Культура, иконосфера и богослужебное пение Московской Руси
Шрифт:
Прямолинейный принцип формообразования, свойственный барочный музыке, характеризуется как раз тем, что прямолинейный поток композиторской, сочиненной ткани полностью вытесняет и поглощает пласт, образуемый ранее cantus firmus’ом. Даже в том случае, если в произведении используются некоторые мелодические структуры, заимствованные из григорианской или какой-либо иной богослужебной певческой системы, то заимствования эти уже более не образуют собственного самостоятельного пласта, но, вплетаясь в поток композиторской ткани, принимают участие в общем прямолинейном движении. В результате происходит окончательный разрыв с сакральным циклическим временем и воцарение времени профанического и прямолинейного.
Круг, спираль и прямая линия являются не только показателями различных форм организации мелодического материала, но могут служить также и показателями различных видов взаимоотношений текста и мелодии. Так, в богослужебных певческих системах соответствие текста и мелодии осуществляется через круг, ибо структура кругов богослужебных текстов воспроизводится кругообразной структурой, образуемой восемью гласами, или восемью тонами. В полифонических мессах ХV–ХVI веков такое соответствие осуществляется через спираль, ибо протяженность текста мессы не совпадает с протяженностью мелодии cantus firmus’а, которая должна постоянно повторяться, пока не охватит весь текст, в результате
Таким образом, в противостоянии богослужебного пения и музыки можно отметить еще один уровень — уровень противостояния кругообразного и прямолинейного принципов мелодического формообразования. Кругообразный принцип формообразования является следствием кругообразного движения души, погружающейся в себя, и отражает течение сакрального циклического времени. Прямолинейный принцип формообразования является следствием прямолинейного движения души, исходящей из себя к созерцанию внешних предметов и явлений, и отражает течение профанического прямолинейного времени. Кругообразные мелодические формы есть лишь звуковое воспроизведение богослужебных кругов, регламентируемых Типиконом, а потому в богослужебной певческой системе нет и не может быть чисто мелодических или только мелодических законов организации, свободных от связей с богослужебной структурой. Вообще мелос богослужебного пения не может быть рассматриваем сам по себе, ибо он является всего лишь частью молитвенного континуума, вне которого его существование немыслимо. Прямолинейные мелодические формы, образующие тело музыки, никак не связаны ни с богослужебными кругами, ни с Типиконом, но абсолютно свободны, самозначны и подчиняются своим собственным законам организации. Именно поэтому музыка и почитается свободным искусством, в то время как богослужебное пение вообще не является искусством, но представляет собой аскетическую дисциплину. Вот почему в богослужебном пении возникновение звука, да и само существование звуковых структур не может являться самоцелью, как в музыке, но есть лишь то, что сопровождает определенные духовные и психические процессы, которые-то и заключают в себе подлинную цель пения. И только после того, как будут исследованы закономерности процессов, протекающих на духовном и душевном уровнях, только тогда можно будет приступить, наконец, к непосредственному исследованию звукоизвлечения и звуковых структур, образующих систему богослужебного пения.
3. О третьем уровне богослужебной певческой системы
Основной проблемой при переходе от уровня Типикона к уровню непосредственно данных мелодических форм является проблема сил и энергий, с помощью которых кругообразные богослужебные структуры, регламентируемые Типиконом, могут воспроизводить себя в физически слышимом звуковом материале. Другой стороной этой проблемы является проблема свойств и качеств звукового материала, способного воспринимать формообразующие импульсы, исходящие от Типикона. Действительно: каким образом уставные указания превращаются в мелодическую форму, а мелодическая форма становится воплощением уставных указаний? Здесь сама собой напрашивается аналогия с известным школьным опытом, дающим наглядное представление о существовании силовых линий магнитного поля. В этом опыте магнит помещается под некоей поверхностью, на которую насыпают железные опилки. Оказавшись на поверхности, железные опилки располагаются не как попало, но складываются в красивые узоры, которые есть не что иное, как невидимые до этого силовые линии магнита. Если Типикон уподобить магниту, то регламентируемые Типиконом богослужебные круги будут выполнять функцию магнитного силового поля, а звуки, складывающиеся в кругообразные структуры, будут повторять поведение железных опилок, попавших в магнитное поле.
