Культурные индустрии
Шрифт:
Указанные выше особенности форм собственности и структуры компаний в комплексно-профессиональную эру поднимают следующий вопрос: в какой мере начавшиеся с 1980 года изменения в степени конгломерации и интеграции привели к новым оригинальным формам собственности и структуры?! В главе VI мы увидим, что размеры и масштаб корпораций культурной индустрии значительно выросли, начиная с 1980-х годов.
Мы снова должны спросить себя, как нам следует оценивать этот рост? Роль корпораций культурной индустрии в обществе была важной темой в политической экономии, особенно в традиции Шиллера – Макчесни. Есть поразительные примеры защиты медийными магнатами, т. е. индивидами с полным контролем над компанией, своих интересов благодаря владению культурными индустриями, однако можно со всей убедительностью утверждать, что это исключения. В культурных индустриях магнатов больше, чем в любых других, но даже здесь большинство компаний управляется группой акционеров. Поэтому можно утверждать, что контроль распределяется между множеством собственников и это предотвращает служение только одним интересам. Однако дело не в этом. На карту поставлены интересы не отдельных индивидов, а интересы социального класса, к которому они принадлежат – богатые и влиятельные владельцы капиталов, имеющие тесные связи с влиятельными и могущественными институтами и индивидами.
Этот общий аргумент подвергался критике. Многие из тех, кто высказывался по вопросу о собственности и контроле в целом (не только в культурных индустриях), утверждали, что со времен «управленческой революции» XIX века контроль был делегирован менеджерам, представляющим другой социальный класс и не имеющим такой же заинтересованности в поддержании существующих властных отношений (см. обзор этих дебатов: [Scott, 1995]). В компаниях, таким образом, возникло смешение фрагментированных классовых интересов. Однако, по моему мнению, идея о том, что владельцы и топ-менеджеры представляют разные социальные классы, бьет мимо цели. Топ-менеджеры часто происходят из среды, столь же богатой и привилегированной, что и владельцы компаний. Они могут представлять иной слой господствующих классов, но поскольку они тоже богатые и привилегированные, они вполне могут разделять интересы и политические предпочтения собственников, которые их наняли.
У нас не должно быть сомнений в том, что владельцы компаний и менеджеры постоянно осуществляют контроль над ними. В своей важной статье Грэхэм Мердок, опираясь на социологию бизнес-предприятий, объяснил различие между двумя типами контроля в организациях: «аллокативным» и «оперативным» (все цитаты взяты из: [Murdock, 1982, р. 122]).
• Аллокативный контроль состоит в «полномочиях определять общие цели и задачи» предприятия и «общие принципы того, как оно использует свои производственные ресурсы». Он включает решение о том, расширяться или нет, а если расширяться, то в какой области; разработку финансовой политики (включая вопросы об акциях) и принятие решений о распределении прибылей, но самое главное, предполагает «формулирование общей политики и стратегии».
• Оперативный контроль «действует на более низком уровне и сводится к решениям об эффективном использовании уже распределенных ресурсов и внедрении мер, уже разработанных на аллокативном уровне».
Означает ли это, однако, что богатые и наделенные властью владельцы и топ-менеджеры компаний, работающих в культурных индустриях, способны с их помощью преследовать свои интересы? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, в чем заключаются эти интересы. Мы можем говорить о трех различных потенциальных интересах собственников и менеджеров. Они стремятся к успеху:
• своего собственного бизнеса;
• таких же компаний, как их собственная;
• бизнеса вообще.
Я по очереди исследую каждую из этих целей в главе VI, поскольку они влияют на оценку роста культурных индустрий в целом.
Первый тип интересов заключается в том, чтобы максимизировать прибыли, доходы, долю на рынке, цену на акции и т. д. для собственной компании (или компаний – многие директора состоят в советах директоров разных компаний). В этом отношении компании действительно преследуют свои собственные интересы. Будучи нацелены на максимизацию прибыли, все компании будут стремиться к тому, чтобы расходы на оплату труда персонала и другие затраты были гораздо ниже уровня получаемого дохода. Внутри системы одни компании будут предлагать более высокую оплату и лучшие условия труда, чем другие. Мы уже видели, что в деле культурного производства существуют специфические условия, поэтому работники получают большую автономию, чем в других отраслях. Однако эксплуатация неизбежна: от нее зависит система капиталистического накопления. Как указывает Мьеж [Mi`ege, 1989], в культурной индустрии компании субсидируют расходы путем создания пула резервного труда и использования для работы в сфере культуры временных работников. Другие стратегии заключаются в том, чтобы вывести труд в страны, где уровень оплаты труда существенно ниже (как это происходит в производстве анимации, см.: [Lent, 1998]).
