Кукушка
Шрифт:
Октавии доверили зонтик.
— Ну, двинулись! — скомандовал Карл-баас, оглядев напоследок свою маленькую процессию.
И они двинулись.
Была среда. Сияло солнце. Дети катались в пыли по улицам и переулкам. Под скрип колесика тачки и стук деревянных башмачков Октавии они довольно долго шли по узким улочкам, провожаемые мимолётными взглядами прохожих, пока наконец не достигли рыночных рядов. Здесь был канал. На воде качались чешуя и маслянистые пятна.
Рыбные прилавки, с их тошнотворным запахом, собаками и чайками, торговцами и попрошайками, а также горами очистков с липнущими потрохами, Барбу мало привлекли. Проталкиваясь сквозь толпу, бородач, Октавия и Фриц прошли их насквозь и вышли на другую набережную малого канала, где цирюльники всем желающим пускали кровь, карнали волосы и брили бороды, а прачки за вполне
— Как всё изменилось! — Карл Барба сбросил тюк на мостовую так, что зазвенела труба, вынул из кармана бороду, потом платок и вытер пот, — Однако раньше рынок был немного в другом месте. Надо будет подыскать гостиницу поближе… Фрицо! Стой, остановись. Оставь свою тележку. Нам потребно место, чтобы выступать, ищи свободный пятачок. Если будут ругаться и гнать, скажи, что мы заплатим, но предупреди, что будем торговаться. Я пока всё приготовлю.
Им посчастливилось — подходящее место нашлось на удивление быстро. Чуть направо, там, где два высоких дома прикасались стенками, Фриц обнаружил залитый солнечным светом закуток. Торговцы снедью и одеждой предпочитали тень, а фруктовые ряды находились в другой стороне. Пара нищих, в этом закутке расположившихся, затеяли скандал, но Барба угрозами и посулами умудрился их уговорить часа на два-три освободить насиженное место, и вскоре Фриц уже стучал молотком, загоняя стойки, перекладины в заранее прорезанные пазы. Работа шла туго. На «Жанетте», пока плыли, Барба трижды заставлял Фридриха собирать этот малый ярмарочный балаган, но теперь тому приходилось работать самостоятельно, без указаний. Он волновался.
Карл-баас этим временем надел на шею барабан, обмотался бородой, затем — трубой и влез на маленький рассохшийся бочонок, очень кстати оказавшийся поблизости. Взял колотушку, несколько раз ударил в барабан, проверяя, в меру ли на нём подсохла кожа, потом оставил ее и начал дуть в трубу. «Бу-у… бу-бу.. бу-бууу…» — густой, тяжёлый, но при этом странно мелодичный звук поплыл над рынком и каналом, словно шлейф невесты на ветру, легко перекрывая ярмарочный шум. Мелодия была проста — от силы две-три ноты, игрок тоже не отличался мастерством, но для привлечения внимания и этого хватало. Медный раструб изрыгал басы, а мастер Барба дул и дул, физиономия его налилась багрянцем. Народ начал останавливаться. Когда скопилось человек пятнадцать-двадцать, Фридрих с маленькой помощью Октавии уже почти собрал каркас, установил за ширмой длинную скамейку, а по верху — перекладину с крючками, к которым теперь подвешивал занавес, расписанный драконами, улитками, цветами, птичками и рыбками. Видимо, этого было уже достаточно, чтоб начинать, поскольку Барба жестом показал ему, чтоб Фридрих прекращал стучать и раскрывал сундук, сам выдул на прощание из трубы особенно глубокое «бу-бу», умолк и развернул ее назад, чтобы удобней было говорить.
— Почтеннейшая публика! — провозгласил он и ударил в барабан. — Господа и дамы, signorkes и signorkinnes [45] ! Не проходите мимо, раз уж вышли из дому, — вот вам картина, где всё незнакомо! Прямо на рынке, где фрукты в корзинках, кукольный театр в новинку! Дети и взрослые, в свой интерес несите монеты без счёта, на вес — здесь и сейчас покажет представление всем на удивление магистр кукол Карл-баас — для вас!
Он пару раз ударил в барабан, затем снял шляпу и раскланялся, едва не сверзившись при этим со своего постамента. Бочонок заскрипел, но устоял, а кукольник продолжил:
45
Signorkes и signorkinnes —господа и дамы, испанское название с фламандским уменьшительным суффиксом
— Честь имею, друзья, Карл-баас — это я, а в сундуке — моя семья: куклы разные, прекрасные и безобразные, толстые и тонкие, носатые и пузатые, проездом из Италии во Фландрию и так далее! Поэтому смотрите да денежки несите! А если понравится, Карл-Борода ещё постарается! Начинаем!