Однако в опыте с магнитом есть еще одна интересная деталь. Узоры, повторяющие силовые линии магнита, появятся на поверхности только в том случае, если мы прибегнем к помощи железных опилок. Опыт просто не удастся, если мы начнем сыпать на поверхность песок, деревянные опилки или хлебные крошки. Стало быть, для того, чтобы силовые линии магнита сделались видимыми, нужен особый материал, а именно железные опилки. Точно так же для того, чтобы кругообразные богослужебные структуры были воспроизведены в звуковом материале, необходимы звуки особого качества и особого свойства. Это подводит к довольно непривычной мысли о том, что есть подходящие и неподходящие звуки — звуки, из которых могут образоваться богослужебные мелодические структуры, и звуки, которые такие структуры образовать не могут. Однако эта непривычная для нас мысль обретает совершенно конкретное практическое звучание в православной традиции, подразделяющей все звуки на звуки небесные и звуки земные, что с предельной четкостью было сформулировано святителем Григорием Нисским в следующих словах: «Бог повелевает, чтобы твоя жизнь была псалмом, который слагался бы не из земных звуков (звуками я именую помышления), но получал бы сверху, из небесных высот свое чистое и внятное звучание» [21] . В этом незначительном по объему предложении сконцентрированы два фундаментальных учения, сведенных в единую концепцию: учение о двух путях, приводящих к возникновению звука, и учение о помыслах. Возникновение земного звука связывается с процессом проникновения помысла в сознание, в то время как небесное звучание возникает в результате молитвенной победы сознания над помыслом.
21
Шестаков В.П. Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и возрождения. М., 1966, с. 110.
Помыслом в православной аскетике называется любой образ или любое представление, проникающее в сознание со стороны или возникающее в нем как бы само собой. Это проникновение, согласно святоотеческому учению, представляет собой процесс, в начале которого помысел и сознание внеположны друг другу и в конце которого сознание приобретает форму помысла, впадая в состояние «страстного одержания помыслом». Борьба с помыслами, происходящая с помощью молитвы, также представляет собой процесс, в котором молитва постепенно вытесняет помысел из сознания, пока полностью освобожденное сознание не будет охвачено единым молитвенным флюидом. Поскольку звук как физическое явление, воспринимаемое сознанием, есть не что иное, как одна из форм существования помысла, то возникновение таких понятий, как земной звук или небесное звучание, обусловливается тем типом взаимодействия, в какое вступает сознание с физическим звуком. Вот почему для уяснения этих понятий необходимо рассмотреть две диаметрально противоположные реакции сознания на звук-помысел.
Процесс проникновения звука-помысла в сознание отцы восточной Церкви подразделяют на пять этапов. Первый этап, называемый прилогом, заключается в том, что сознание фиксирует некий внеположный ему звук. Эта фиксация не зависит от воли и внимания человека, ибо сознание фиксирует любой звук, воспринятый органом слуха независимо от желания или нежелания воспринимающего сознания. Именно поэтому прилог не вменяется в грех и даже не требует обязательного упоминания на исповеди. Если на этапе прилога звук как бы проскальзывает сквозь сознание, ни на секунду не задерживаясь в нем, то следующий этап, называемый сочетанием, как бы сочетает сознание со звуком. На этом этапе сознание на какое-то время удерживает звук в себе, и это удерживание осуществляется путем привлечения к звуку силы внимания. Тот факт, что сила внимания расходуется на внеположный сознанию звук, рассматривается отцами Церкви как нарушение чистоты сознания, почитается греховным и требует обязательного упоминания на исповеди, ибо в противном случае состояние сочетания неизбежно перерастет в следующий этап, называемый сложением.
