
– Нет. Эта свиноферма существовала лет тридцать. Свинарники периодически чистили. А навоз куда девать? Вот нарыли огромные траншеи, грузовиками сбрасывали в них навоз. Представляете, сколько его накопилось за тридцать лет? Вот в этот навоз мы закопаем трупы.
– В навоз? – переспросил Каширин.
– Вот именно. Свиной навоз крайне агрессивная среда. Гнилостные разложения мягких тканей человека происходят очень быстро. Если мы закопаем свеженькие трупы сегодня и выкопаем через несколько месяцев, знаете, что найдем вместо тел? Абсолютно голые скелеты.
– А что, нам нужны скелеты этих несчастных?
– Нам нужно, чтобы никакая экспертиза не установила личности убитых. Вот они полежат в свином дерьме хотя бы месяца три – и полный привет. То есть, можно идентифицировать личность по костям, зубным коронкам, следам от травм. Но это музыка слишком дорого стоит. Одно исследование полторы тысячи долларов. У судебных медиков нет таких денег.
– Я смотрю, вы в этом разбираетесь, – усмехнулся Каширин. – В свином дерьме. И в сокрытии следов убийства.
– Разбираюсь, – Акимов не заметил иронии. – Когда я сидел в лагере, сумел за взятку устроиться помощником лепилы, ну, ветеринара. При зоне была своя свиноферма и консервный заводик. Отсюда и опыт. Кстати, однажды я спас от смерти свинью. Поучительная история. Потом расскажу.
– Людей, значит, убиваете, а свиней спасаете? – не удержался от колкости Каширин.
– Се ля ви.
Дорога оборвалась у крутого оврага. Акимов остановил машину. Показал пальцем вперед.
– Здесь начинаются тридцатилетние захоронения свиного навоза. Настоящая археология. Берите из нашего грузовика лопаты и резиновые сапоги. Будем приступать к раскопкам.
Глава одиннадцатая
Один грузовик поставили на край траншеи, включили фары дальнего света. На свет фар и запах свиного дерьма слетелись все здешние слепни, мелкая мошкара и мухи, пробудившиеся от осенней спячки. «И откуда их столько взялось, тучи несметные?» – думал Каширин, всаживая лопату в навоз.
Он облачился в высокие резиновые сапоги, голенища которых доставали чуть не до ягодиц, спустился в неглубокую траншею и уже час он напряженно работал. Долбил лопатой окаменелое свиное дерьмо. Когда стало совсем жарко, скинул куртку, затем свитер, затем рубашку. Забросив вещи на вершину траншеи, остался голым по пояс. Но не почувствовал облегчения, а мухи стали кусать еще злее.
Верхняя навозная корка своей твердостью напоминала бетон. Но как только Каширин углубился в отвалы на полметра, копать стало легче. Но тут новая беда: навоз сделался мягким, задышал. По округе разошелся характерный удушливый аромат, и новые полчища голодных мух пошил в атаку на людей.
Насекомые облепляли мокрого от пота Каширина, путались в волосах, залетали в раскрытый рот. То и дело сплевывая, Каширин продолжал копать. Другой лопатой орудовал Рогожкин, у него дело шло веселее. Пока Каширин примеривался и неспешно начинал, Рогожкин успел выкопать яму глубиной в полметра.
Однако после часовой работы и он выдохся, объявил перекур.
– Все, я сдох, – Рогожкин выплюнул изо рта муху. – В этой помойной яме нормальный человек больше часа не живет.
Каширин перестал копать, воткнул лопату в навоз. Рогожкин вытер ладонью мокрый лоб и стал карабкаться вверх по склону траншеи. Каширин брезгливо передернул плечами и последовал за ним. Забравшись наверх, он скинул сапоги, надел рубашку и напился воды из фляжки армейского образца.
Пока Рогожкин с Кашириным месили свиное дерьмо, Величко и Акимов занимались не менее приятным делом. Они раздели трупы догола, развели костер и сожгли в нем одежду. Затем вооружились гаечными ключами, изуродовали лица трупов, превратив их в месиво из мяса и костей.
Величко взял пистолет и всадил в рот каждому мертвецу пару пуль. Положили тела рядышком, возле самого края траншеи, занялись «Жигулями». Обыскали багажник и салон, бросили в костер то, что горит.
Акимов подошел к Каширину, свесившему голые ноги в траншею, сел рядом передохнуть. Достал сигареты, сигаретный дым приятно закружил голову.
– Беспокойный сегодня вечер, – брякнул Каширин.
Подумал, подумал и решил, что определение «беспокойный вечер» применительно к двойному убийству и навозным раскопкам, не совсем точное.
– Может, пожевать хочешь? – то ли в насмешку, то ли серьезно предложил Акимов. – Там котлеты оставались. А то они испортятся.
– Пусть портятся, – сказал Каширин. – Неужели вы думаете, что кусок полезет в горло после всего этого?
Акимов замахал в воздухе руками, отгоняя мух.
– Я вам не рассказал ту историю, про свинью, – сказал он. – Которую я спас. Так вот, ветеринар на зоне был вольняшка, ночевал в поселке. А меня, как его помощника, вызывают ночью на свиноферму. У них свинья подыхает неизвестно от чего. Я взял фонендоскоп, зашел в клеть, послушал дыхание свиньи. Вроде, хрипы в легких.
– Извините, что перебиваю, – сказал Каширин. – Я подумал, хорошо, что среди нас есть врач. Или почти врач. Может, пригодятся ваши навыки.
– Я не врач, даже не ветеринар. Так вот. Я поставил свинье диагноз: воспаление легких. А раз такое дело, нужно поддержать сердце. Короче, я вколол ей четыре кубика камфары и пошел спать. Утром меня вызывает фельдшер и материт по черному: на кой хрен ты сделал камфару? Чтобы сердце поддержать. Эта свинья предназначалась на забой. Теперь ее мясо будет пахнуть этой дрянью целый год. Свинину нельзя употреблять в пищу. Если ее сейчас забить, сто килограммов мяса и сала – на выброс.
– И чем дело кончилось?
– Свинью сделали свиноматкой, она принесла обширное потомство. И, наверное, долго прожила, умерла старой и счастливой. Точно не знаю. А я получил трое суток ШИЗО. Пострадал за свинью. Понес свой крест.
Закончив этот в высшей степени нравоучительный рассказ, немного передохнувший Акимов натянул высокие сапоги Каширина, спустился в траншею. Поплевав на ладони, взялся за лопату.
Тем временем Величко кряхтел от удовольствия, садясь за руль грузовика. Он дал задний ход, переключил передачи, разогнался. Он утопил в полу педаль газа. Грузовик, набирая ход, тяжело заревел. На скорости шестьдесят километров груженый «Урал» влетел в левую боковину «Жигулей».