Кукушка
Шрифт:
— Я только предположил, что она разладилась.
— Ну и что? Может, так оно и есть?
Телли не ответил. Вместо этого взял со стола эльфийскую лепёшку, развернул листья, в которые она была завёрнута, разломил и поднял половинки перед собой, показывая травнику. Тот молчал, ожидая объяснений.
— Смотри, Жуга, — сказал Тил. — Смотри внимательно. Вот у меня дорожные хлебцы. Как видишь, совершенно свежие, мы только что их ели. А им лет двести или триста, если не все восемьсот. Паштету в горшочке и того больше.
Чувствовалось, что травник слегка ошарашен, но присутствия духа не потерял.
— И что? — с вызовом спросил он.
— Простенькая
— А ты?
— Да и я тоже… — Тил безнадёжно махнул рукой, посмотрел на зажатую в ней половинку лепёшки, откусил кусок и принялся жевать. — Я навигатор, а не маг, — пояснил он. — Мне ещё и сотни нет. По меркам моего народа я необразованный мальчишка. Не делай глупостей, Жуга. На лучше, съешь лепёшку.
— Да пошёл ты со своей лепёшкой!.. — рявкнул травник, махнул рукой и отвернулся. — Яд и пламя, что же делать?
— Ждать. Провизии здесь хватит на несколько жизней, вода есть, ничего, кроме скуки, тебе не угрожает. Я делаю всё, что могу, поверь. Когда вернётся Рик, ты попадёшь в свой мир обратно. Это я тебе обещаю.
— Толку от твоих обещаний… Я не могу просто сидеть и ждать, не могу больше слоняться без дела, карабкаться по скалам, спать и поджирать ваши эльфячьи припасы, понимаешь? Не могу! Я скоро чокнусь. У меня кусок не лезет в горло, я почти не сплю. Ты пойми: там мои ученики, одни. Они могут попасть в беду, даже умереть!
— Я постараюсь разузнать о них, — сухо сказал Тил. — Это единственное, чем я пока могу помочь. У меня и так куча дел. Ты знаешь, какая в Нидерландах затевается буча.
— А тебе-то что с того?
— Ну, надо же мне как-то скоротать пару веков, — ответил Тил. — К тому же поведение людей… Эй, ты чего?
— Пару что? — Травник начал привставать. — Пару веков?
— Эй, успокойся, успокойся! — Телли поднял руку. — Это ж я не о тебе. Думаю, Рик вернётся гораздо раньше.
— Да, конечно, лет через тридцать! — Жуга вскочил и зашагал по комнате туда-сюда. — Сущая мелочь, если судить по твоим меркам! Яд и пламя, на хрена ты вообще тогда ко мне приходишь? Душу мне травить? — Он остановился и с прищуром посмотрел на собеседника. — А ты изменился. Раньше ты не был… таким… таким…
— Бесстрастным?
— Равнодушным!
— Всё меняется, — философски заметил Тил. — Люди, знаешь ли, смертны. За эти годы я повидал много всего. Если бы я всё принимал близко к сердцу, вряд ли бы выжил.
Жуга остановился у окна. Потёр виски.
— Стол… — пробормотал он, — лавки… это же должно быть просто… очень просто… как ореховый паштет…
— О чем ты?
Ладони травника легли на подоконник. По стенам пробежала дрожь, свет замерцал, пол под ногами поехал. Со всех сторон раздались шорохи и скрипы. На мгновение возникло ощущение, что башня вот-вот рухнет, но, когда она шатнулась пару раз и ничего плохого не произошло, обоим сделалось понятно, что строение сродни тем деревам, которые в любую бурю лишь качаются, но не ломаются. Напугать могло другое: шевелилась сама комната, в которой не осталось ничего надёжного и прочного; стол покосился и начал оплывать, как перегретая свеча, потолок выгнулся куполом, гексагоны оконной решётки дали трещину — снаружи сразу потянуло свежестью весенней ночи; орнаменты на стенах и колоннах тоже начали ползти и двигаться, тянуться во все стороны побегами, буквально на глазах преображая комнатку в подобие лесной поляны.
— Жуга… — Тил переменился в лице и начал привставать; всегдашняя саркастическая усмешка исчезла с его лица. — Жуга, стой! Не трогай здесь ничего! Что ты…
Телли осёкся, когда ушедший из-под ног пол заставил его повалиться грудью на стол.
А через мгновение светящиеся стены погасли, со всех сторон донёсся еле слышный треск, и на пол посыпались клейкие чешуйки — это повсюду в замке на башнях из белых Деревьев одновременно лопнули почки.
Воцарилась тишина, Жуга убрал руку от стола, мгновение глядел на свои пальцы, всё ещё окаймлённые бледноватым сиянием, затем порывисто и резко повернулся к собеседнику.
— Я словно умер, — тихо проговорил он.
— Там, снаружи, так и думают, — таким же тихим голосом подтвердил Тил.
— А какая разница? — Травник горько поморщился и потёр грудь, где под разорванной рубахой звездой краснел на коже свежий огнестрельный шрам. — Та пуля из испанской аркебузы вполне могла меня убить, и ничего б не изменилось. Так уже было, помнишь? Снова, как тогда, в пустыне, надо выбирать — жизнь или безопасность. Можно без конца сидеть в убежище, но, если хочешь перемен, придётся выйти. Этот замок — золото глупца, пользы от него никакой, он мёртвый, как и твой народ. А я выбираю жизнь, Тил. Пусть я в ловушке. Пусть. Но если тело поймано, почему дух не может быть свободным? Ты когда-то сказал, что придёшь мне на помощь. Ты… ах-ххг… — Он согнулся и зашёлся кашлем.
— Я… — Тил проглотил комок в горле и попытался сесть обратно на скамью, но выросшие ветки его не пустили. — Я… пришёл.
Приступ миновал. Травник вытер рот.
— Окажи мне услугу, — попросил он.
— Видит сердце, я и так… А что за услугу?
— Принеси мне какую-нибудь одежду. И оружие. Мне нужно размяться, я теряю форму.
— Меч и дага тебя устроят?
— Хватит одного меча. И побыстрее, я не сид и не могу мерить время вашими мерками. И… — Он поколебался, бросил взгляд на стол, где в молодых ветвях запутался злосчастный горшочек, и закончил: — И научи меня читать по-эльфийски.
Снаружи вдруг донеслись непонятные звуки, словно одинокая птица в чаще пробовала голос. Травник подошёл к окошку — выглянуть, ненароком коснулся сломанного переплёта и отдёрнул руку, перепачканную липким. Нагнулся, заинтересованно потрогал желтоватые потёки на решётке, поднёс пальцы к лицу осторожно понюхал, лизнул и удивлённо поднял бровь. Поворотился к Тилу:
— Мёду хочешь?
Четвёрка, возглавляемая рыжим вихрастым парнем лет двадцати пяти, ввалилась в лиссбургский кабак с башмаками на вывеске, когда заведение уже закрывалось. Несмотря на холод, ветер и глухую темень за окном, все были веселы, пьяны, возбуждены, смотрели с вызовом. Вожак держал в руках бутылку. На донышке ещё плескалось.