Кукушка
Шрифт:
— Хорошо, — сказал наконец кузнец. — Пусть остаются до утра, а там мы что-нибудь придумаем. Если твой бородатый друг не может помочь, пусть не мешает. Отведи их наверх, пусть перекусят и ложатся спать в твоей комнате, а сам спускайся сюда. В шкафу на кухне хлеб, вино и холодная печёнка.
— Я тоже голоден, — запротестовал Йост.
— Перекусишь и спускайся — у нас полно работы. Нужно починить двадцать аркебуз, перековать три десятка наконечников для копий, отлить полторы тысячи пуль. Скучать не придётся. Всё, проваливай, мы и так не успеваем. Одна нога здесь, другая там.
— Сколько я вам должен? — спросил кукольник.
— Нисколько, — ответил кузнец.
С этими
В противоположном от входа углу кузницы отыскалась узенькая деревянная лестница наверх. Вслед за Йостом гости поднялись на второй этаж, где поели и стали располагаться ко сну.
Проспер кузнец, отхлебывая из кружки, заговорил поэт, когда с трапезой было покончено. — Днём он куёт заказы для аристократов и богатых бюргеров — каминные решётки, ворота, флюгера, а ночью — алебарды, аркебузы и самострелы для армии повстанцев. Поэтому он спит только по утрам. А я ему помогаю. В штормовые ночи, когда трусливые испанцы сидят на берегу и сосут подогретое вино, морские гёзы тайно пробираются в город и перевозят оружие на своих лодках на большие корабли.
— Зачем вы это мне рассказываете? — сонным голосом спрашивал Карл-баас. — Ещё недавно вы не хотели мне даже сказать, куда мы идём, а теперь выдаёте такие тайны… Что если я шпион короля? Италия и Испания находятся не так уж далеко друг от друга.
— Бросьте, сударь. Бросьте. Надо быть очень хитрым Шпионом, чтобы таскать с собой детей и при этом ещё что-то разнюхивать, господин Барба. Да и что такого может вызнать кукольник? Сказать народу — да, но вот услышать… Я к вам присматривался с того дня, как вы приплыли в город. Вы не занимаетесь ничем таким — это было бы слишком рискованно, даже опасно. Дети подмечают всё и не умеют молчать. Но вы, вы — будете молчать. Мы поможем вам выбраться из Брюгге, но в обмен на некоторые услуги.
— Услуги? Какие услуги?
Йост покосился на Октавию и Фрица,
— Мы поговорим об этом завтра, — сказал он, вставая.
— А если я не соглашусь?
— Тогда вы тем более будете молчать. Только причина молчания будет уже другая.
На это кукольник ничего не ответил.
Мешки и прочее имущество свалили у окна. Кровать была одна, и довольно узкая, втроём на ней можно было расположиться лишь с большими неудобствами. Кукольник, впрочем, почему-то не лёг, заместо этого перебросился парой слов с Йостом, тот кивнул, и итальянец принялся шарить в мешках, Он копался там, ворчал себе в бороду и что-то с треском обрывал, пока не вытащил занавес, старый дорожный плащ и ворох непонятных тряпок.
— Пьеро или Коломбина? — нерешительно пробормотал он про себя и вдруг окликнул: — Октавия! Пьеро или Коломбину?
— Что? — пискнула девочка.
— Пьеро или Коломбину? Выбирай.
— Коломб… ой, нет, лучше пусть будет Пьеро. А зачем? Но бородач уже направился к ребятам.
— Ну-ка, слушайте меня, вы, stupido bambini, — строгим голосом сказал он. — Вам придётся сейчас ночевать одним. Si. Я, наверное, пойду спать вниз: здесь всё равно нет места для троих. Заодно узнаю, что тут затевается. Может, помогу в кузне — денег они с нас брать не хотят, а я не люблю оставаться кому-нибудь обязанным. Догадываюсь, что вам может стать страшно, но придётся потерпеть. Никуда не ходить! Вот, возьми, малышка. — Он протянул Октавии ком тряпок, оказавшийся куклой Пьеро в помятом белом балахоне. (Октавия охнула.) Только не сломай! — предупредил кукольник. — Не скоро нам, наверное, придётся снова выступать, а нитки я приделаю в две минуты.
