Кукушка
Шрифт:
— Девчонка, — вымолвил Иоганес Шольц, словно другие этого не видели.
— Да это же Октавия! — воскликнул Фриц и соскочил с корзины. — Не трогайте её — она со мной. Октавия, ты что тут делаешь? Как ты сюда попала?
— Я за тобой… я… шла… — пискнула девочка.
Она всё никак не могла отдышаться, из носа у неё текло. Она оглядела собравшихся, крепче обняла куклу и опустила глаза, шмыгая носом и теребя краешек передника.
Ялка протянула руку:
— Да ты совсем промокла. Дай свой плащик — я просушу. Ты одна?
— Я… — Октавия сглотнула. — Я одна.
— На, возьми мой платок.
— Voto a Dios! — устало вымолвил Гонсалес и провёл ладонью по лицу. — Нам только её не хватало. Ты что-нибудь слышала, catita [114] ?
— Ничего.
— Не ври!
— Она не проболтается, — поручился за неё Фриц.
— Тайна, которую знают двое, уже не тайна… Ладно. Присмотри за ней до завтра. Завтра мы выправим вам подорожную, и вы, даст бог, уедете с караваном. Через пару дней здесь всё равно всё затопит. — Он стукнул кулаком по колену. — Caray, проклятые гёзы! Но мы так и не решили, что делать.
114
Плутовка, егоза (исп.)
— Можно я скажу? — вдруг подняла руку Октавия. Все с удивлением посмотрели на неё, но возражать никто не стал. Октавия собралась с духом и продолжила: — Я… наврала. Я всё слышала. Только я не понимаю, зачем что-то делать? Вы же не знаете, куда идти, тогда зачем идти? Тот человек, Лис, — это какая-то страшная тайна, так или не так? Если вам надо завтра быть на казни, идите туда.
Состроилась немая сцена.
— А ведь девчонка права, — сказал Шольц. — Лопни мои глаза — права! Был бы жив герр Золтан, он вам сказал бы тоже самое. Идите завтрева туда, все трое. И будь что будет.
— Их могут узнать.
— Кто? Ты же с нами… Ах да — там же брат Себастьян.
— Хм. Да.
— P-padre Себастьян — это полбеды, — молвил Томас. — Он сильно страдает от болей и не будет смотреть по сторонам. Но есть ещё Родригес, К-киппер… Хосе-Фернандес…
— Я о них позабочусь, — мрачно пообещал Мануэль и многозначительно похлопал по рукояти меча.
Брат Томас нахмурился.
— Не д-делайте этого, сын мой, — с нажимом сказал он. И хотя при такой разнице в возрасте обращение «сын мой» прозвучало нелепо и смешно, никто в повозке даже и не подумал улыбнуться; все сидели серьёзные и задумчивые, как на похоронах епископа.
— Тогда что делать?
— П-подкупить, напоить… Не знаю. Уг-говорить, в конце концов.
— Зачем такие хлопоты? Ну, ладно. Хотя какая разница… Caray, не вижу смысла! Но в любом случае у нас нет денег, а они понадобятся. Хотя бы чтоб вы могли попасть в первый ряд. Вам ведь нужно быть как можно ближе к костру, я так понял?
— Не знаю, — мрачно ответствовал Фриц.
— Деньги… можно найти, — туманно сказала Октавия и многозначительно посмотрела на Фрица, но тот или не понял, или сделал вид, что он не в курсе дела. Он сидел как нахохлившийся воробей, вложив ладони между стиснутых коленей и глядел только вниз. Октавия только сейчас разглядела у него на запястье браслет с подвесками из рун.
Все как-то пропустили её слова мимо ушей и продолжали обсуждать своё, когда в грязи снаружи зачавкали шаги и раздался громкий голос:
— Эй, мамаша, или спишь? Есть кто-нибудь? Вина продайте, что ли…
Все в повозке замерли. Мануэль сжал пальцы на рукояти меча и вопросительно взглянул на Томаса, но тот опять покачал головою: «Сиди», и Мануэль остался недвижим.
— Ась? — Маркитантка высунула голову под дождь. — Кто тут? Ночь-полночь, какое вино?
— А мне по барабану, срочно! — весело ответил тот же голос. — Нацеди кувшинчик — в горле пересохло!
— Ладно, ладно, давай свой кувшин… Какого тебе?
— Всё равно какого, лишь бы забирало… Оп!
Никто не успел и глазом моргнуть, как сидящий на краю гepp Шольц охнул и исчез — вывалился наружу, только ноги в воздухе мелькнули. В следующее мгновение оба полога откинулись и повозка наполнилась людьми. В полутьме засверкали ножи. Всё было проделано так быстро, ловко и неожиданно, что заговорщики не сразу признали в нападавших семерых музыкантов.
— Оба-на! Стоять, не двигаться! — закричал дер Тойфель и поднял повыше лампу, осматривая сидящих. — Октавия! Ты цела?
— Я здесь, дядя Тойфель, здесь! Не режьте их, они не виноваты!
— Ах вот ты где! — с облегчением воскликнул он. — Что же ты делаешь, девочка! Ушла и не сказала — разве можно так? А… Фриц? И ты здесь?
— Люди кукольника, если не ошибаюсь, — сквозь зубы проговорил Гонсалес. Нормально открыть рот ему мешало острие ножа, который Кастор держал у испанца возле под бородка. — Уберите оружие, мы вам не враги.
— Мы — не его люди, — ответил Рейно Моргенштерн, поигрывая между делом шаром на цепи. — Мы сами по себе. Что вы тут затеваете?
— Боюсь, это не ваше дело, господин музыкант… — криво улыбнулся Мануэль. — Но мы не сделали девочке ничего плохого, ваш юный друг Фредерико может это подтвердить. К тому же мы собирались расходиться.
— Складно звонишь… Октавия, он не врёт?
— Нет, нет! Всё так и есть!
— Твоё счастье, испанец. Ну-с… так всё-таки, в чём дело?
Все молчали, и это, похоже, заставило Рейно Моргенштерна крепко задуматься. Мартин тем временем вытащил из ящика со стружками бутылку, выдернул зубами пробку, понюхал, глотнул, одобрительно крякнул и бросил бутылку Кастору. Тот поймал и тоже сделал глоток. Нож в его руке при этом даже не дрогнул.
И тут заговорила Ялка. От её голоса все опять почему-то вздрогнули, а Кастор подавился и закашлялся.
— Завтра собираются казнить Лиса, — тихим голосом сказал девушка.
— Лиса? — Рейно поднял бровь. — Какого Лиса? А, того парня, который прикинулся монахом. И что? Или вы хотите вызволить его?
— Дядя Рейно, дядя Рейно, — торопливо заговорила Октавия, — не спрашивайте их, пожалуйста, тут нет ничего секретного! Просто им надо туда — и всё! Всё!
— Хорош трепаться, Рейно, — проворчал дер Тойфель. — Сам же знаешь — девочка не станет врать. Зря бучу подняли. — Он полез в карман, достал монету в полновесный гульден и протянул её хозяйке. — Держи, мамаша, это за вино и за беспокойство. Сама понимаешь… И вы, фратер, — развёл он руками, оборачиваясь к Томасу, — не держите на нас зла.