Он соскочил с бочонка, выпутался из трубы. Метнулся за кулисы, выхватил из сундука Пьеро и Арлекина, сунул одного под мышку, а второго сразу выпустил на сцену, предварительно
Народ загомонил и стал протискиваться ближе.
Пьеро на сцене поднял руки.
— Добрый день, почтеннейшая публика! — печальным тоном и писклявым голосом заговорил за куклу бородач. — Меня зовут Пьеро.. Сейчас вы увидите замечательную комедию…
Это было так неожиданно, что Фриц вздрогнул, а Октавия ойкнула и затрясла чепчиком. Пьеро на сцене вновь трагически взмахнул белыми рукавами и продолжил свой монолог:
— Ах, сердце моё разбито! Навсегда, на долгие года! Где, где мне обрести покой, когда мою невесту заберёт другой?
Над ширмой защёлкала вторая крестовина, кверху потянулись новые нитки, а на сцену вывалился Арлекин.
— Ха-ха-ха!!! — лишь только появившись, рассмеялся он. Фриц опять вздрогнул — так резко кукольник менял голоса, и так они были не похожи друг на друга. — Посмотрите на этого дурака! Ты чего плачешь?
— Я плачу потому, что я хочу жениться, — грустным голосом сказал Пьеро.
В толпе послышались смешки. Кто-то запустил на сцену огрызком яблока.
— Вот дуралей! — тем временем затрясся от хохота Арлекин. — Чего ж тут плакать? Это же потеха, когда женятся!
— Дело в том, — ответствовал Пьеро, — что я хочу жениться, но моя невеста ещё этого не знает.
— Ну и что?
Дальше действие развивалось в том же духе. Раскрашенные деревянные человечки обсуждали свои беды, один потешался над другим, потом на сцене появилась Коломбина — девочка в цветастой юбке с ромбами, она и была той, на ком хотел жениться Пьеро, но у неё, оказывается, уже был жених старый богатый дурак Панталоне. Но Арлекин подговорил двоих друзей не унывать и обещал устроить дело к лучшему. Сперва всё и вправду шло неплохо. Куклы где-то с полчаса то объяснялись в любви, то лупили друг друга палками, Пьеро плакался, Коломбина страдала, Панталоне считал деньги, а Арлекин метал подлянки тем и этим. Но постепенно Фриц, который одним глазом смотрел на сцену, а другим — косил на публику, начал замечать неладное. Карл-баас показывал чудеса ловкости, пищал, скрипел и крякал на разные голоса, одновременно управляясь с двумя и тремя куклами, а пару раз и вовсе вывел на сцену всех четверых сразу. Но, несмотря на это, публика вскоре начала скучать, смешки стали раздаваться всё реже, а взрывы хохота прекратились совсем. Фриц не мог взять в толк, что происходит. Ему спектакль нравился, да и Октавия смотрела, разинув рот, но оба видели представление впервые, а пьеса, судя по всему, была весьма заезжена. Постепенно народ начал расходиться, и вскоре возле балагана остались только стайка ребятишек да пара семей, выбравшихся на базар погулять. И когда бородатый итальянец закончил представление, только жидкие хлопки были ему наградой, а в шляпе, с которой Октавия обошла по кругу зрителей, оказались несколько монет на самом донышке, из которых ни одна не была крупней патара.
— AI dispetto di Dio, potta si Dio [46] ! — выругался бородач, пересчитав монетки. — Этак у нас дело не пойдёт— Не иначе, кукольные представления здесь перестали быть диковиной. Что поделать! Всё меняется, и не всегда в лучшую сторону. Н-да… Однако так мы ничего не заработаем, и через три дня нас вышвырнут на улицу… Что это там за шум?
Со стороны канальной набережной и впрямь донёсся барабанный бой, какие-то выкрики, и народ постепенно начал двигаться в ту сторону. Карл Барба торопливо побросал своих кукол обратно в сундук, подкатил бочонок ближе к балагану и взобрался на него.
46
Ах ты, и Бога душу, разрази тебя Господь! (ит.)
На них текла толпа. Впереди палач с помощниками тащил на верёвке какую-то растрёпанную женщину. Вокруг толпилось множество других тёток, осыпавших её грязными ругательствами.
— Рогса Madonna! — воскликнул кукольник. — Фриц! Прикрой глаза малышке! А лучше — уши.
— Но господин Карабас, — пискнула Октавия, которой тоже хотелось посмотреть, и она тянула шею и подпрыгивала от любопытства.
— Прикрой, я сказал! А лучше отверни её лицом к стене — маленьким девочкам нельзя смотреть на этакое непотребство.