— Я не сломаю! — заверила его девочка, вцепившись в куклу, как клещ в корову. — Я ни за что его не сломаю!
— Так вы идёте или нет? —
— Уже иду! — Он снова повернулся к детям, нахмурился и погрозил пальцем. — Ведите себя хорошо. Si?
— Си, си… — устало подтвердил Фриц. Глаза его слипались.
Фриц к этому времени уже мало что соображал. Бурные события прошедшего дня, вся эта суета и беготня измотали его вконец, а еда и тёплая постель довершили дело. Донимали блохи. Он не уснул, но впал в какой-то полусон. Так и лежал, изредка через силу отвечая на вопросы девочки, которая, казалось, и не думала засыпать. Совсем ещё ребёнок, она быстро уставала, но так же быстро набиралась сил, и у неё было достаточно времени для игр, расспросов, болтовни и поисков своей звезды. Фриц ей завидовал и злился на неё, одёргивал извечным, взрослым якобы «Да спи ты наконец!», но в итоге и девчонку не унял, и сам уснуть не смог. В принципе он понимал, что болтовня была естественной реакцией девочки на любые события. Точно так же вела себя его сестра, и мальчишка против воли погрузился в воспоминания. Картины прошлого, как в тумане, проплывали в его усталой голове, пробуждая в сердце грусть и безотчётную тоску, пока Фриц не понял, что девочка опять о чём-то его спрашивает и трясёт за плечо:
— Фриц! Ну Фриц же… Ты слышишь?
Ну чего ещё? — недовольно отозвался он.
— Выброси руну.
— Зачем тебе?
— Хочу узнать, что с нами будет. Выброси.
— Сама выбрасывай, я спать хочу… Вон кошелёк, в штанах, в кармане,
— Я? — удивилась она. — Мне нельзя…
— Почему? Сама меня учила, а теперь — «нельзя»… Забыла, что ли?
— Нет, не забыла! — Девочка села, взяла Пьеро подмышку дотянулась до стула, где лежала их одежда, и зашарила по карманам. — Вовсе даже не забыла! Только это же твои руны, а не мои, ты к ним привык, они тебя слушаются… Вот, возьми.
В руку ему ткнулся кожаный мешочек.
— Они не мои, — сказал Фриц.
— Как не твои? — удивилась девочка. — А чьи?
— Моего учителя,
— Господина Карла?
— Нет, не его. Другого. Прежнего. — А кто он?
— Он… — Фриц на мгновение задумался и понял, что у него нет никакого желания об этом говорить. — Он умер, — закончил он. — Знаешь, давай спать. Я устал.
Октавия принялась толкать его в бок.
— Ну Фриц, ну расскажи-и… А кем он был? Тоже артистом?
— Нет. Он был… лекарем. — Мальчишка подумал, что надо бы на этом и остановиться, но не удержался и добавил: — Странствующим лекарем, травником… и немного волшебником.
— Ой, правда? — Октавия аж подскочила, — Ты не врёшь? Он на самом деле был волшебник? Как здорово! А он тебя научил чему-нибудь?
— Отстань,
— Покажи что-нибудь! Ну пожалуйста, пожалуйста! Я никому не скажу.
— Не хочу.
— Ну Фри-иц… — опять заканючила та.
Мальчишка вздохнул и тоже уселся на кровати. Сил спорить не было. Притом, где-то внутри него уже проснулся маленький обиженный лисёнок хвастовства и точил коготки. За несколько последних дней эта сопливая дурёха столько раз доказывала, как много она знает и умеет, что у Фридриха буквально руки чесались показать ей, что он тоже не лыком шит.
Он огляделся.
— Видишь свечку на столе?
— Где? — Октавия обернулась. — А… Вижу.
— Смотри, что будет. — Фриц стиснул зубы, напрягся и вытянул руку, привычно концентрируя в пальцах холодные мурашки магической силы. — Раз… два…
— Ой… — заёрзала Октавия. — А оно не это?..
— Помолчи. Раз… два… три!
Он шепнул наговор. Теплая волна заплескалась в рукаве рубашки, в пальцах защипало, и огарок сальной свечки с треском вспыхнул, зажёгся…
…И тотчас ожил браслет у Фрица на запястье!