Кукловод
Шрифт:
Костя Брылин, надо отдать ему должное, умеет между глупостями вставить и умную мысль. Действительно – кому спрашивать-то? Кто имеет право спросить? Крячкин? Сытин? Зарайский? А по какому праву эти деляги будут пытать Сергея Дальского, это уж скорее он будет вправе предъявить им счёт. Хотя они ему этот счёт не оплатят и тоже будут правы – с какой же, извините, стати? Они, значит, ответственные, а Сергей Васильевич Дальский просто погулять вышли, а погулявши, стали задавать вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Чушь. Сон. Вечный сон скучающей русской души, когда не хочется просыпаться, потому что и во сне и наяву мы одинаковы – любим спрашивать, ни за что не отвечая.
Костя ушёл, а Дальский остался сидеть за столом, тупо
Субботу и воскресенье Дальский провел, не слезая с дивана, – просто лень было шевелиться. Да и какое может быть шевеление накануне и в день выборов. Судьбу Отечества решал электорат, а режиссёрам и актёрам поставленного спектакля оставалось томиться ожиданиями и мучиться сомнениями: что там ещё отколет наша неуёмная на выдумку массовка, кого она на этот раз выдвинет на авансцену, а кого задвинет за кулисы на время или навсегда? Впрочем, Дальский не сомневался, что на роль первого любовника опять выберут Сытина. Народ часто бывает постоянен в своих привязанностях, вероятно из лени, а может, из мудрости – от бобра бобра не ищут. От старого хотя бы ясно чего ждать, а то, неровен час, вынесет какого-нибудь злодея-насильника, а то и вовсе импотента, вроде Гулькина, – будет тогда всему электорату платоническая любовь до гроба. Словом, Дальский отдыхал с чувством хорошо исполненного долга, предоставив другим право суетиться и волноваться попусту в эти суматошные часы. Он даже к урне не пошёл, занятый обдумыванием планов мирового переустройства в спектакле космического масштаба с Господом Богом в заглавной роли, что было довольно нескромно с его стороны, хотя и грело душу. В этих грёзах и мечтах Дальский проспал до понедельника. А где-то ближе к полудню его разбудил совершенно безобразный звонок в дверь, такое впечатление было, что звонят из преисподней. И вопль ворвавшегося в помещение Кости Брылина был соответствующим:
– Горим, Дальский, горим!
Следом за рехнувшимся Брылиным ввалился прораб Попрыщенко, красный как вареный рак. Этот не кричал, но его выпученные то ли от удивления, то ли от испуга глаза произвели на Сергея даже большее впечатление, чем Костина истерика. Сократова Дальский заметил не сразу среди этого поднятого гостями бедлама, но за разъяснениями обратился именно к нему:
– Что происходит?
Виталий был мрачен как на похоронах: – Во второй круг вышли Крячкин и Гулькин.
Вот это действительно был гром среди ясного неба. У Дальского подкосились ноги, и он едва не сел мимо стула. В некотором отупении он довольно долго сидел молча, а потом с робкой надеждой взглянул на соратников:
– А вы меня не разыгрываете, ребята?
Костю Брылина едва не разнесло мелкими кусочками по квартире. Минут пять он ругался последними словами.
– Но можно ведь, наверное, посчитать по другому?
Сократов отрицательно покачал головой:
– Разрыв слишком велик, Сергей Васильевич. А потом, во всех избирательных комиссиях есть агенты Крячкина – они уже разнесли по городу весть о нашей общей победе.
– Какой кошмар, – только и сумел вымолвить Дальский. – Наши сторонники уже празднуют победу, – с рыданиями в голосе произнес Брылин. Что делать-то будем, Серёга? Мы ведь для областной верхушки сейчас главные враги народа.
Вопрос был резонным: надо было что-то делать, но никто не знал, что именно, а Дальский тем более. Никакие мысли не искрили в оглушённой капризным электоратом голове – контакты перегорели начисто.
– Может, быть, снять кандидатуру Гулькина? – робко предложил Попрыщенко. – И отдать победу Крячкину, – криво усмехнулся Сократов.
