Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)

Гуревич Арон Яковлевич

Составителям сборников exempla были памятны слова Сенеки: «Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров». «Отцом» средневековых «примеров» справедливо считают папу Григория I (на кафедре 590–604 гг.), который подчеркивал важность наглядного и опирающегося на анекдот изложения принципов христианского поведения; его «Диалоги» на многие века остались образцом, которому подражали и который постоянно цитировали.

32

Лис-монах. Рисунок со скульптуры церкви в Нантвиче. 13 в.

33

Скрипач-кентавр. Прорись рельефа капители. 13 в.

34

Чудовища, рожи. Прорись рельефа

Жак де Витри называет «примеры» повседневным хлебом, потребным для питания душ во всякое время (Frenken, Prologus, 94). Воспитательная роль «примера» ясно осознавалась: не отвлеченными поучениями можно привлечь внимание и умы прихожан, но конкретными

и не лишенными занимательности рассказами, в которых фигурировали бы такие же люди, как и слушатели. Надобно пользоваться «примерами» для убеждения слушателей проповеди, ибо обучение с их помощью доходчиво, писал Алэн Лилльский (PL, t.210 col. 113). Новиций, с которым ведет наставительную беседу магистр из «Диалога о чудесах» Цезария Гейстербахского, говорит: «Более хочу узнать примеры, чем мнения» (DM, VII: 1). Такова была общая установка. Именно «примеры» более всего могут просветить «грубые умы простых людей» и запечатлеться в их памяти, утверждал Этьен де Бурбон, ссылаясь на высказывание Григория I о том, что деяния учат лучше, нежели слова, и примеры скорее способны произвести впечатление, чем рассуждения (PL, t.72 col. 153). Поэтому, продолжал Этьен, «оставив возвышенное возвышенным духом и тонкое и глубокое — умам тонким и глубоким», он собрал коллекцию exempla (ЕВ, Prologus, 1–2). Ибо, по слову апостола (I Кор 3,2) млеком, а не твердой пищей надлежит питать немощных в знаниях и грубых в вере, дабы не погибли они прежде, чем насытятся, и пусть те, кто не способны вгрызаться в умозрения, получат поучения, притчи и примеры (SL, Prologus).

Если бы предали забвению то, что могло послужить делу воспитания, пишет Цезарий Гейстербахский, вере был бы причинен непоправимый ущерб (DM, Prologus). Но при этом необходимо принимать в расчет особенности слушателей, и содержание проповеди должно быть к ним приноровлено [37] .

Просвещение грубых, неотесанных умов возможно только при преподнесении им чего-то «как бы ощутимого и телесного», известного им из собственного опыта, писал Жак де Витри в Прологе к сборнику своих «примеров». «„Примеры“ сильней всего воздействуют на слушателей, им внимают с особым интересом, они прочнее всего западают в память и легче всего возвышают дух от земных забот к вечной жизни», говорит Жан Гоби в Прологе к «Лестнице, ведущей на небеса» (Scala coeli) [38] .

37

См.: Owst G. R. Preaching in Medieval England. An Introduction to Sermon Manuskripts of the Period c. 1350–1450.
– New York, 1965 (2d. ed.), p. 331.

38

Precher d’exemples…, p. 124. Cp. p. 108–109. Hervieux, p. 175.

35

Петухи, несущие связанную лису. Мозаика в соборе Сан Марко, Венеция, 12 в.

36

Святой, проповедующий зверям и птицам. Миниатюра 14 в.

Вместе с тем эффективность «примеров» в деле религиозно-морального воспитания не порождала у проповедников особенных иллюзий. Анонимный автор, приведя слова Иоанна Солсберийского «мы подобны карликам, усевшимся на плечах гигантов: видим дальше, чем они, но не в силу собственного роста, а из-за величины гигантов», замечает: видим-то мы дальше и яснее благодаря писаниям и примерам, кои оставили нам древние отцы, но высоты их совершенства и добродетели достигнуть не можем (ТЕ, 78). Проповедь часто не достигает результата из-за развращенности народа: люди слушают ее, но не исправляют своего поведения. Все же, полагает этот автор, кое-что из услышанного прихожанами должно остаться в их сознании; подобно тому как сосуд, если его многократно наполнять водой, делается чище, так и слово Бога в конце концов очищает душу (ТЕ, 244–246). Разбойник, часто посещавший проповедь, говорил: «Если я и не меняюсь, то когда-нибудь созреет же семя, кое я получаю, и то, что ныне я слышу, может послужить к моему спасению» (ТЕ, 138).

