Куликовская битва
Шрифт:
Предполагаемое поле битвы, стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, представляло своеобразный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Как в 1881 г. писал Д. Масловский, «маневрирование кавалерии вправо и влево от помянутой центральной местности в настоящее время затруднительно и в некоторых случаях совершенно невозможно». И далее: «Операции на обширном Куликовом поле в положении рати 1380 г. имеет все невыгоды действия в мешке» [172] . Но именно это обстоятельство обернулось преимуществом русской рати. В таком месте татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Исход Куликовской битвы это лишь подтвердил.
172
Масловский Д. Указ. соч., с. 229–230.
Численность войск
Во время боевого построения рати был произведен ее окончательный подсчет. Численность войск, согласно источникам, 150–400 тыс. человек: «Бе видети русьскаа сила неизреченна многа… такоже и татарьскаа сила многа зело» [173] . При всей грандиозности общерусской мобилизации 1380
173
Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 59.
174
Тихомиров М. И. Куликовская битва 1380 года. — ВИ, 1955, № 8, с. 16; Строков А. А. История военного искусства. М., 1955, т. 1, с. 287; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV веках. М., 1960, с. 607.
Достоверные сведения о количественном составе русской армии сохранились от конца XV–XVI в. По данным заслуживающих доверия источников, ее обычная численность в первые сто лет существования единого Русского государства составляла 96–120 тыс. человек [175] . В экстренных случаях московское правительство могло выставить и 150–180 тыс. человек [176] . Столь внушительное для своего времени войско нередко предназначалось для действий на одном или нескольких протяженных фронтах войны. Порядки XVI в. с их законодательно регламентированной системой набора живой силы вряд ли возможно полностью перенести на более раннее время. Мобилизация в XIV в. по сравнению с XVI в. происходила на меньшей территории. Разным был и потенциал людских ресурсов [177] . В эпоху Дмитрия Донского не устоялась еще характерная с последней трети XV в. система поместного комплектования войска, хотя все признаки ее сложения были уже налицо. Механически приравнять армии Дмитрия Донского и Ивана III невозможно. Поэтому уже одно определение войска 1380 г., по численности будто бы не меньшего, чем вся государственная армия Московского царства конца XV–XVI в., заставляет осторожно отнестись к цифрам, приведенным в источниках Куликовского цикла и повторенным в научной литературе.
175
Середонин С. М. Известия иностранцев о вооруженных силах Московского государства в конце XVI века. СПб., 1891, с. 13; Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906, с. 62–64; Анненский С. А. Франческо Тьеполо, Рассуждение о делах Московии. — Ист. арх., М.; Л., 1940, т. 3, с. 340.
176
Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908, с. 156, 274.
177
Численность населения России примерно 1500 г. определяется в 5.8 млн человек (Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе. М., 1941, с. 190–191). С учетом размера территории русских земель 1380 г. (не менее 930 тыс. км?) и плотности от 1 до 5 человек на 1 км? в тогдашней Руси (конечно, без отторгнутых территорий) жило 3–3.5 млн человек. Мобилизационный процент в средневековой Европе был равен в среднем 5–10. Однако высчитывать на основании этого процента численность русского войска было бы рискованно. В условиях феодального дробления земель численность собиравшихся на военную службу людей в зависимости от места н обстоятельств, видимо, заметно колебалась. Думаю поэтому, что русская армия, подошедшая к Куликову полю, хотя и была необычайно велика, не исчерпывала всех «призывных» возможностей страны.
Вопрос о численности древнерусского войска на разных исторических этапах не разработан. Однозначного ответа здесь ожидать не приходится. Допустимые решения, однако, возможны, если строятся с учетом разнородных факторов. Поясню это следующими замечаниями. При определении участников сражения следует учитывать, что число и состав отрядов и полков были связаны с их управляемостью на поле сражения одним или несколькими командирами. Бойцы этих подразделений должны были не терять из виду знамя своего отряда и главное знамя армии, следить за действиями соседей, слышать команды — словом, сообща выполнять задание. Полк насчитывал несколько отрядов, которые, действуя совместно, сближались с противником и вступали в бой в определенном порядке. Вследствие этого величина войска не должна была переступать того предела, за которым оно превращается в неуправляемую толпу только мешающих друг другу людей. Излишняя численность сконцентрированных в одном месте сил могла принести больше вреда, чем пользы: воины задних рядов не могли бы протиснуться к месту схватки и давили бы своих соседей, еще не вступив в противоборство.
