Куль хлеба и его похождения
Шрифт:
Стоят суда, и в особенности барки, лишь на той Волге, которая, выйдя из безлесных степей, течет вблизи лесов. Под Нижним и дальше к Твери мало уже таких пристаней, вблизи которых не пристроилось бы судостроение и торговля готовыми судами. В особенности это сильно развито в тех местах, где, по мелководью Волги, требуется перегрузка хлебных товаров с крупных судов на мелкие и с этих мелких на суда и барки, еще мельче сидящие в воде. В первом случае перегрузка под Нижним и в Нижнем, во втором в Рыбинске, для прохода в мелкие реки и искусственные каналы.
Здесь приостановимся. Хлеб не нагрузишь, если судна нет. Судов на южных пристанях почти совсем не строят, а приводят сюда готовыми, издалека. Приводят их теми реками, которые текут в Волгу с севера, из густых лесных местностей: из Унжи, Ветлуги, Костромы, Камы. Потом вводят суда эти в реки, которые текут в Волгу с юга из черноземных, хлебородных мест и на которых поместились самые богатые, людные
Впрочем, постройка хлебной барки — дело нехитрое; не строят их на богатых южных пристанях только потому, что лесу мало и доски дороги. Могут, однако, строить и там из пригонного леса в готовых бревнах, доставленного в плотах сплавом по рекам, вытекающим из богатых лесов.
Раннею осенью, пока не замерзла земля, легче выдирать древесные корни, уходят лесовики в лес, выворачивают деревья с корнями для барочных кокор, вырубают бревна для плотов. По первому снегу они вывозят свой лесной товар на берега сплавных рек и вяжут плоты. Вяжут плоты древесными гибкими кореньями (вицами, вичью), свернутыми в кольца: длинную ветвь кладут на огонь, чтобы распарить; обгорелую, но еще горячую и дымящуюся, завивают около человека. Он стоит и держит один конец в своих руках, другой ходит кругом его и вторым концом увивает его поясницу. Затем стоит только выпрыгнуть — и кольцо готово. Шьют плоты для пристаней в конце марта (по последнему зимнему пути и во время распутицы стараются вывезти из лесов все срубленные деревья). Тогда же строят и барки (унжаки, гусянки, соминки) тихвинки, беляны и т. д.), поспешая отделкой к ледоходу и спуская их на воду, лишь только выплывает последняя ледяная пена. Плоты идут к волжским пристаням для постройки тамошних барок, лесные барки тянутся туда же в должность подчалков, для коноводных машин, для кабестанных и грузовых пароходов.
Вслед за судами идут на пристани многочисленные и разнообразные рабочие: пристани всегда хорошо кормят и без работ никого не оставляют. На пристани можно и судно построить, и вот для опыту хотя бы хлебное грузовое.
Остановимся и посмотрим. На берегу близ реки выбирают ровное место и обставляют клетками из толстых и круглых поленьев: аршина два в ширину и в вышину. На них станут основывать дно барки, то есть длинные и ровные сосновые доски от двух до четырех вершков толщиной. Сверх досок этих кладут во всю ширину барки — в расстоянии аршина одну от другой, — копани, сосновые деревья, вырытые с корнем и книзу обтесанные: сюда прибиваются нижние доски деревянными гвоздями. В местах, где сходятся концы досок днища, на так называемых стыках, концы к копаням приколачиваются длинными гвоздями. На дно по обоим концам барки ставят толстые деревья, также с корнями. К этим деревьям и головам копаней прибивают обшивку железными гвоздями нанизу из самых лучших досок и сверху их нашивают еще по одной тонкой доске. Высоту стен барки доводят до 16 четвертей. Все это делается с глаза, без всяких чертежей и измерений; самые лучшие мастера — самоучки. Барка вчерне готова. При уборке ее, по погрузке, начинают конопатить щели, чтобы не просачивалась и не одолевала вода. Дно барки конопатят в две пряди: первая свернута жгутом из мочала, обернутого смоленой паклей или оческами пеньки, вторая прядь вся мочальная. Пряди забиваются деревянным молотом, который стукает по конопатке или тупо заостренной лопатке. Конопатчик возьмется за конец пряди руками, повиснет на нем и ногами постукает — не выдралась прядь из пазов барки, значит, благонадежно, хорошо проконопачено. Дно для пущей веры ластят, то есть конопатку обшивают лубком, приколачивая его мелкими железными скобами.
Теперь барку или спускают с клеток на землю, предоставляя самой воде поднять ее при разливе, или местах в четырех по длине барки подкладывают толстые и длинные деревья, спуская концы их в воду. На деревья эти наваливают тот конец барки, который обращен к реке, разбирают клетки и заменяют их прочными подставками, укрепленными на досках. Когда все готово, подставки выбивают: барка сползает по бревнам в воду, а если начнет упираться, то подталкивают ее сзади шестами.