Впрочем, существуют и свидетельства того, что проповедь производила сильнейшее воздействие на слушателей. Одна праздная женщина была потрясена проповедником до такой степени, что умерла; однако ей было дано возвратиться к жизни и исповедаться, и оказалось, что на ее языке были написаны слова молитвы «Ave Maria» [39] .

Расцвет дидактической литературы, и прежде всего «примеров», в XIII столетии — «подлинном веке проповеди» [40] — был связан с появлением нищенствующих орденов доминиканцев и францисканцев, равно как и с обновлением проповеднической деятельности старых орденов, в частности цистерцианцев. В конечном счете этот расцвет был обусловлен усложнением всей социальной и культурной жизни католической Европы. Подъем городов — центров хозяйства и цивилизации, новые виды профессиональных и интеллектуальных занятий, более многообразные взаимоотношения людей, широкие горизонты, открывшиеся перед населением, — все это вынуждало церковь решать новые и сложные задачи. Проповедь читалась как в городе, так и в деревне, как в замке, так и в монастыре. Однако главным поприщем активности нищенствующих орденов был, вне сомнения, город. Умбер де Роман, генерал доминиканского ордена в 50–60-е годы XIII века, называет три причины, по которым монахи должны предпочесть город для своей проповеднической деятельности: она более эффективна в городе из-за концентрации в нем населения; она в нем более необходима, поскольку особенно низка именно городская мораль; наконец, через город можно оказывать воздействие и на сельское население, ведь деревня подражает городу [41] .

39

Owst G. R. Preaching in Medieval England…, p.57.

40

Lecoy de la Marche A. Op. cit., p. 18.

41

Le Goff J. The Town as an Agent of Civilisation.
– In: The Fontana Economic History of Europe. The Middle Ages.
– London, 1972, p. 78.

Известная

патриархальность социальных связей начинает сменяться иным стилем общения. Эти связи осуществлялись теперь уже не только на межличностном уровне прямых человеческих контактов, но отчасти и более безлично, при посредстве товарно-денежного обмена. Не с этим ли связаны громы, которые проповедники без устали метали против купцов и в особенности ростовщиков? (см. ниже). Темп жизни несколько убыстрился, а степень включенности человека в природные циклы уменьшилась. В результате исподволь менялась картина мира. Соответственно пересматривается и традиционная система ценностей. Несколько возрастает значение образования, науки. Человеку легче стало выходить из-под прямого контроля приходского священника. Шире распространились еретические секты.

В этих условиях традиционная проповедь оказывалась неэффективной. За ее обновление и взялись новые нищенствующие ордена. Как было отмечено в научной литературе, центральным поприщем их активности стал именно город. Здесь для церкви таилась главная опасность, — здесь и надлежало с новыми силами и по-новому поставить всю проповедническую деятельность. Как раз теперь «пример» делается неотъемлемым и одним из центральных компонентов проповеди, несомненно, привлекавшим наибольшее внимание слушателей. «Campana enim Domini dicitur predicator» — «Проповедника называют колоколом Господа», — говорит Жак де Витри (Crane, N 139).

