Культурология. Дайджест №3 / 2016
Шрифт:
Несмотря на то что термин «сверхчеловек» чаще всего ассоциируется с именем Ф. Ницше, однако сама идея сверхчеловека, как и само понятие, как отмечает автор, издавна присутствовали в человеческом сознании и отражены в истории ищущей человеческой мысли, в философских идеях, в религиозных построениях, в искусстве. «Однако заслугой именно Ницше представляется то, что своими сочинениями, своим романтическим пафосом, необычной фигурой своего яркого, запоминающегося героя он привлек внимание не только к феномену сверхчеловека, но и поставил вопрос о самой необходимости присутствия подобного понятия и самой подобной фигуры в современном культурном пространстве» (с. 157). Автор отмечает, что непонимание Ницше представляет собой проблему герменевтическую, «и возможность адекватного понимания его героя и его программы будет как раз способствовать, а не мешать человеку сделать свой
Завершая свою монографию, автор подчеркивает, что проблема сверхчеловека не только не исчезает из проблемного поля современной культуры, но по-новому адаптируется к новым условиям и с новых позиций оценивается и осваивается, оставаясь актуальной во многих отношениях, «а само обращение к ней, ее осмысление и попытки разрешения оказываются способом выразить свое понимание действительности, свое отношение к путям существования и развития в ней человека, свое видение отношений человека с современным ему обществом и миром» (с. 311). Подлинный сверхчеловек осуществится, когда человек будет способен осознать все присущие ему силы и сможет научиться использовать их полноту.
К вопросу об утопии
К 90-летию Бориса Федоровича Егорова, доктора филологических наук, историка русской литературы и культуры
На мысли об утопии меня навела обзорная книга нашего юбиляра Б.Ф. Егорова о российских утопиях 44 , где описываются различные варианты этого явления, понимаемого как в широком, условном смысле слова, так и в узком, прямом смысле. И невольно задумываешься, имеет ли Россия какое-либо касательство к утопии, сохранились ли какие-нибудь ее рудименты в сегодняшнем общественном устройстве страны, пережившей длительный этап коммунистического режима, этой классической «утопии у власти». В смысле идеологии, конечно, да. И это не рудименты, а гигантская, враждебная демократическим устоям нашего государства, волна. Пользуясь свободой, дарованной новым строем, коммунистические реставраторы, можно сказать, оккупировали целые просторы информационного пространства и с большевистским размахом работают над формированием общественного мнения, стремясь вернуть его назад, в стихию жестокой и бесплодной утопии «светлого прошлого». Итак, корни этого трагического для России, поворотного процесса, идущего в области духа, очевидны.
44
Егоров Б.Е. Российские утопии. Исторический путеводитель. – СПб.: Искусство, 2007. – 416 c.
Однако в чем причина экономической стагнации «базиса», преследующей страну в течение полутора десятков лет, и нет ли здесь тоже рудиментов утопизма?
Что же такое, с научной точки зрения, утопия?
1. «Место блаженства», счастливое общечеловеческое бытие (eu-topia, греч.).
2. Место, которого нет, «нигдейя».
Встречаются попытки определять ее через один из этих признаков. Но суть и специфика этого феномена именно в парадоксальном сочетании подобных антагонистических черт утопизма, ибо «две этимологические интерпретации как раз и поясняют одна другую» 45 , раскрывая, по-видимому, некую правду о мире.
45
Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли. – М.: Наука, 1992. – С. 5.
«Утопии “нет “в смысле “блаженного места“, зато она реализуется со стороны всего того распорядка вещей, который разрабатывают для всеобщего блаженства утопические умы» 46 . Утопия по своему замыслу – это всегда псевдорелигиозное предприятие. Религиозное потому что, по сути, она мечтает о «царствии Божием» на земле; но «псевдо-», потому что предполагает достичь его мирскими, секулярными средствами; причем результаты оказываются неизмеримо уступающими даже неприглядному обыденному существованию
46
Там же.
Как нам известно, ни один «фаланстер», ни один проект всеобъемлющего благоденствия не удались. Даже такая прочная, описанная в книге община, как старообрядчество, имеющая религиозную мотивацию и справедливо названная
Чем оборачиваются утопические замыслы, убедительно повествуют знаменитые романы антиутопистов (Е. Замятина, Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Р. Брэдбери и др.).
Я придумал ложь,Лучше не найдешь! –Что этот грустный край –Прямо сущий рай! –Прямо сущий рай!Неизбежность роковой диалектической удобопревратности утопии описана Достоевским в эксперименте, проведенном персонажем из «Бесов» Шиголёвым, отдавшим, по его собственному признанию, всю свою «энергию на изучение вопроса о социальном устройстве будущего общества, которое заменит настоящее», и предложившим «собственную… систему устройства» такого мира 48 .
47
Перевод мой. – Р.Г.
48
Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 3 т. – Л.,1973. – Т. 10. – С. 311.
Пораженный, даже обескураженный тем, куда привело его тщательное продумывание «вопроса», прожектер открывает слушателям печальную истину: «…Мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом» 49 .
Чему учит, что демонстрирует упрямая неподатливость жизни организованным усилиям по установлению «рая на земле»?
Беда в том, что во всяком утопическом, а по сути это значит тоталитарном, обществе, человек (даже если его уже идеологически обработали), не получает того, что сулил этот грандиозный проект, он не может чувствовать себя осчастливленным. Ибо утесненное и угнетенное существо, вольно или невольно, вместо радости на самом деле переживает чувство злорадства (по отношению к врагу, образ которого – непременный спутник всякой реализованной утопии. Помните идеологически насыщенные пятиминутки ненависти у Дж. Оруэлла…)
49
Там же.
А секрет в том, что этот жестко регламентированный, абсолютно зарегулированный порядок жизни, превращающий «город Солнца» в казарменный барак, несовместим с представлением о блаженной жизни; атмосфера насилия и принуждения, царящая в подобном общежитии, превращает его насельников в обезличенных особей, лишая личность ее главного достоинства и дара – свободы, пожалованной Богом.
Итак, будучи религиозной в качестве мечты, утопия антирелигиозна в своем воплощении, поскольку замыслила переделать природу человека и перелицевать мир «по новому штату». Но этот мир придуман не нами, и он сопротивляется дерзкому, вызывающему самосмышлению, приводя при его осуществлении, как поведал нам Шигалев, к обратному эффекту, где на месте райских кущей возникают адские застенки.
Понятно, почему эта бесчеловечная модель нежизнеспособна, деградирует и в конце концов кончается распадом.
Но какое это имеет отношение к нашему общественному устройству – демократическому, социальному государству (уже пережившему, к тому же, длительный этап коммунистического режима) и, главное, отменяющему всякую идеологию вообще, – т.е. государству, являющему собой крайнюю противоположность четкой идеологически заорганизованной утопии?
Дело в том, что у нашего государственного функционирования есть интересная особенность, которая предельно усиливает этот контраст: всеохватную организационную идею здесь заменяет отсутствие всякого единого целеполагания, или просто генерального маршрута, хотя бы в виде модной ныне «дорожной карты». Вместо этого мы наблюдаем здесь целую вереницу сменяющих друг друга приоритетных лозунгов выхода из кризиса, в частности нынешнего. В 80-е годы таковыми были ускорение, новое мышление, перестройка. С нулевых: модернизация, новая модель роста, инновация, стабилизация, прорыв в технологиях, опережение, дорогу малому бизнесу, консолидация, актуализация, наконец сегодня – не кошмарить страну, а ею гордиться, патриотизм!