Второй тип интересов, которые могут преследовать собственники и руководство компаний, – это интересы таких же компаний, как их собственная. Очевидно, что эти компании конкурируют друг с другом, за исключением случаев, когда они состоят в картельных соглашениях, как правило, запрещенных законом. Даже при системе взаимной конкуренции компании аффилируются, создавая торговые организации, лоббистские группы и альянсы. В развитом капитализме есть глубоко укоренившаяся тенденция к формированию олигополий больших компаний почти во всех отраслях. Такие олигополии особенно эффективны при формировании лоббистских групп, в организации компаний против того, что они считают навязчивым государственным регулированием и законотворчеством, которые во многом направлены на то, чтобы защитить работников и потребителей. Такое корпоративное лоббирование было важной чертой разработки культурной политики (см. главы IV и V). Олигополии также стали воплощать конвенциональные представления о том, как лучше организовать бизнес. Некоммерческие и малые коммерческие предприятия, включая те из них, которые нацелены на более низкие прибыли и инновационные методы работы, как правило, исключаются или маргинализируются. Они даже могут показаться наивными и некомпетентными по сравнению с более богатыми и известными компаниями в олигополиях.
То, что компании в этих двух отношениях преследуют интересы своих владельцев и руководителей, представляется мне бесспорным. Возражения, возникающие по поводу подобной системы эгоистического производства, как правило, касаются системы капитализма в целом: главным образом того, перевешивают ли преимущества экономической системы, основанной на таких действиях (например, динамичный рост и производство большего количества совокупного богатства), ее недостатки (систематически занижаемая оплата труда большинства работников, огромное неравенство, социальное расслоение) [36] . Здесь, конечно же, вопросы о собственности и структуре бизнеса пересекаются с поднимавшимися выше вопросами о роли культурных индустрий в обществе. Изучение конкретных предприятий может помочь четче локализовать действующие силы – понять, кто заставляет ситуацию меняться и как.
36
Существует также вопрос о том, как представить себе и (или) создать альтернативные системы, но этот вопрос вовсе не означает, что нельзя вести подобную критику.
Есть, однако, третий тип потенциального интереса, который могут преследовать собственники и руководство. При прочих равных любые бизнес-предприятия желают создания таких условий, в которых может процветать бизнес в целом: политической и экономической стабильности и оживленного спроса. Это, например, означает, что бизнес может много вкладывать в избирательные компании кандидатов, которые по его мнению будут способствовать достижению его глобальных целей. Он будет противодействовать реформам и борьбе за равенство, если решит, что это может негативно отразиться на его интересах. Здесь вопрос о том, руководствуется ли бизнес своей заинтересованностью в общих условиях получения прибыли (и если руководствуется, то как) становится крайне запутанным. Способность культурных индустрий отвечать на такие вопросы делает их роль предметом особых споров. Производят ли компании в сфере культурных индустрий тексты, которые систематически поддерживают интересы бизнеса? Тормозят ли они прогрессивные реформы, мешают ли возникновению форм социального конфликта, зачастую необходимого для осуществления их деятельности? Эти вопросы обсуждаются в главе X, а их предварительный обзор дается чуть ниже в этой главе. Пока же обсуждение интересов владельцев индустрий служит только для того, чтобы сформулировать оценочный вопрос, к которому я позднее обращусь в главе VI, когда буду рассматривать рост корпораций в сфере культурных индустрий с 1980-х годов. Вопрос следующий: каковы последствия увеличения размеров и влияния корпораций в сфере культурных индустрий для культурного производства и общества в целом?
Организация и креативная автономия
В предыдущих разделах рассматривались широкомасштабные вопросы о том, как оценивать собственность и структуру бизнеса и место коммерческого культурного производства внутри экономики. Как мы можем осмыслить изменения на самом нижнем уровне организации труда в сфере культурных индустрий и вознаграждения за него? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны узнать, как этот труд был организован и управлялся в период комплексно-профессиональной эры.
Билл Райен [Ryan, 1992], используя подход культурных индустрий, описанный во введении, предложил полезный метод рассмотрения этого вопроса. Во время рыночно-профессиональной эры креативная стадия создания культурных продуктов обычно выполнялась индивидами, но в период комплексно-профессиональной формы культурного производства этим почти всегда занимается «ПРОЕКТНАЯ ГРУППА» [Ibid., р. 124–134]. Внутри этой группы разные люди выполняют нижеперечисленные функции. Опираясь на обсуждение, предложенное Райеном, я приведу примеры из пяти конкретных культурных индустрий – книги, фильмы, журналы, звукозапись и телевидение.