Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе
Шрифт:
Оба стихотворения из одной книги – «Кустарник» (2002). Два шедевра. И – природно – абсолютно разные. Сценарий этого стихотворения – непроизволен, безыскусен, он вне замысла, он весь в Промысле (хотя этикоэстетичность его очевидна). Здесь, в этом стихотворении, реализован сценарий онтологический, и воля автора-поэта здесь отдана воле Божьей. Воле волшебства. (А. С. Кушнер в одном из интервью говорит о том, что поэзия – искусство; отчасти это действительно так: мастерство, виртуозность etc., но не исполнителя [как в музыке и в стихописательстве], а творца, вступающего в тесную связь дихотомического характера с Творцом). Стихи, подобные этому, как бы ни о чем не говорят – не повествуют. Не рассказывают о чем-либо, не показывают что-то. Такое стихотворение есть палимпсест, сквозь который просвечивает Главный текст. Онтологический. В нем – все метаэмоционально. Сквозь заснеженные с волшебной стороны сосны опять же с волшебной, божественной стороны сияет Тайна, которая укрупняет все до метасостояния: эмоции, мысли, образы, концепцию, душу, Бога; да, даже Бога. За стихотворением-палимпсестом высятся, ширятся грандиозные метаобразы, метаэмоции. Метажизнь,
И еще несколько слов о самом важном (на мой взгляд) в поэзии А. Кушнера. Поэт (и писатель как поэт, и вообще художник как поэт) – это не обязательно тот, кого читают сейчас; поэт, скорее, тот, кого будут читать всегда (начиная с неопределенного будущего, как Баратынского – через 50 лет после смерти; и здесь вызывает оторопь заявление одной нагловато-самоуверенно-миловатой детективщицы: она считает, что ее романы лучше прозы Достоевского ровно в 20 раз, так как ее тиражи [20 млн.] превосходят тиражи Федора Михайловича Достоевского ровно в 20 раз [у него общий прижизненный тираж – всего 1 млн. экземпляров]!). И еще: А. Кушнер поэт мужественный (его мужеству мог бы позавидовать даже Бродский). Объяснюсь: А. Кушнер никогда не отдавался обиде, его стихи вне обиды и вне сведения счетов (как это бывало у многих известных словесников, в том числе и у Булгакова, и у Бродского: обида автора, сталкиваясь с обидой, вызываемой инвективами во «враге», усиливает обе обиды, «разгоняя» их до сверхразумной скорости, и такие «тексты-обиды», порой воспринимаясь как тексты-страсть, тексты-огонь, пламень (лучше «огнь»), вихорь, – являются, тем не менее, текстами-деструктивами, текстами прецедентными, то есть сиюминутными, актуальнейшими, аттрактивными, саморекламными, «самопиарными» и, что очень важно, саморазоблачительными в силу скрытой и явной самооценки, содержащейся в любой инвективе).
Стихотворение «Сегодня странно мы утешены…» – всё о Невыразимом, к которому приблизиться (ментально, словесно) можно лишь одним способом и образом – через отчаяние. Отчаяние поэта Кушнера множественное: во-первых, небес-смертность плоти (Вечность рядом, нет, я в ней! – но я не вечен; не вечен в вечном прекрасном и дорогом); во-вторых, невозможность выражения Невыразимого, неназываемого, неизъяснимого (Тютчевский комплекс – онтологически обусловленный); в-третьих, утрата Всего На Свете: и времени, и близких своих, и любви, и прошлого (милого, детского, чистого; здесь замечу, что А. Кушнер не утратил чистоты, ясности и прямоты – до откровения, до прозрения – ребенка), и будущего, – поэтому поэт и создает стихотворение – узел, стягивающий всё утрачивающееся в одно целое.
