Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе
Шрифт:
Поэтическая лексикография, идеография, или – «поэзиеграфия» / «поэтография» – методика не новая, но постоянно уникальная (в силу тотальной индивидуальности и сложности материала) и актуальная. Очевидно, что мечта О. Э. Мандельштама о появлении науки о поэзии остается мощнейшим двигателем и стимулом идеографических исследований.
Поэт Александр Кушнер, его стихотворения и поэтологические труды занимают свое законное место (какое? Здесь оценки, иерархии и рейтинги неуместны и невозможны: поэт, поэзия, поэтология – явления самодостаточные и не нуждающиеся в восполнении, а тем более в определении ценности, – аксиологичность поэзии бесспорна; другое дело – литература: здесь все оценивается, продается и покупается, что совершенно невероятно в сфере поэзии, а также поэтосферы прозы, драмы и эссеистики [поэтологической, мемуарной и др.]). Место законное – значит следующее: место (точнее – повсеместность в поэтосфере) поэта в словесности определяется взаимодействием поэзии, дара и этико-эстетической атмосферы в данное время. И ничем более. То есть поэт – не возможен, но – обязателен и – при наличии указанного условия – неизбежен. Поэтический генезис в любом персонально-поэтическом случае – явление множественное, шарообразное и точно неопределимое. Сам А. С. Кушнер (в своих интервью) постоянно называет ряд имен поэтов, если не предтеч, то дорогих ему предшественников, которые, возможно, определяли и определяют его этико-эстетическую ориентацию (здесь теория роя исключена!). Вот эти имена: Пушкин, Баратынский,
Языковая, поэтическая и культурологическая доблесть А. Кушнера очевидны: поэт вслед за А. А. Ахматовой защитил, оборонил и сохранил поэтическую национальную традицию – и от разрушительной деятельности политоманов, и от безумной работы графоманов. Поэтический темперамент А. Кушнера уникален: он соединяет в себе три тенденции – интенции различной природы – дотворческой, творческой и послетворческой. Вот почему А. С. Кушнеру удается создавать интереснейшие и глубокие поэтологические и филологические в целом труды (которые достойны отдельного исследования).
Поэзия А. Кушнера – культурологична, и это качество сегодня, в наш слабопросвещеннный век, драгоценно (будто поэт предчувствовал наступление эпохи посткнижной [визуальной] и полупошлой полукультуры!). Поэзия А. Кушнера – исторична, темпоральна и топографически зависима и одновременно свободна (вольна), – а это редкое качество стихов. Поэзия А. Кушнера добра и светла, как никакая иная. И главное свойство его поэзии, на мой взгляд, – это совмещение в ткани стихотворений (а таких текстов более трети из всего опубликованного) трех различных, разноприродных видов (типов, вариантов) материи, ее вещества – физики, интерфизики и метафизики (называю эти субстанции в строгом логическом порядке). Прямо говоря, поэзия А. Кушнера метафизична и одновременно предметна, чувственна, умна, интеллектуальна и мудра (ум, интеллект и мудрость – разные состояния сознания и души).
Человек проживает жизнь и удивляется: Господи! Как быстро она прошла… Поэт проживает жизнь и еще что-то – нечто большее: он проживает жизнь поэзии, жизнь культуры – особую жизнь, в которой может и не быть богатой фактологии, но которая – вся – вздыблена событиями иной природы; событием стихотворения, событием озарения и прозрения, событием затяжной онтологической тоски или событием онтологического счастья. Человек проживает время – свое, социальное, историческое. Поэт проживает время как таковое, или – Вечность. Точнее – часть вечности.
«Невыносимее любови,
Пятиконечнее звезды…»
(о стихах Екатерины Симоновой)
Подлинная поэзия нерукотворна – это очевидно. Но стихотворение, свалившись как снег на голову неизвестно откуда и как, или вырастая, образовавшись в поэте, как друза хрусталя, как вообще кристалл и любая кристаллическая структура, – то бишь короткое лирическое стихотворение, возникнув, – записывается, дописывается, переписывается, выписывается, написывается, надписывается, отписывается и обретает статус части письменности, графики, книжности, вообще визуальной реальности, формы, в которой горячится, посверкивает, шумит, радуется и болит содержание. Поэзия – чудо, а чудо непознаваемо. Но – наблюдаемо, переживаемо и принимаемо (внутрь), претерпевая «обработку» индивидуально-субъективными рецепторами, разумом, сердцем и душой читателя. Стихи Екатерины Симоновой – чудо. Ты видишь / наблюдаешь, как это сделано («рукодельность», – А. Застырец о стихах Е. Симоновой), но не понимаешь, не знаешь, как и почему ЭТО сделано.