Далее, численность тактических единиц средневековых армий была непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств. Коснемся в связи с этим величины самых крупных воинских подразделений — полков. Сведения об их численности относятся к XVI в. Так, полки, участвовавшие в 1563 г. в походе на Полоцк, насчитывали примерно от 2000 до 6700 вооруженных людей [178] . Во время крупных операций, таких как походы на Казань в 1524 и 1552 гг., в каждом из полков (их было до шести) числилось от 5–7 тыс. до 20 тыс. человек [179] . Возможно, что эти сведения под влиянием летописной традиции несколько завышены, что в данном случае, однако, не исключает большую, чем обычно, численность полков, связанную с особенностями осадной войны. В полевых сражениях и в обстановке, не требовавшей чрезвычайного напряжения, состав полка и в XVI в., и столетие спустя колебался в пределах нескольких тысяч человек [180] . Примерно аналогичная численность корпусов-кулов (до 3 тыс. человек) была, кстати сказать, присуща и армии Тимура. С учетом всех приведенных сведений, а также необычайно широкой мобилизации 1380 г. полки (равно и отряды) Куликовского сражения можно представить как численно превышающие обычные подразделения такого рода.
178
Епифанов П. П. Войско и военная организация. — В кн.: Очерки русской культуры XVI века. М., 1977, ч. 1, с. 368.
179
Курбский А. М. История о великом князе московском. — Соч. СПб., 1914, т. 1, с. 181 cл.; Казанская история. М.; Л., 1954, в. 67.
180
Ерлезунда. Петр Петрей. История о Великом княжестве Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 379–380; ср.: Бескровный Л. Г. Очерки по источниковедению военной истории России. М., 1957, с. 67. — В росписи войск 1604 г. численность полков, а их было пять, составляла от 2631 до 8148 человек (Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII в. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979, ч. 2, с. 35 cл.).
Возвращаясь к оценке численности русского войска 1380 г., допустим, в 100–150 тыс. человек, сталкиваемся с тем, что его нельзя было бы в боеспособном виде уместить на Куликовом поле. Предполагаемые размеры удобного для битвы поля (2.5-3x4 км) не позволили бы развернуть такие силы. По сведениям, относящимся к древнеримскому времени и XIX в., концентрация на поле боя в 24–25 га не более 6000 человек позволяла им нормально осуществлять свои боевые задачи [181] . Следуя этому расчету, примерно на половине Куликова поля можно было бы разместить 120 тыс. человек одной воюющей стороны. Такой расчет в данном случае не может считаться приемлемым. В средневековье поле сражения избегали полностью занимать войсками, которым требовалось свободное место для маневра и атак. Например, на Куликовом поле, как явствует из источников, полки и кулы могли сближаться и расходиться. Между крупными и средними подразделениями существовали определенные дистанции и интервалы, разные, очевидно, для пехоты и конницы.
181
Verbruggen J. F. De Krijgskunst in West-Europa in de Middeleeuwen. Brussel, 1954, S. 547.
Во время боя образовывалось заполненное борющимися людьми пространство, где происходила рукопашная, но оно не покрывало всей площади битвы. Особая скученность людей, надо полагать, наблюдалась в месте соприкосновения враждующих сил. Протяжение фронта такого соприкосновения на Куликовом поле — 2.5–3 км, думаю, было недостаточным для одновременной схватки сразу всех занятых в битве сил обеих сторон, равных, как принято считать, не менее 200 тыс. человек. Для сравнения можно привести два наиболее близких по времени примера крупных сражений.
В битве на Косовом поле в 1389 г. 16 тыс. находившихся в боевых порядках сербов выступали на фронте протяженностью около 3 км против 25 тыс. турок. При этом глубина турецкого построения достигала 300 м [182] . В Грюнвалъдском сражении на местности, равной в поперечнике 2.5–3 км, с обеих сторон, по наиболее аргументированным подсчетам С. М. Кучинского, участвовало около 60 тыс. конных и пеших [183] . Исходя из приведенных данных, на каждые 500 м фронта в период завязки и развертывания боя приходилось с каждой стороны около 2600–5500 бойцов. С учетом колебаний цифровых оценок эти величины усредненно распределяются от 3000 до 5000 (иногда и более), что дает некоторое представление о насыщенности средневековых полей сражений живой силой при крупных операциях [184] .
182
Шкриванич Г. А. Косовска битка. Цетинье, 1956, с. 59.