Утверждаю: поэзия (тематически любая и природно разнообразная: невербальная [абсолютная], вербальная [«выжатая» из мира и языка], вербализованная [уловленная поэтом]), – поэзия в любом своем проявлении – метафизична. То есть онтологична и божественна (по Андронику Родосскому – «послефизична»), – метафизика есть то, что существует после физики. В метафизике – всё, и прежде всего семантика, смыслы (ментальность, духовность, психологичность и т. п.), и высшие принципы познания непознаваемого, и бессмертие души (и смерть!), и свобода воли, и свобода как таковая, и вечность, и бесконечность / беспредельность, и вечная любовь как вечная жизнь, и чудо Прекрасного, и ужас перед бездной, и сама бездна, и опыт души (бессмертной, противостоящей опыту плоти и разума), предощущения, и прозрение, и отчаяние, и сверхчувствительность – всё, что можно назвать одним словом, подаренным нам (по-русски) В. А. Жуковским, – Невыразимое. Или все, что есть только в поэтическом тексте. В поэзии. Метафизическое – вне физики – проявляется в онтологии, в божественном, в сверхъестественном, в чудесном, в загадочном, в мистическом, в непознаваемом. Именно непознаваемое является генеральным объектом и неизменным предметом поэзии. Непознаваемое (а мир всё-таки непознаваем. До конца. До сердцевины!) есть Невыразимое, неизъяснимое, то есть – поэтическое, которое в антропологическом отношении (в сфере человечества, культуры, словесности) облекается прежде всего в языковую форму (а затем уже в музыкальную, изобразительную, ваятельную etc.).
Язык (и поэтический тоже) – явление разноприродное и многоприродное: он одновременно физичен (звучание, графика и т. п.), метафизичен (семантика, значение, смыслы etc.) и интерфизичен, совмещая в себе две материи – физическую и метафизическую, и являя собой в качестве синтеза материального и идеального – третью материю: интерфизическую. Действительно, язык в этом своем качестве не уникален: мир таков, человек таков, Вселенная такова. И человек – язык / язык – человек фиксирует такое тройственное состояние мира – человека – языка прямо и лексически точно: душа, Бог, Вечность, любовь, смерть, бессмертие, ангел, время, рай, ад и т. д. (эти слова следовало бы на графике начинать не со строчной и прописной, а со средней буквы). Поэзия – и физична, и интерфизична, и метафизична (до выражения своего в языке она пребывает в инфинитивном, то есть потенциально тройственном состоянии). Поэзия – это не только род словесной деятельности, не только стихи и не только красота (эти 3 значения лексемы «поэзия» дают все словари), но и – главным образом – связь. Связь ментально-языкового – сквозь мир – с Невыразимым.
Если выстроить названия всех именованных книг А. Кушнера в один ряд, то выйдет интереснейшая лексико-семантическая и лексико-грамматическая парадигма, представляющая собой сложную, комплексную тематическую (идеографическую) группу слов / понятий. Всего их 25 из 36 (детские издания и избранное исключались – на всякий случай: основания разные / различные, а классификация должна иметь одно общее основание – имя книги стихотворений; хотя жаль детских [замечательных] книг). Вот они: Первое впечатление; Ночной дозор; Приметы; Письмо; Прямая речь; Голос; Канва; Таврический сад; Дневные сны; Живая изгородь; Флейтист; Ночная музыка; Apollo In The Snow; На сумеречной звезде; Тысячелистник; Летучая гряда; Пятая стихия; Кустарник; Волна и камень; Холодный май; В новом веке; Таврический сад (2-е изд. + избр.); Облака выбирают анапест; Мелом и углем.
