Кукушка
Шрифт:
— Ах, оставьте, фра Филиппе, — отмахнулся Мармадьюк. — Вы думаете, ряса монаха остановила бы руку с ножом или дубиной? Это рок. Злой рок и невезение.
— Так вы сумеете ему помочь? — спросил брат Томас.
— Всё в руце Божьей, — сказал Мармадьюк.
— Вы что-то говорили об операции. Если нужно м-моё согласие, то я его даю. Что ещё т-требуется от меня?
— От вас — ничего. Сейчас я схожу за инструментами и попробую ему помочь.
— Ne noceas, si juvare non potes [110] ! — вдруг прозвучало из-за солдатских спин.
110
Не навреди, если не можешь помочь! (лат.)
Все заоглядывались и задвигались, давая дорогу рыжему монаху в бернардинском облачении с белым посохом в руке. Собаки на сей раз с ним не было. Словно эхо пронеслось по толпе: «Брат Якоб… брат Якоб…» Многие стали креститься. И только брат Томас безотрывно смотрел пришельцу в лицо и молчал.
— Что вы сказали, брат? — переспросил слегка раздражённый Мармадьюк.
— Я сказал: ne tentas aut perfice [111] , — блеснув глазами, ответил он. — Расступитесь. Дайте мне пройти к раненому. Я хочу помочь.
111
Не пытайся или оставь (лат.)
Мармадьюк не стал спорить и молча отошёл в сторону.
Монах опустился возле раненого, положил рядом посох и приподнял одеяло. Не касаясь раны, осмотрел её, пощупал пульс и заглянул отцу Себастьяну в глаза.
И тут вдруг раненый зашевелился, захрипел и стал приподниматься на локтях, явно пытаясь что-то сказать. На губах его запузырилась пена. Брат Томас бросился к нему.
— Учитель!..
— Это… он… — еле вымолвил брат Себастьян.
— Что?
Инквизитор не сводил взгляда с брата Якоба.
— Это он… — тихо повторил отец-инквизитор, закашлялся и сделал слабый знак стоящим в изножье кровати Кипперу и Родригесу. — Арестуйте… его… Это ОН!
— Арестовать монаха? — удивился да Сильвестра. — Что за странная идея, святой отец! Но зачем?
— Он… не монах…
Хосе-Фернандес всмотрелся монаху в лицо и вдруг ахнул.
— Zorro!!! — выкрикнул он так, что все в палатке вздрогнули. — Родригес, хватай его! Лопни моя селезёнка — это же тот самый brujo! Это Лис! Как я его раньше не узнал?!
Родригес замешкался, но бородатый каталонец и десятник Мартин Киппер сами уже подскочили и крепко схватили фальшивого монаха с двух сторон.
— Я хочу помочь, — настойчиво повторил тот, даже не пытаясь вырваться. — Он умрёт, если не оказать ему помощи.
— Замолчи, проклятый колдун! У нас есть свой лекарь!
— Ваш лекарь здесь бессилен, — ответил травник.
Доктор Мармадьюк стиснул зубы, но спрятал глаза и промолчал.
Филиппо да Сильвестра непонимающе переводил взгляд с инквизитора на его солдат и обратно.
— Я ничего не понимаю, — сказал он. — Что здесь происходит? Если это не монах, то кто?
— Это еретик, колдун и заговорщик! Мы преследовали его по всей стране, — ответил за всех Мартин Киппер и громко икнул. — У святого отца есть хартия с круглой печатью на его арест, я покажу её вам, как только… Ик!.. мы эту тварь под замок посадим… Эй, вы! — прикрикнул он на солдат, которые настороженно молчали и не спешили пропускать их. — Дайте дорогу! Ик… Donnerwetter! Расступитесь, вашу мать, или нам придётся по вашим головам пройти!!!
— А где доказательства? — раздался голос из толпы. — Я сам видел, как он лечил людей!
— И я видел!
— И я!