На воде хлебную барку окончательно снаряжают и украшают: утверждают на столбах крышу, чтобы не мочило хлеб сверху, кладут толстые жерди вдоль и на них такие же поперек, а затем тонкий хвост — это подстилка, чтобы не подмачивало хлеб снизу. А так как воды все-таки не удержишь, то для отлива ее в середине барки приготовляют место вроде коридора, обставленное с обеих сторон лубками. Сюда собирают всю воду и оттуда будут выгонять ее, выбрасывая подвешенными на веревке плицами — деревянными черпаками вроде совка, нос лопатой. Над крышей приделывается стояно, то есть балкон для проводника барки — лоцмана, а внизу небольшой ворот для поднятия руля, которым налаживается ход барки. Руль на ней — толстое ровное и длинное бревно, тонким концом на барке, толстым в воде, и с придатком досок, чтобы походило на весло: это правило. Про запас делают настоящие весла, называемые гребками, три каната на якоре, когда надо остановить барку, сходень или длинную доску для входа рабочих на берег. На очень многих взаду, в корме, прилаживается комната для хозяина или его приказчика, с окнами и даже с некоторою роскошью: это казенка, или каюта. Так как барка, назначенная в Петербург, долго пойдет против воды, то ставится посредине ее мачта, на ней трехцветный флаг, к ней привязывается холщовый или парусинный парус. За нее же цепляется бечева, за которую рабочие, идя по берегу, тянут судно.
Таковы все хлебные барки, где бы они ни были построены (разница между ними незначительная). По местностям им даны и разные названия и, по некоторым особенностям, прозвища. Так, по русским водам плавают: бархаты, беляны, гусянки, коломенки, межеумки, байдаки, мокшаны, унжаки, берлины. Самые настоящие барки — белозерки — длиною 14 сажен, шириной 61/2, вышиной 10 четвертей, подымают до 10 тысяч пудов клади, строятся в верховьях Шексны, их можно видеть и на Неве, в Петербурге. Это самые большие здешние барки. В сущности же, самые большие барки называются белянами: плавают по низовой Волге и то только в разлив, потому что сидят в воде почти на две сажени, но зато и подымают хлебного груза до 150 тысяч пудов. С ними мы встретимся на Волге.
Вообще, сказать правду, не на всякой барке для хлеба покой и безопасность: дождь сверху и вода снизу плохие соседи. От дождей хлеб мокнет снизу и сверху; особенно мокнет с боков, обращенных к тому коридорцу, откуда отливают воду. Водоливы всегда небрежны. Мешки покрываются плесенью и зеленью от проросших зерен, и хлеб приобретает затхлый запах. Часто такой хлеб и сушить не позволяет городская полиция во избежание невыносимого зловония.
Когда судно только спущено, водяная сила еще страшна ему, если не будет помогать и выручать сила человеческая. На судно нужны рабочие с тачками, чтобы нагрузить его, нужны другие, чтобы сплавить. Первые называются крючниками, и именно те, на долю которых выпадает тяжелая работа таскать на спине кулье и мешки, задетые железным крюком. Это все богатыри и силачи от постоянного упражнения силы мышц, это все отдельный промысел, которым питаются десятки тысяч людей русских. Иногда судовая нагрузка производится еще проще. Когда весенняя вода подходит под самую кручу берега, возы с хлебом придвигают к воде и прямо с них по деревянным желобам, накрытым парусиной, ссыпают зерно в самый трюм судна. Вторые рабочие везде называются бурлаками. Ежегодно со вскрытием рек они выходят из своих деревень и тянутся на низ, в низовые губернии, большими артелями для подъема судов бечевою. С котомками за плечами шагают они по приволжским деревенькам к пристаням, имея на голове в знак отличия вывеску: деревянную ложку, заткнутую за ленточку на шляпе, — за что шутливо и прозвали их водохлебами. Это обыкновенно самая рваная голь и бедность: ей не только сохи купить не на что, но и сеять негде; большей частью бобыли-бездомники. Притом так, что если кто раз пустился в этот промысел, то уже и тянут эту лямку, пока не выкопают самому ямку.
На пристанях их нанимают либо во время приготовления судов к нагрузке, либо после нагрузки, и тогда бурлаки подороже. В первом случае хозяева знают, что пришли самые крайние бедняки, а потому и прижимают их. Почин обыкновенно невеселый; рабочие помещаются в балаганах, которые сами же и строят из лубков и жердей. Днем на нагрузке, ночью, чтобы согреться, раскладывают они в балаганах большие костры дров или щепы. Но когда после морозов пойдут проливные дожди, бурлаки, без хорошей одежды и на самом скудном продовольствии от хозяев, начинают болеть горячками, цингой, лихорадками и выбывают из списков. На бурлачьи артели с особенной охотой нападают всякого рода болезни. Если ходит по Волге холера, она прежде всех хватается за судорабочих. Свалит одного в балагане, призовут товарищи священника приготовить несчастного к вечности, и если он не умрет и раздышится, то опять встанет на работу.
Работа на берегу кончена: барки совсем готовы в путь. Рано утром позвали священника. Пришел он с крестом и молитвой перед образом, который отпустил с товаром сам хозяин. Служат молебен Спасителю, Божьей Матери и Николе Угоднику, которого считают покровителем плавающих. После молебна бурлакам водочное угощение. На другой день опять на судне хозяин:
— Готово ли?
— Готово.
— Ну, в добрый час!
— Спасибо, хозяин! — отвечает за всех лоцман.
Становится он на свое место и кричит громким и певучим голосом:
— По местам садись! Бурлаки идут на свое место, каждый к своему гребку.
— Молись Богу! — кричит опять лоцман.
Все молятся на восход солнца.
Судно снимается с места: обряд исполнен. Видел я его на Северной Двине и на Белом море, видел на реке Мете перед страшными Боровицкими порогами, видел на Дону и на Волге: везде одно и то же, словно спелись и сговорились.
Но гребля сначала только, а затем уже лямка. Работа простая: лямку три, налегай да при, но очень тяжелая: надсадно лямке, а еще пуще надсадно бурлаку.