Дальский понемногу приходил в себя или, вернее, всё более и более осваивался в ситуации, возникшей по воле народа. Гулькин, конечно, политический импотент, но ведь можно пригласить дельного дублёра, который будет править, пока губернатор царствует. Как известно, во все времена и при всех почти режимах правили серые кардиналы, так что стоит ли по этому поводу паниковать? А перед Дальским открывались неплохие перспективы, в смысле режиссуры предстоящего спектакля. Сергей Васильевич решительно поднялся со стула и окинул поникших соратников орлиным взором:
– Не раскисать. Собрать волю в кулак и седлать белого коня для губернатора Гулькина.
– Ты думаешь, они согласятся? – вопросительно глянул на Дальского Сократов. – Вероятно, – зябко передёрнул плечами Сергей. – Монархия для них всё же предпочтительней, чем коммунистический рай товарища Крячкина.
Монархистов встретили, однако, не аплодисментами, а зловещим молчанием, которое значительно поколебало оптимизм Дальского, а если уж говорить совеем честно, то Сергей изрядно струхнул. В огромном кабинете находилось около двух десятков человек, которых он раньше видел только по телевизору. О влиятельности того или иного лица можно было судить только по угрожающим взглядам, которые они бросали на проштрафившихся монархистов. Их и посадили где-то в сторонке, у стенки, вдали от заставленного минеральной водой стола. Судя по количеству пустых бутылок, дебаты тут велись жаркие.
– Я считаю, что следует обратиться к президенту, пусть он отменит это безобразие, – раздражённо выкрикнул Аркадий Гермесович Зарайский, вытирая пот со лба. – Хватит ломать комедию.
– Между прочим, эта комедия называется демократией, – с вздохом заметил солидный мужчина на дальнем конце стола. – И ещё недавно вы, Аркадий Гермесович, играли в ней одну из главных ролей. – Рыкин, – шёпотом подсказал Дальскому Сократов. – Первый зам губернатора: с Зарайским они на ножах, да и с Сытиным у него отношения не ахти – ходили даже слухи о его отставке.
– Если мне не изменяет память, – процедил сквозь зубы Сытин, – то именно вы, Аркадий Гермесович, требовали немедленных выборов и даже письмо писали президенту по этому поводу.
– Думаю, что нет смысла сейчас считаться славою, – подал голос скромно сидевший напротив губернатора Юрий Михайлович. – Надо искать выход из создавшейся ситуации.
– Выход один, – сказал, поднимаясь во весь свой немалый рост, Зарайский. – Отменить выборы.
Если судить по лицу Сытина, то он с Аркадием Гермесовичем был согласен на все сто процентов, может быть впервые за последние годы.
– А как же демократия? – неуверенно спросил кто-то. – Какая там демократия, – взорвался Зарайский. – Народу в этой стране нужен кнут, а не свобода выбора.
Судя по воцарившейся в кабинете тишине, собравшиеся вполне были солидарны с Зарайским, вот только вслух высказываться не спешили. Чувствовалось некоторое сомнение в том, что избаловавшийся за последние годы народ примет кнут дней как спасение, а не вздумает, скажем, отходить этим самым кнутом своих зарвавшихся пастухов. Дальскому показалось, что самое время высказать высокому собранию свою точку зрения на взволновавшую всех проблему.
– Вы, Аркадий Гермесович, произносите «эта страна» таким тоном, словно осчастливили Россию своим рождением, а она не оценила, какое сокровище ей досталось. А по-моему, ещё большой вопрос: вам не повезло со страной или стране с вами.
Слова Дальского были встречены сдержанным смехом, из чего Сергей сделал вывод, который, впрочем, и без того напрашивался: в региональной элите единством и не пахнет.
– Я не собираюсь поучать вас, господа, а просто констатирую факт: идеи, исповедуемые господином Зарайским, не находят отклика у народа. Конечно, можно поменять народ, но в наших конкретных условиях сделать это будет затруднительно, а когда нет возможности поменять народ, меняют идеологию, на более для этого народа приемлемую. Я достаточно понятно объясняюсь, господа?