«Примеры» выражают изменившиеся религиозные установки: не пассивное восприятие таинств и присутствие при сакральном ритуале мессы, как в раннее средневековье, но более непосредственное отношение к Богу, личная связь между ним и верующим. В самом деле, святые, Христос, святая Дева, ангелы являются, собственно, лишь индивидам, и между ними завязывается общение с глазу на глаз. У Богоматери существуют свои любимцы, которых она защищает от нечистой силы и за которых она ходатайствует пред своим Сыном, более строгим и непреклонным Судией. Даже наиболее тяжкие грешники, положение которых кажется безнадежным, внезапно получают от нее поддержку или спасение: любовь ее и милосердие неизмеримы человеческими мерками. Мораль, судя по «примерам», — уже не только навязываемая церковью и старшими общеобязательная линия поведения, — она должна быть интериоризована. Человек, как его рисуют проповедники, предоставлен собственной совести и сам выбирает свой жизненный путь [42] .

42

Впрочем, вопрос о свободе воли решается в «примерах» неоднозначно.

Разумеется, верующий обязан подчиняться церкви, слушаться священника, приобщаться святых тайн. Критикуя нерадивых священнослужителей, которые не заботятся о спасении душ паствы, проповедники вместе с тем настаивают на том, что месса и обряды эффективны независимо от состояния отправляющего их служителя культа. Но и молитвы и посты действенны только при соответствующем душевном расположении христианина.

Как справедливо отмечает Ле Гофф, «пример» предполагает диалог между проповедником и верующим. Он предполагает диалог и между верующим и божеством. Не следует упускать из виду, что проповедь нищенствующих монахов происходила в обстановке нарастания и все более широкого распространения ересей, которые отрицали кардинальные принципы католицизма и прежде всего авторитет церкви. О том, насколько ересь тревожила церковь, свидетельствует и то, какое внимание уделено ей в «примерах», — в них не скрыто, что еретики, в первую голову альбигойцы, находили отклик и поддержку в массах. Настойчивые попытки углубить веру и поставить индивида лицом к лицу с Богом — одна из главнейших задач проповеднической деятельности францисканцев, доминиканцев, цистерцианцев.

Проповеди, как и «примеры», написаны по-латыни. Между тем произносились они на этом языке только перед лицами духовного звания, да и то не всегда, а лишь в достаточно подготовленной аудитории [43] . Мирянам же их читали на родном языке [44] . Составители сборников «примеров», вне сомнения, знали, что те, кто будет пользоваться их сочинениями, должны их переводить. Но, собственно говоря, и сами латинские тексты, которыми мы располагаем, представляют собой перевод: составители думали на родном языке, и исследователями давно уже отмечено, что язык «примеров» есть своего рода калька, переложение народной речи на язык ученых. Вполне возможно, что во многих случаях имеющиеся тексты — не что иное, как записи уже произнесенных на родном языке проповедей. Разумеется, нет возможности установить характер и степень переработки устной проповеди при ее оформлении в латинский текст. Но устная основа речи проповедника в «примерах» явственно проступает. «Сквозь латынь проповеди видны очертания фразы, произносимой на родном языке» [45] . Простота стилистики, словаря и синтаксиса «примеров» не могут быть сочтены свидетельствами «неумелости» авторов компиляций: они рассчитывали эти сочинения на широкую аудиторию [46] .

43

Проповеди, предназначенные для ученых людей, отличались своей сложностью и близостью к структуре схоластического трактата, насыщены аллегориями и символическими интерпретациями. См.: Davy М. М. Les sermons universitaires parisiens de 1230–1231. Contribution a l’histoire de la predication medievale.
– Paris, 1931.

44

Из проповедей XIII в., которые сохранились на народном языке, нужно назвать проповеди видного немецкого францисканца Бертольда Регенсбургского. Однако и он писал свои проповеди на латыни, и имеющиеся средненемецкие тексты представляют собой записи, сделанные его учениками после их прослушивания. Бросающейся в глаза особенностью проповедей Бертольда Регенсбургского было то, что он вовсе не прибегал к помощи «примеров» для того, чтобы сделать свое слово понятным и доходчивым для многочисленной и социально многоликой аудитории. Анализ его творчества — особая тема, и я не включаю его в данную книгу.

45

Lecoy de la Marche A. Op. cit., p. 237 sq. Cp.: Owst G. R. Preaching in Medieval England…, p.231.

46

Einleitung HM, S. 16.