— Мы все это видели! Двоих или троих он поднял на ноги, когда они уже не откликались. Колдун должен вредить, а не помогать людям!
— Отпусти монаха!
Рожа Киппера налилась багрянцем.
— Молчать, крысиное отродье, молчать! — завопил он. — А вы, герр командующий, уж не сомневаетесь ли и вы в решении Святой Церкви?
Португалец поджал губы, нахмурился и повернулся к «брату Якобу».
— Отвечай как на духу, — рявкнул он, — ты монах?
Человек в рясе поднял взгляд и покачал головой.
— Монах или нет?!
— Нет, — ответил он. — Но я хочу помочь.
Да Сильвестра побагровел и сделал знак аркебузирам:
— Увести!
Рынком для солдат служили полоса земли вдоль реки и циклопические развалины каменной пристани рядом. Фургоны маркитантов и торговцев стояли здесь впритык, пройдя вдоль них один раз, можно было купить всё, что угодно, — от табака и шнапса до новой портупеи и свинца для пуль. Место было выбрано удобное: сюда вела дорога, по реке могли спускаться баржи, кусты неподалёку служили удобным укрытием, если возникла такая нужда, а с пристани солдаты повадились кидать пустые бутылки. Трава здесь была вытоптана начисто ещё с весны, на реке в любое время болтались чайки, качались на волнах, хлопали крыльями, вопили и дрались за объедки. На северной стороне был ещё один такой передвижной рынок, а на юге — третий и последний. Ещё с десяток фургончиков одиноко притулились где-то между, там и сям, но то была рискованная игра — в подпитии безденежный ландскнехт вполне способен дать по шее, если не нальёшь, и гуртом отбиться сподручнее, тем паче если ты женщина. Исключение составляли два германца, Хорст и Хессель, — эти двое ежедневно объезжали ближние позиции, спасая от ран или похмелья тех, кто не мог передвигаться после вчерашнего.
Поначалу Ялка пугалась такого количества народа, сторонилась всех и прятала лицо. Потом привыкла, хотя до сих пор вздрагивала при звуках испанской речи. Солдат было столько, что лица их попросту не запоминались, да и она не привлекала ничьих взглядов. В самом деле, кого заинтересует стриженая девка на сносях, когда вокруг передвижные бордели, а жалованье выплачивают регулярно? Она повязала голову платком, надела чепец и помогала старой маркитантке уже не таясь: развешивала крупы, резала окорока и присматривала за супом. Михель выполнял тяжёлую работу — помогал разгружать прибывающие баржи, переставлял корзины и ухаживал за лошадьми. Дни текли, как вода, и оба уверились в некоторой безопасности.
Убитый пятачок земли поблизости облюбовали музыканты — по вечерам оттуда слышались звуки дудок, грохот rommel-pot, пение, смех и пьяная ругань. Так было каждый день, но не сейчас, когда после ночного боя наступило туманное осеннее утро. Гёзы были разбиты и загнаны обратно, но победа далась нелёгкой ценой. Да и странной была эта вылазка — яростной и какой-то бесцельной. Со всех сторон доносились ругательства и стоны раненых. Скрипели телеги, увозящие трупы. Солдаты стягивались к повозкам маркитантов со всех сторон и выстраивались в очереди. Вино и водка уходили в ужасающих количествах, и то было понятно, ибо что способно утешить раненого воина, как не старый добрый spiritus vini? Шли они также и за снедью — ночью никто не готовил еды, а если и готовил, всё было растоптано и опрокинуто в горячке боя. Мамаша Кураш специально по такому случаю наварила громадный котёл своего особого густого супа с мясом и картошкой; большая миска стоила один патар. Суп они варили на продажу непрерывно, добавляя свежие продукты по мере его убывания. Разливая дымящееся варево, Ялка и увидела Фридриха — тот обычно наведывался из лагеря бродячих музыкантов несколько раз в день, покупая на всех выпивку и снедь и принося свежие новости. Вот и сейчас, когда народ немного рассосался, он остался, чтобы сообщить девчонке важную новость.