Кукушка
Шрифт:
— Зачем ты сделал это? — спросила девушка. — Неужели это было так нужно?!
— Это было так ужасно? — тихо спросил Жуга. Девушку передёрнуло.
— Чудовищно! — призналась она. — Я ни разу не видела, как сжигают людей. Слышала, но вот так… А мне потом сказали — я ещё не видела самого страшного.
— Тогда, надеюсь, ты пожелала, чтоб это кончилось и больше никогда не повторялось.
Ялка крепче прижалась к травнику, неловко повернувшись боком, чтобы не мешал живот.
— Я… спросить хотела, — запинаясь, произнесла она, понимая, что всё равно когда-нибудь
— Зато твой.
— М-да, — сказала Ялка и неловко хихикнула. — Как-то глупо получается… Стою как дура. Наверное, надо броситься тебе на шею… что-нибудь сказать…
— Успеем, — успокоил её травник. — Теперь у нас в запасе много времени. Целая жизнь.
Тут за спиной у них опять откашлялись.
— Ну что ещё? — сердито обернулся травник.
— Это… — сказал лепрекон. — Я извиняюсь, но, кажись, я шило забыл.
И в самом деле — маленькое шило так и торчало в выемке старой коряги.
— Спасибо ещё раз, — сказала Ялка.
— Не за что: мы все перед тобой в долгу.
— За что?
Он вскинул сумку на плечо.
— За то, что помнила о нас.
Ялка растерялась и только потом поняла, что он имеет в виду. Ей вспомнился тот странный ритуал на поляне, в заколдованном лесу, когда лесной народец устроил ей «смотрины». Может быть, уже тогда они всё знали и предвидели, задумав показаться ей и так и этак, чтоб она запомнила их как можно лучше и потом, когда придёт пора, дала им ещё один шанс не исчезнуть?
— Как твоё имя? — спросила Ялка и тут же представилась, чтоб не выглядеть невежливой: — Моё — Иоланта.
— Гриндер, — сказал лепрекон.
И провалился сквозь землю.
Ослики топали по дороге. Тихо скрипели колёса. Повозка ясеневого дерева неспешно катилась на юг.
— Поражаюсь я вам, испанцам, — вслух размышлял бородатый кукольник. — Чего вам не сидится у себя на родине? Что и говорить, испанская империя огромна, но это же не повод везде держать свои войска. Вполне можно обходиться силами наместников. И всё же, где война — там испанец. Непонятно это мне.
Ещё в конце лета Карл Барба прекратил бриться и снова начал отращивать бороду. До былого великолепия было, конечно, ещё далеко, но уже сейчас он выглядел достаточно внушительно. Сидевший рядом с ним Мануэль Гонсалес посмотрел на сицилийца и усмехнулся.
— Что ж непонятного, — философски сказал он. — Любой испанец — воин. Мы три века воевали, чтоб освободить нашу землю. Гранада пала совсем недавно. Да и потом было достаточно мятежей, чтоб не вкладывать оружие в ножны: то сеговийские «коммунерос», то эти «германиас» из Валенсии, да и турки не дремлют. А теперь ещё англичане. И Новый Свет — тоже не самое спокойное местечко… Вы слыхали что-нибудь о Новом Свете?
— Что? A, si, конечно.
— Многие подались туда после того, как разрешили отъезд. Испанский дворянин не признаёт иного занятия, кроме войны, а дворян в Испании не счесть.
— Scuzi? — Карл Барба поправил очки. — Вы тоже дворянин?
— Нет, я не дворянин.
— Тогда зачем это вам?
— Трудно объяснить. Я из Толедо. Это о чём-нибудь вам говорит?
— Смотря что вы хотите этим сказать, — уклончиво ответил Барба.
— Я оружейник. И всегда был охоч до новых впечатлений. Но путешествия мне были не по карману, а сидеть на месте — это не по мне. Вы понимаете меня?
— Вполне. Вижу, без дела вы не останетесь.
— Да уж…
Они проехали ещё немного. Ряды высоких ореховых деревьев вдоль дороги медленно теряли листья. Солнце ещё припекало, но ветер был холодный, кукольник и испанец мёрзли; но если испанец обходился так, то Барба кутался в меховую куртку, всё время ёжился и зевал. Под глазами его набрякли мешки.
— Вы стали плохо спать, — заметил Мануэль.
— И не говорите, — печально согласился итальянец, — С тех пор, как сожгли того рыжего монаха-лекаря, со мною сам не понимаю, что творится. Иной раз думаю, что я схожу с ума.
— Отчего же?
— Куклы, mon ami. — Бородач похлопал по сундуку за своей спиной.
— А что куклы?
— Сам не понимаю. — Взгляд Барбы сделался задумчив. — У меня такое впечатление, что они… как это по-фламандски… animationi…
— Ожили?
— Si, ожили. Всякий раз, когда я открываю сундук, они лежат по-другому, не так, как я их положил. Пьеро всё время перебирается к Коломбине, пёс будто треплет Арлекина, а этот негодяй Пульчинелла вообще прячется по углам, на самом дне. Перед каждым представлением я подолгу не могу найти нужную куклу, они будто прячутся. Ночами там будто кто-то шуршит, смеётся, шепчется… Верите ли — я стал закрывать сундук на замок, иначе боюсь оставаться один. Не жизнь, а просто кошмарный сон. Я так устал от этих кукол!
— По-моему, вы переутомились. На вас слишком сильное впечатление произвело аутодафе.
— Может быть…
— Если вы никогда раньше не присутствовали на казни, это может вызвать потрясение. Я неоднократно… Caray! Что это там?
Теперь и Барба услышал какие-то крики, поправил очки и разглядел, как справа под деревом двое человек мутузят третьего. Как раз в этот момент они повалили его на землю и стали пинать, а тот сжимался в комок и пытался прикрыть руками голову. Барба натянул поводья, но Мануэль, не дожидаясь остановки, уже соскочил с повозки и бежал к ним.
— Эй! Именем короля и закона, остановитесь!
Двое обернулись и прекратили своё занятие. Кукольник смог разглядеть их и понял, что это парень и девушка, одетая в мужской костюм. Парень был высокий, голубоглазый, с круглой головой с короткой стрижкой. Оружия при нём не было, если не считать ножа на поясом. Зеленоглазая ведьма с соломенными волосами была ниже его почти на голову, а за спиной носила арбалет. Неподалёку стояли две осёдланные лошади — соловая и серая в яблоках. И парень, и девица выглядели сущими разбойниками, и в одиночку Барба предпочёл бы проехать мимо, но маленький испанец, похоже, не боялся никого и ничего.