Культурные особенности
Шрифт:
— На хрена?
Пленный сморгнул. Ответил, запинаясь и подбирая слова:
— Унгаан говорил — поможет. Заклинание от пули…
— Унгаану твоему — не помогло. Я спрашиваю, зачем вы это все сотворили?
И услышал ответ. До звона в ушах — безумный и дикий.
— А что? Это ж все вороги…
У того округлились в немом изумлении глаза, приоткрылся рот — как, мол, так, очевидного люди не понимают. Эрвина прорвало — шагнул, с маху врезал тому сапогом по мягкому боку. Ирина дернула что есть силы, оттащила его за рукав. Орлан сел ей на плечо, захлопал
— Враги — чьи? Расскажи мне…
От взгляда Ирины пленный дернулся — отползти — и заорал, округлив глаза еще больше:
— Уберите ведьму…
Эрвин стукнул его опять. Не помогло. Тот мотнул головой, заорав опять надоевшее Эрвнину за день «кванто кхорне».
— А что это за хрень, это кванте как там дальше его? Кто-нибудь знает? — спросил Эрвин, переводя дух. И услышал голос старого Яго в ответ.
— Не знаем. Первое слово, «Кванто» — оно похоже на местную «славу». Только звучит неправильно, огласовки кривые, будто его десять раз туда-сюда перевели. С земного на местный и обратно, машиной, без разума…
Яго замялся, замер на миг, шевеля губами. Махнул рукой. Лязгнул шарик на затворе «вежливой леди».
— А «кхорне» — я не знаю таких слов. Сколько живу — не слышал.
— Это единство, — сказал вдруг третий из пленников — тот, что молчал до сих пор, — единство, то, что рождает силу. И власть… Власть единого народа… От моря до гор. Ни чужеземцев с машинами, ни хитрых ведьм, ни черных попов, чьи слова заставляют воинов склонять спины и пахать, как бабы, на полях. Одна сила, одна власть — и свобода…
— От чего…
— Тебе не понять, звездный. Ты не…
— Я поясню, — сказал вдруг Яго, — я помню этого хмыря. Пять лет назад. Хуан выгнал его в шею из Фиделиты.
— За что?
— За пьянку. Ибо сказано: «Кто не работает — тот пусть и не ест»…
— Я воин а не баба или тягловой скот. Мне невместно, — рявкнул пленный, разом побагровев. Яго лишь усмехнулся:
— Воин? Я смотрю на твое лицо. И не вижу. Ни знаков побед на лбу, ни росписей жен на щеках- в благодарность. Только знак твоего непонятного кхорне.
— Это — свобода, я тебе говорю. От машин, рабства, черных попов и ведьм, что ломают людское достоинство.
Эрвин присвистнул аж:
— Лихо. Ведьм, значит, долой, зведных с их машинами — тоже долой. Скажи, а работать кто будет?
Пленный смолчал. Судя по его виду — гордый воин непонятного разуму «кхорне» работать лично не собирался. И пусть… Ирина остановила его:
— Эрвин, подожди, пусть повторит еще раз. Для лесного язычника он слишком гладко говорит, похоже — по методичке.
Пленный повторил. Гладко, даже охотно. Слова звенели в ушах, сталкивались, гремели как банка с гвоздями. Яго сморгнул, прошептал «не понимаю». Ирина протерла виски.
— Ну точно, методичка. Половина слов в ней — местные, половина земные. А по смыслу — калька с речей одного древнего хмыря. То есть политика, извини. Я читала в истории. Помню только — его повесили.
— Ничего себе, — Эрвин замялся. Пленный мотнул головой, упрямо рявкнул в лицо свое «кванто кхорне».
Ирина потерла лоб. Эрвин замер вдруг, выругался — сердито и страшно… Потом хлопнул себя по лбу:
— Я вспомнил. Слово это вспомнил — еще по «Венусу». Третий трюмный пост, там пленный с Аздарга работает. Он так ругался хитро — я записывал от нечего делать. На их языке это значит «болото»…
Каркнул с плеча Ирины орлан — пленным в лицо, злым, издевательским смехом. Яго улыбнулся, Ирина замерла. Проговорила — недоуменно:
— Ничего себе…
Яго засмеялся, Эрвин сплюнул, договорил — сердито и зло, глядя в округлившиеся лица пленных:
— Слава нашему болоту, выходит. Их хозяин — шутник. И не местный, теперь понятно. Комиссионер узнает — голову ему оторвет.
И добавил, чуть погодя, мягко беря Ирину под руку:
— Пошли, Ир, видеть больше не могу эти рожи.
Ирина кивнула. Тучи плыли над головой. Тяжелые, черные, налитые… Загудела толпа. Пленный рванул скулу — будто хотел ногтями сорвать перечеркнутую молнию. Помотал головой. И вдруг сказал, неожиданно:
— Эй, звездный. В гремящих скалах будешь — брату моему передай. Пусть дома сидит. А то помрет, как я, собачьей смертью…
Глухо стукнул затвор. Полил дождь… Капли ударили Эрвина по лицу — крупные, похожие на слезы…
Эпилог. Культурные особенности
Дождь лил и лил — косой, крупный и густой, словно плотный. Мир за стеной воды стал сер и непроницаем на вид — будто затянут маскировочной сетью. Земля размокла, в жиже вязли колеса и глухо шлепали сапоги. Сквозь шелест дождя по листве, временами летело шипенье и гадючий, предупреждающий треск. Из под ног. Ходить приходилось осторожно, внимательно глядя вниз — подданные Эви жались под брезент, поближе к теплу дизелей и своей королеве. Иринины птицы перекликались вверху, роняя людям на голову мокрые, смятые перья.
Беха шла на север. Медленно, вначале вдоль тракта, потом пришлось свернуть, взять к востоку, сквозь густой лес — автомобильная трасса была забита наглухо. Колонны пехоты, повозки, тягловые звери, разномастные трофейные грузовики — на север шла то ли армия или то ли настоящая орда. Зеркальнолицые, раскрашенные туземные воины. Одетые по-земному штурмовики. Белокожие, разномастные полукровки. Все со знаком перечеркнутой молнии на лбу. Эрвин и Яго разгромили пару отрядов, взяли в плен еще с десяток таких дикарей. На одном трупе нашли методичку — связку истрепанных серых и бурых по краю листов. То ли гримуар, то ли памятка — заклинания и лозунги вперемежку. На привале Ирина — волосы в хвост, губы в нитку — злая, и необычно молчаливая все это время — засела с добычей в углу, на доску под колесами бэхи. С карандашом, аккуратно переписывая в тетрадь и подчеркивая красным непривычные для туземного языка обороты. «Народ», «племя», «раса» и прочая странно звучащая на туземном языке лабуда… Планета всю жизнь обходилась семьей и профессией, ей хватало. Старый Яго подошел, посмотрел ей через плечо — внимательно, на ползущий по листу вверх ряд красных линий.