Добрый десяток лет я вижу стихи Е. Симоновой. Именно так: вижу. И лишь сегодня «рассмотрел» то, что, оказывается, было уже давно. Феномен Симоновой. На фоне «тагильского стихотворного бума, взлета, взрыва», характеризующегося прежде всего массовой просодической и формальной отвагой, безоглядностью и т. п., – в этом гуле, мельтешении, в обилии фестивалей, чтений, вечеров и премий было трудно расслышать нечто чудесное, произнесенное почти шепотом. Алексей Сальников, Наталья Стародубцева, Елена Сунцова и др., а главное (в теперешнем моем читательском состоянии) Екатерина Симонова, я думаю, – нет, уверен, – не суть «яркие представители» тагильской поэтической аномалии (вызванной, возбужденной и организованной, как считается, Е. Туренко), но просто (и – ох как сложно и невыносимо счастливо и трудно) подлинные поэты. Русские поэты, являющиеся частью безмерной совокупной лингвокультурологической личности («общеличности») поэта, возраст которого исчисляется многими столетиями. (Сразу замечу: шутка о «яснополянском прозаике» стала сегодня почему-то серьезностью; провинция «давит» Москву, вообще две наши метрополии и дюжину городов-миллионников: нестоличность – явление социальное, тогда как поэзия – феномен и сущность онтологические; ну ведь, правда, смешно именовать Блока поэтом питерско-шахматовским, Ахматову – царскосельско-комаровским, а Мандельштама – московско-питерско-крымско-воронежско-закавказским; смешно, и – глупо; ср.: вторчерметовский поэтический взрыв, подготовленный Б. Рыжим, – или уралмашевский поэтический бум: представители – Е. Ройзман, Р. Тягунов и я, грешный; что уж тогда скажешь о поэтико-культурном цунами улицы Декабристов г. Свердловска (М. Никулина, А. Застырец, А. Калужский, А. Верников и др.)?).
Поэтому хочу говорить о стихах Екатерины Симоновой вне социальности, географии и этико-эстетических цехов, дворов, направлений и академий.
Книга Е. Симоновой «Сад со льдом» (Русский Гулливер. – М., 2011 – 82 с. [Серия образована и ведется превосходным поэтом и прозаиком Вадимом Месяцем]) – и есть сад со льдом (вообще с водой в любом состоянии – даже в сущности и «реинкарнации» женских волос). Лед – скорлупа времени. Вещество времени – сам сад, душа и «вода» (ее в книге много, «воды»: она существует в десятках своих реализаций – от H2O до слез). И еще одна составляющая времени – воздух: книга стихов открывается «командой» или – концептом «вдох – » и закрывается био-поэтическим концептом «выдох – ». Поэзия – звук. Часть воздуха, который, по Е. Симоновой, есть одновременно и уста, и слух.