Можно ли интерпретировать данный ряд названий книг в отрыве от совокупного содержания (полного) всех стихотворений, собранных под обложкой / под обложками? Думаю, да: название книги стихотворений всегда неслучайно и представляет собой, без всякого сомнения, концепт, образ (ключевой), ключевое наименование и т. п. В нашем случае название (заголовок) является также и идентификатором темы, ядерных смыслов, хронотопа etc. Таким образом, ряд названий книг – это парадигма идентифицирующего (определяющего и обнаруживающего) типа. 24 названия выражены именными (в ключевой позиции) частями речи. А субстантив, существительное называет главную предметную часть мира, которая, без сомнения, вступает и в процессуальные (глаголы) и в атрибутивные (прилагательные) отношения элементов, составляющих данную сферу. Предметность в поэзии А. Кушнера – доминанта, но не константа: в ряду названий есть одно, выраженное простым нераспространенным предложением «Облака выбирают анапест». Также и название «Мелом и углем» отображает процессуальную ситуацию «писать / писано / отмечать». Если интерпретировать весь ряд названий по вертикали, то обнаруживается не только лексико-семантическая логика, но и отмечается, номинируется (автономинируется) путь поэта. Вот эта логико-смысловая цепочка / череда / парадигма: удивление -> тревога (забота) -> мир -> попытка письменного (поэтического) отображения мира -> оценка (и автооценка) мира -> освоение (поэтическое) мира -> обнаружение нового, частного и общего в мире -> синтез внутреннего и внешнего миров -> «вертикальное» познание мира (и себя), возможно ретроспективное -> «вертикальное» познание мира, духовного (от «душа») мира, Невыразимого (возможно проспективное) -> познание и называние Невыразимого (стихии, душа, история, Бог etc) -> познание беспредельности (пространственной) -> познание беспредельности (временной) -> осознание онтологической мощи поэзии -> приближение к точке соединения физического и метафизического -> …
Естественно, это не единственный вариант интерпретации метасмыслов, выражаемых названиями книг А. Кушнера. Но – даже в этих субъективных номинациях метасмыслов и метаобразов прослеживается / отмечается концептуальное движение поэзии А. Кушнера, или – репрезентируется его поэтический путь (термин «путь» в Блоковском понимании).
Смысловое и тематическое членение ряда названий книг выявил следующие группы поэтических идентификаторов:
1. Тематическая группа слов со значением эмоционально-психологической / творческой деятельности человека. Первое впечатление; Ночной дозор; Приметы; Письмо; Прямая речь; Голос; Канва; Дневные сны; Флейтист; Ночная музыка; Летучая гряда (цитата из Пушкина); Облака выбирают анапест (приписывание небесному объекту человеческих качеств etc); Мелом и углем.
2. Тематическая группа слов со значением места (topos). Таврический сад (2 раза); Живая изгородь; Apollo In The Snow (статуя в зимнем саду); На сумеречной звезде; Тысячелистник (растение – книга etc); Кустарник; Волна и камень.
3. Тематическая группа слов со значением времени (hronos). Ночной дозор; Дневные сны; Ночная музыка; Холодный май; В новом веке.
Отмечу, что некоторые названия являются точками смыслового пересечение тематических групп слов, и это нормально: зоны пересечения, как правило, неизбежны и выполняют соединительную функцию, являясь, таким образом, двойными / удвоенными идентификаторами метасмысловой сферы поэзии А. Кушнера. Доминирует тематическая группа названий со значением эмоционально-психологической / творческой (поэтической) деятельности – всего 14 единиц, – против 5 единиц группы слов со значением времени и 7 единиц группы слов с пространственным значением (пересекаемость этих трех тематических словесных парадигм увеличила число поэтических идентификаторов). В целом, укрупняя и синтезируя полученные данные, можно выявить следующую смысло-тематическую / метасмысловую триаду: поэзия – пространство – время, или:
Имею смелость (с опорой на данные метасмыслового анализа) утверждать, что в языковой и поэтической личности А. С. Кушнера присутствует и доминирует познавательно-когнитивный компонент, а не изобразительный, констатационный, описательный (дескриптивный) и т. д. Кроме того, очевидным является то, что поэтическое называние Невыразимого у А. Кушнера направлено на объекты пространственного (земного, небесного, стихийного) и временного характера.