Култи
Шрифт:
— Что же мне теперь делать? — спросила я, будто у него были на всё ответы.
Култи снова погладил мои колени. Это красивое лицо, которое изящно постарело, было серьезным, но он смотрел мне прямо в глаза, когда говорил.
— Ты будешь продолжать играть. Обещаю тебе, Сал. Я никогда не поставлю под угрозу твою карьеру.
Я шмыгнула носом и издала горловой захлебывающийся звук, мои плечи затряслись, предупреждая о новом витке слез.
Немец покачал головой.
— Нет. Больше не надо. Я тебя не подведу, а теперь перестань плакать.
Это было почти смешно. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, и он нахмурился, потянувшись назад, чтобы вытащить несколько кусочков туалетной бумаги из рулона, прежде чем передать их мне.
— Держи себя в руках, — приказал он.
Я чуть не рассмеялась. Шмыгнула носом и вытерла лицо салфеткой, которую он мне дал.
— Ты не можешь приказать мне «держать себя в руках», это так не работает.
— Ты должна делать то, что я говорю, — сказал он, выхватывая у меня салфетку и хмуро вытирая мои щеки чуть сильнее, чем это было необходимо.
Я выдавила слабую, жалкую улыбку.
— Кто это сказал?
Он встретился со мной взглядом.
— Я сказал.
Я плотно сжала губы.
— Это удобно.
Култи потянулся назад и схватил еще туалетной бумаги.
— Ты в полном беспорядке, — сказал он, продолжая вытирать меня. — Я не считал тебя плаксой.
— А я и не плакса. — Я попыталась вырвать у него салфетку, но он держал руку вне моей досягаемости. Я потянулась, и он легко выдернул свою руку из моей хватки. — Я могу вытереть свое собственное лицо.
Он шлепнул меня по руке.
— Я не делаю то, чего не хочу, — проворчал он, возвращаясь к моему лицу.
— Знаешь, мир не вращается вокруг того, что ты хочешь или не хочешь делать, — сказала я, когда он слишком сильно потер мой нос, заставив меня поморщиться.
— Прости, — извинился он. — Я к этому не привык.
— Тебе никогда раньше не приходилось вытирать девичье лицо?
Немец отодвинулся, чтобы посмотреть на свою работу.
— Никогда.
Я глубоко вздохнула, успокоенная его признанием.
— В таком случае, спасибо за оказанную честь.
Култи ничего не сказал, вместо этого прижал ладони к моим щекам и откинул мою голову назад. Никогда еще я так остро не осознавала, что не накрашена и ужасно выгляжу, как сейчас. Мужчина, который встречался с супермоделями, актрисами и, вероятно, с целой кучей шлюх, не стал комментировать ни мои веснушки, ни мешки под глазами, ни шрамы.
Наконец, он опустил руки и похлопал меня по бедрам с долгим, глубоким выдохом.
— Пойдем вниз.
— Я приду через минуту, — сказала я.
Раздраженно вздохнув, он взял меня за руки и поднял на ноги.
— Нет. Ты в порядке.
— Рей, серьезно, дай мне минутку. — Я подогнула колени, чтобы он не смог тащить меня за собой.
Одним рывком он потянул меня вперед.
— Чтобы ты могла еще больше поплакать? Нет. Пойдем. У меня есть кофе, который ты любишь.
Я шмыгнула носом, а он в ответ бросил
— Ты властный засранец, ты знаешь это? — спросила я, позволяя ему вывести себя из темной ванной.
— Ты заноза в заднице, ты знаешь это? — отбил он в ответ.
Я фыркнула, когда мы спускались по лестнице один за другим.
— Я использовала те же самые слова, чтобы описать тебя Францу, приятель.
Немец обернулся и посмотрел на меня через плечо.
— Значит, у нас есть еще кое-что общее.
— Ха. Мечтай.
У него вырвался смешок, но он больше не спорил. Франца мы нашли на кухне, он сидел на табурете и смотрел в телефон. Он поднял взгляд и тут же нахмурился.
— Я в порядке, — сказала я, прежде чем он успел что-то спросить. — Честно, я просто отреагировала как ребенок. — Даже эти слова в оправдание ничуть не уменьшали боль от стрелы разочарования, что попала прямо в мое сердце. Они собираются продать меня.
Но где-то в глубине моей души голос Култи напомнил мне, что это только если я позволю им.
Охренеть.
— Я не хотел тебя расстраивать, — быстро вмешался Франц. — Пожалуйста, прости меня.
— Нет, нет. Мне нечего прощать. Спасибо, что рассказал. Я просто чувствую себя немного подавленной и потрясенной. Наверное, я плохо справляюсь с такими вещами. — Они оба посмотрели на меня непонимающе из-за моего выбора слов. — Я не люблю проигрывать, а сейчас чувствую, что проигрываю, — объяснила я.
Наконец, они оба понимающе кивнули.
Култи толкнул меня в плечо, разговаривая обо мне с Францем.
— Составь список женских команд, которые ты знаешь.
— Подожди. Я даже не знаю, что буду делать, — сказала я, внезапно снова запаниковав при мысли о том, чтобы уехать куда-нибудь еще дальше, чем Нью-Йорк.
Господи.
Европа? Неужели я действительно думала об этом? Я закатила истерику по поводу Нью-Йорка, но подумывала о переезде в долбаную Европу?
— Ты хочешь остаться здесь, с этими людьми? — спросил Култи, едва сдерживаясь, чтобы не показать, что он не может в это поверить. — Не все заслуживают твоей преданности.
Он был прав, конечно, несмотря на эгоистичный подход к вопросу.
— У меня еще есть год по контракту.
— Слишком многое может случиться за год, Сал. Ты можешь снова порвать свои связки, сломать ногу, спускаясь по лестнице... что угодно.
Култи — 2, Сал — 0. Он снова оказался прав. Все может случиться. Через восемь месяцев мне исполнится двадцать восемь, и, если мне действительно повезет, и мое тело выдержит, моей карьере, возможно, осталось три или четыре года. А может, и больше. Может быть. Я не хотела возлагать слишком много надежд на большее — это мое колено и лодыжка будут принимать решение, и я мало что могла сделать, чтобы изменить их мнение, когда они решат, что с них хватит.