На уровне сложения сознание начинает ощущать удовольствие, которое можно получить от удержания звука при помощи внимания, и здесь, помимо внимания к звуку, подключается воля, ибо сознание начинает желать продления этого удержания, для чего необходимо определенное волевое усилие. Подключение воли, или соизволение сознания на продление услаждения звуком, представляет собой весьма значительный шаг на пути подчинения сознания звуку-помыслу, и если это состояние не будет пресечено соответствующим образом на исповеди, то вслед за ним неизбежно последует состояние пленения, при котором к звуку, помимо внимания и воли, подключается сила памяти. При пленении удовольствие, получаемое сознанием от соприкосновения со звуком-помыслом, превращается в привычку, потребность или навык, именно благодаря тому, что память, с одной стороны, постоянно напоминает сознанию о полученном некогда удовольствии, а с другой стороны, предоставляет сознанию возможность наслаждаться воспоминанием об этом удовольствии даже тогда, когда нет реального соприкосновения сознания со звуком. На этом этапе сознание привязывается к звуку-помыслу и попадает к нему в прямую зависимость, неконтролируемое пребывание в которой приводит в конечном итоге к состоянию, называемому отцами восточной Церкви страстью.
Страсть есть такое состояние, при котором сознание оказывается в полной и безраздельной зависимости от звука-помысла, более того — звук становится содержанием сознания, самой его субстанцией, вне которой сознание уже не мыслит своего существования. На этом конечном этапе все силы сознания порабощаются звуком-помыслом, и к уже задействованным ранее вниманию, воле и памяти прибавляется воображение, при помощи которого сознание может воображать, выдумывать и изобретать новые звуковые комплексы и структуры. Состояние страсти требует выхода наружу, проявления себя во вне, выплескивания сознания в окружающий мир. Сознание, охваченное звуковой страстью, сознание, одержимое звуком, проявляет себя во внешнем мире путем воссоздания звуковых структур и комплексов, возникших в воображении. Это физическое воссоздание звуковых комплексов, порожденных воображением, и составляет сущность процесса музицирования и музыки вообще. Таким образом, музыкальный звук — это в конечном итоге естественный звук, вошедший в сознание в качестве помысла, прошедший через этапы прилога, сочетания, сложения, пленения, страсти и выплеснутый сознанием во внешний мир в виде составной части звукового комплекса, порожденного воображением. Музыкальное вдохновение, которое есть не что иное, как одержимость сознания звуком, способно создавать все новые и новые звуковые миры, не нуждаясь более в физически слышимых звуках. Даже если представить себе случай абсолютной глухоты, при котором сознание навсегда теряет возможность соприкасаться с физически слышимым звуком, то и такое обстоятельство не сможет оказать никакого влияния на страстное состояние сознания. Полностью изолированное от внешних звуков, такое сознание все равно будет создавать новые звуки при помощи воображения, памяти, воли и внимания — достаточно вспомнить Бетховена, глухота которого привела не к прекращению творческой деятельности, но, наоборот, к появлению еще более высокоорганизованных и более совершенных произведений. Эта видимость несвязанности естественного звука со способностью манипулировать музыкальными звуками создает иллюзию самодостаточности и независимости музыкального вдохновения от внешнего мира, однако сколь бы отрешенными «от мира сего», сколь бы духовными и «надмирными» ни казались нам проявления музыки, все равно все они несут на себе печать мира, ибо их первоначальным импульсом всегда будет являться естественный физически слышимый звук, ставший помыслом, — как бы далеко во времени и в психологическом пространстве он ни отстоял от ныне возводящего нас от мира звучания музыкального произведения.
Эта обусловленность миром составляет сущность музыки как вида искусства. В отличие от аскетики, которая познает Красоту как таковую, искусство познает красивое, или красоту мира. В музыке познание красоты мира осуществляется через красоту музыкального звука. Понятие «мир» в православной традиции очень часто заменяется понятием «земля», в результате чего слова «мирское» и «земное» обозначают одно и то же. И когда святитель Григорий Нисский говорит о «земных звуках», подразумевая звуки музыкальные, то это надо понимать именно в том смысле, что музыкальные звуки целиком принадлежат миру. Сознание, одержимое музыкой, в конечном итоге есть сознание, одержимое миром, а одержимость миром означает одержимость земным. Сознание, обремененное земными звуками, не способно услышать небесное звучание, и для обретения этой способности необходимо освобождение от земных звуков или умолкание всего земного.