Эта книга – шкатулка, в которой находится еще одна – главная. «Внешняя» шкатулка и скромна, и перенасыщенна (можно без «пере-»): в начале ее («верхняя крышка») шесть отзывов «виньеточного» (термин А. Жолковского) типа и предисловие Е. Сунцовой, скорее – не предисловие, а верлибрическое признание в любви; в конце книги – уже после «выдоха – » и выдохнутого стихотворения есть послесловие («дно шкатулки») Е. Туренко, – небольшое, но тоже верлибр с P.S. Такова – прочнейшая – оболочка книжки, выполняющая, несомненно, функцию аттрактивно-просветительскую и превентивно-защитительную (для поэта и ее творений). Хотя внешне (типографски и дизайнерски) книга очень скромна. Не дурнушка, но и не «шедевр» самиздатовского, лучше – самоиздательского внушительного вида (кожа, золото, то-сё) тома. Одним словом, книга хороша, но не пригожа. Не красавица – потому, что это и не нужно, так как содержание ее и есть красота. Вот «чистое золото» поэзии (термин М. Никулиной, – на Урале, с золотом и камнями, живем), или даже, как я люблю говорить: «по-моему, это – гениально» (замечу: никто не знает [и не узнает никогда, слава Богу], как вербализуется поэзия – Чистая Поэзия, Абсолютная [термин П. Валери] Поэзия, Поэзия Поэзии [термин Н. В. Гоголя], – что в ней тебя так «забирает», так убивает – воскрешает, так возносит и швыряет от стихии к стихии, от стиха к стиху, – но очевидно то, что в стихах (как и в стихиях) есть материальные – языковые / словесные / фразовые / музыкальные / просодические / интонационные и иные знаки поэзии):
Она плачет в твоем снеРазливая волосы по воде…***Волосы заполняют сад…***Речь сохранив читаем: сохранитьсяВо сне деревьев и деревьях сна…***держатся за руки будто держат в рукахперепелов***всё что случится это лишь киногде жизнь и смерть всегда любви короче…***олени внутри воды…***время скользит сквозь в серебряной чешуе…***бывает страшна не сама темнота, ноотсутствие маяка…***… если долго смотреть на свет –хочется обратно в темноту…***… до трескасучков стекла…***вода потрескавшись как фреска…***качается на качелях как в петле…***падать легко только если полетне длинней листа…***птица, круглая, как рыба…***время сотрет не тебя – только твои черты,как ласточку на лету…***в тебе, трава, придуманная твердьчужой воды…***песоклюбви…***Обломится тень, как сучок…***речные волосы…***и это хорошо а значит бог с тобою…***и кости оголив ты принимаешь времябезвременье вобрав в себя как взгляд и семя…***сквозь волосы царапая предплечья…***девичество уставшее от тела…***замерзшее слово пытаешься отогреть во рту…***еще не на том, но уже под электрическим светом…***жуки-короеды прячутся в твоих волосах…***тугой свет…***О, шелест ласточек…***Невыносимее любови,Пятиконечнее звезды…***Простые вещи всегда называют чудом…***Вот снова приготовлена для лукаЧулочная пустая долгота…***Лишь облепиха колко не погасла…***Женщина сваливается на голову как яблоко…***Женщина которую любишь всегда неправаЕе тело – это твои словаКосноязычные от того что все так как естьОна умолкает ты умираешьвесь…***Холодное лето внутри тебя…***Ты просыпаешься вновь во сне,крошащемся, как мел…***… у бессонницы здесь совсем другой смысл.как у любви…***отражение выпадывает как тыс перехваченным горлом вылавливая темнотуиз города висящего вниз головой…***даже сныбелее свежевыстиранного белья…***осенний воздух намазывая на бутерброд…***…готовая к смерти так же, как и к любви…***… в проеме между светом и тьмой двоясь…***и т.д.Вот словарь (тезаурус = сокровищница) поэзии чистой, абсолютной и объективной (естественно, это лишь фрагмент тезауруса) Екатерины Симоновой, поэта, как теперь видно, драгоценного, способного оязыковлять / вербализовать неназываемое, неизъяснимое, ненареченное, непознаваемое – то, что я бы назвал «третьим веществом», которое связывает первое (материальное) со вторым (метафизическое) и которое, несомненно, является веществом поэзии.
Собранные в Тезаурус фразы и словосочетания являются прямыми номинаторами-именами невыразимого (и бытийного, и социального, и биологического, и психического, и душевного, и духовного, и антропологического). Эти словесные знаки (словесность!) – самодостаточны и беспредельны. Слово Е. Симоновой именно таково: прекрасно, точно и ясно. Можно сколько угодно спорить о природе того или иного «метода» (реализм, классицизм, метаметаморфизм, акмеизм, постмодернизм, авангардизм и т.п.), – всё окажется интересным, обидно и приятно актуальным, но бесполезным, так как поэзия Е. Симоновой прорывается сквозь любую форму – и ритмическую / просодическую / звуковую / музыкальную, и дискурсную (рифма-строфа-метр-etc), и графическую (эксперимент, ставший «родной» плотью симоновского стиха и стихосложения), и языковую. Приведенные в словаре контексты, на мой взгляд, не нуждаются в декодировании: повторю – они прямо именуют ненарекаемое, – но их можно интерпретировать – чем и занимается подлинный и редкий читатель поэзии, со-поэт, впадая в состояние глубокой поэтической медитации – после восприятия стихотворений Е. Симоновой.