183
О численности войск, встретившихся на Грюнвальдском поле, ведутся споры. Сведения источников (у славян от 100 тыс. до 6 млн человек, у немцев от 80 тыс. до 159 тыс, человек) явно преувеличены. Расходятся и оценки ученых. Они называют в польско-литовско-русской армии от 16.5 тыс. до 163 тыс. человек, в немецкой — от 11 тыс. до 83 тыс. По мнению С. М. Кучинского, вооруженные силы славян, литовцев, а также татар исчислялись примерно в 33 тыс. человек, немцев и их союзников — 27 тыс. В это число не входят челядь, находившаяся в обозах враждующих армий, и артиллеристы с польско-литовско-русской стороны (Kuczynski S. М. 1) Spor о Grunwald. Warszawa, 1972, p. 72 sq.; 2) Wielka wojna s zakonem krzyzackim w latach 1409–1411. Warszawa, 1966, p. 263 sq.).
184
Приведенные подсчеты не претендуют на универсальность. Они предполагают равномерное распределение живой силы по всему фронту сражения. На практике же сражения зависели от множества переменчивых обстоятельств и могли происходить путем как одновременного противоборства главных контингентов, так и постепенного их ввода в бой. Без проведения конкретных исследований весьма затруднительно изыскать предельную плотность конных и пеших войск на поле боя, за пределами которой бойцы оказывались в беспорядочной давке. Подобная ситуация, впрочем, нередко возникала стихийно в случае бегства одного из сражающихся.
Все сопоставления лишний раз убеждают в том, что принятая в литературе численность русского и татарского войска вряд ли достоверна. Между тем высказано не беспочвенное мнение, что сражавшаяся на Куликовом поле русская армия достигала 50–60 тыс. человек [185] . Как предварительные названные цифры заслуживают внимания и источниковедческого обоснования. В этой связи обратимся к сведениям о численности войска Дмитрия Донского и его потерях, которые содержатся в некоторых источниках. Так, в передаче В. Н. Татищева в Куликовской битве погибло 20 тыс. русских — треть их первоначального состава (60 тыс. человек, по данным того же автора) [186] . Обе приведенные величины находят некоторое подтверждение. В современной Куликовской битве немецкой хронике Иоганна Пошильге указывается, что в 1380 г. «с обеих сторон было убито около 40 тыс. человек» [187] . Никоновская летопись исчисляет уцелевших после побоища русских в 40 тыс. человек. Правда, эта цифра в летописи сопоставляется с первоначальной численностью армии Дмитрия Донского, составлявшей будто бы 400 тыс. воинов [188] .
185
Разин Е. А. История военного искусства. М., 1957, т. 2. с. 272.
186
Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 149, 291 (прим.), ср. с. 144.
187
Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 507–508.
188
Никоновская летопись, с. 65.
Итак, некоторые названные источниками цифры совпадают друг с другом, что, видимо, не случайно. В этом ряду оказалось и сообщение о 20-тысячных потерях русского войска. Для сравнения отмечу, что армии даже крупных западноевропейских государств редко превышали 10 тыс., [189] а их потери на поле боя (например, в таких крупных сражениях Столетней войны, как при Креси в 1346 г., Пуатье в 1356 г., Азенкуре в 1415 г.) составляли примерно от 1/10 до 1/3 для одной из сражающихся сторон [190] . Лишь в редких случаях эта доля оказывалась больше [191] . Если в относительном плане цифра потерь в Куликовской битве с чем-то сопоставима, то в абсолютном плане по масштабам зрелого средневековья она — своего рода рекорд кровопролития [192] и превышает все, что было известно современникам о других европейских сражениях XIV в.
189
Verbruggen J. F. Op. cit., У. 546.
190
Ср.: Разин Е. А. Указ. соч., с. 454 cл.
191
На Грюнвальдском поле полегло, как считают, 60 % тевтонского войска, 5 % обратилось в бегство, 35 % было пленено (Kyczynski S. М. Spor о Grunwald, p. 85).
192
За иную, меньшую цифру потерь русских в Куликовской битве высказался Б. Ц. Урланис. Исходя из того что число убитых рядовых примерно в 15 раз больше 700 погибших командиров (о списке убитых военачальников см. с. 104 cл.), автор считает, что количество жертв вряд ли превышало 10 тыс. (Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960, с. 39). По мнению Е. А. Разина, потери русских полков вместе с умершими от ран составляли 25–30 тыс. человек (Разин Е. А. Указ. соч., с. 287–288).