КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
Осмотрев картину, он убедился, что она поражена довольно редкой формой грибка Aspergillus. Датским реставраторам не удалось решить задачу. Виктор обработал поверхность фунгицидом, разработанным им самим вместе с профессиональным химиком. Вместо обычно применяемого в таких случаях тимола он нанёс на поражённые плесенью участки тонкий слой формалина. Замерил влажность в помещении — её следовало снизить на пятнадцать процентов. И последнее — попросил местных реставраторов удалить с рамы остатки глютенового клея, где, как он полагал, зародился грибок.
Главный реставратор галереи пригласил его в Глиптотеку. Там его ждал ещё один сюрприз: ему предстояло установить подлинность недавно приобретённой работы Пило [113] . Речь шла об этюде к большому конному портрету Фредрика V, купленному музеем у лондонского коллекционера. Посчитали, что Виктор, как шведский реставратор, вполне может провести такую экспертизу.
Живопись была несомненно в стиле Пило — характерный колорит, он знал его ещё по стокгольмским работам. Но ткань холста… сам характер переплетения нитей показался ему подозрительным. Следовало более тщательно присмотреться к пигменту. Кроме того, он обнаружил в холсте следы крахмала — труднообъяснимый анахронизм.
113
Пило Карл-Густав(1711–1793) — шведский художник, работавший главным образом в Дании.
В последний вечер в Копенгагене местный реставратор в знак благодарности пригласил его поужинать. Нильс Мёллер был его сверстником — и что-то в его взгляде говорило Виктору, что он тоже предпочитает мужчин. Они сидели во французском ресторане около Конгенс Нюторв и вели тихую профессиональную беседу. Дания, сказал Мёллер, ещё не пришла в себя после оккупации. Дотации государственным музеям после окончания войны стали намного меньше, и новые приобретения если и делаются, то разве что в тех странах, где экономика в ещё более плачевном состоянии, особенно в Германии. Мёллер понял, что Виктор по происхождению немец. Был ли он после войны на родине?
Виктор только что положил в рот кусок глазированной утки, поэтому просто покачал головой.
— Нет, — прожевав, сказал он. — А что?
— Значит, вам ничего не известно о положении там… я имею в виду, как там для нас, мужчин?
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…
Они оставили тему. Вскоре Мёллер расплатился, и они вышли на улицу. В Копенгаген пришла весна. Освещение и симфония запахов привели Виктора в восторженное настроение; он вдруг понял, что уже много месяцев не испытывал такого полноценного, насыщенного чувства счастья. Они остановились в подъезде, не дойдя квартала до отеля. Нильс Мёллер, несмотря на уклончивый ответ Виктора насчёт «мужчин», всё же, видимо, доверял своей интуиции, потому что внезапно привлёк Виктора к себе. Они стояли в десяти сантиметрах и смотрели друг другу в глаза. Ни говоря ни слова, Нильс повернул ключ в двери подъезда.
Нильс мог бы стать вторым любовником Виктора, если бы между ними не стояла тень Фабиана. Они разделись, но Виктор не чувствовал ровным счётом никакого возбуждения… это удивило его, поскольку Нильс был очень привлекателен.
— Ты не хочешь? — спросил Нильс.
— Я не могу…
— У тебя есть друг? Не волнуйся, он ничего не узнает…
Виктор вздохнул и начал одеваться. Мысленно он проклинал Фабиана.
Но Нильс, как ему показалось, особенно не переживал. Он поставил на стол индийский фарфор, одолженный им без разрешения из собрания музея, принёс чай и печенье. Виктор просидел у него до рассвета. Нильс рассказывал о положении гомосексуалов в Копенгагене. Виктор слушал с большим интересом — он впервые в жизни встретил борца за права таких, как он.
— Репрессии то сильнее, то слабее, и в Дании то же, что и везде. Во время оккупации могли послать в концлагерь или избить до полусмерти, если у тебя не хватало ума скрывать свою ориентацию. После освобождения стало всё наоборот — полная свобода для всех. Трансвеститы открыто гуляли по Строгету, появились клубы и кабаре. Но в прошлом году опять началось. Ты же знаешь, как работают политики и военные, когда им нечего делать, — они ищут новых врагов. А гомики, когда нет нацистов, — прекрасная мишень, особенно если удаётся доказать, что они ещё и коммунисты.
Он подлил Виктору чаю и вынул из ящика стола несколько газет.
— Не уверен, знаешь ли ты, но сенатор Маккарти учредил специальный комитет для выявления и увольнения «гомосексуальных и других сексуально извращённых лиц» в администрации. Хочешь — верь, хочешь — не верь, он ссылался даже на доклад Кинси [114] , поскольку Кинси утверждает, и в этом он совершенно прав, что гомосексуалы есть во всех слоях общества и что они совершенно неотличимы от людей с «нормальной» ориентацией. А шаг через Атлантику не так велик, как кажется. Последнее время у нас то и дело возникают проблемы с полицией… Несколько лет назад я начал издавать журнал «Друг». Зимой тираж конфисковали, а редакцию закрыли. Мало этого, регистр они тоже конфисковали, и более ста человек были привлечены к суду за преступления против нравственности… То, что я всё ещё на свободе, это только благодаря моим связям и изрядной доле удачи…
114
Доклад Кинси— так называли книгу американского зоолога Альфреда Кинси «Сексуальное поведение самца человека» (1948).
Виктор вспомнил, что перед самым отъездом он читал статью в «Дагенс нюхетер» — некий полемист по имени Шёден утверждал, что гомосексуальность — серьёзная молодёжная проблема. Он писал что-то о тайных масонских гомосексуальных ложах… И потом этот процесс Кейни [115] … он продолжался чуть ли не год, даже королевская семья была затронута. На первый взгляд речь шла о справедливой борьбе против правовой коррупции, но на самом деле это была типичная охота на ведьм — на гомосексуалов.
115
Процесс Кейни — один из самых крупных судебных процессов первой половине 50-х годов. Пастор Карл-Эрик Кейни утверждал, что в Стокгольме существует организованная мужская проституция, которую прикрывают высокопоставленные государственные чиновники.
— Думаю, надо ждать похолодания, — сказал Нильс. — И если верить слухам, в Швеции скоро будет то же самое…
Вернувшись в Стокгольм, Виктор чувствовал себя совершенно обновлённым. Активист Мёллер пробудил в нём волю к борьбе. Он должен, он просто обязан выиграть битву за Фабиана. Свадьбе нужно помешать любой ценой. Это его долг любви, моральный императив, которому он не может не последовать.
Он нашёл Фабиана в квартире на Сибиллегатан. Тот сидел в бильярдной, глаза его были заплаканы.
— Аста… — сказал он.
— Что случилось?
— Она в больнице…
Занятые своими чувствами, они не замечали, что происходит с Астой. Пока Виктор был в Копенгагене, Фабиан зашёл к ней как к подруге детства — посоветоваться, что делать дальше. Он нашёл Асту в постели, без сознания, рядом лежал окровавленный шприц. Он затащил её в ванну. Холодная вода привела её в чувство… Фабиан смутно догадывался, что, если бы доза была чуть побольше или он пришёл бы на полчаса позже, он не застал бы её в живых. В квартире почти не было мебели, всё было заложено в ломбарде или продано сомнительным скупщикам в Кларе. До Фабиана доходили слухи, что её видели среди проституток у Центрального вокзала, но она с гневом это отрицала. Он на всякий случай позвонил в неотложку, и её забрали в больницу.