Куншт-камера
Шрифт:
И поэтому Екатерина, краем глаза случайно заметившая, что попутчица, восседающая напротив, усердно жестикулируя и щедро брызгая слюной, пытается что-то донести ей, причем явно не в лицеприятной форме, и, будучи знакомой с такого рода особями, поступила довольно оригинально.
Внимательнейшим образом, так чтобы это явственно бросалось в глаза, она заглянула в рот девице, изобразила на лице сильнейшее изумление, густо перемешанное с омерзением и испугом, вскрикнула, при этом сильно вздрогнув, будто от ужасно неприятной неожиданности и громко произнесла:
– О господи,
После чего, прикрывши рот и нос ладонью, как бы защищаясь от зловредных бацилл, вскочила и, бросая полный ужаса взгляд на попутчицу, пересела на другое, находящееся подальше от нее, свободное место.
Стоит ли рассказывать, какой эффект произвел этот маленький спектакль? Достаточно лишь упомянуть, что мертвецки побледневшая и потерявшая начисто дар речи дамочка, схватившись двумя руками за размалеванный рот и подвывая в ужасе в нечленораздельных тональностях, вылетела «клин-бабой» на первой же остановке, под всеобщий хохот и безусловное одобрение остальных пассажиров.
А Екатерина, с довольно улыбкой на лице, слегка поклонилась окружающим, как актер, с блеском сыгравший свою роль, и вернулась к мечтательному лицезрению капелек дождя, сползающих по трамвайному окну.
Розыгрыш лучшей подруги
Решила как-то раз Екатерина Фёдоровна разыграть Семена Лукича, для чего вырядилась Анной Потаповной и, нацепивши роскошную рыжую бороду и каску брандмейстера, пришла к тому в гости.
И вот Семён Лукич, в рваной тельняшке и бескозырке с одной ленточкой с загадочной надписью «ФТОРПРОМЧЕРМАТМОРТРАСТ», открывает двери липовой Анне Потаповне и, отчаянно дыша перегаром, прямо с порога заявляет, что Семена Лукича нет дома. После чего хватает Анну Потаповну и, с грозным рёвом «ДАЗДРАВСТВУЕТ ФТОРПРОМЧЕРМАТМОРТРАСТ!», насилует.
«Надо же, – думает скрывающаяся под личиной Анны Потаповны насилуемая Екатерина Фёдоровна, – Никогда бы за ним такого не подумала!»
На следующий день, Екатерина Фёдоровна снова является к Семёну Лукичу, но уже безо всяких розыгрышей и со своим натуральным лицом.
А Семён Лукич открывает ей двери и, небрежно стряхивая пылинку с лацкана дорогого пиджака, проводит её в гостиную, где поит чаем с конфетами, после чего сославшись на неотложные дела, выдворяет вон.
«Надо же, – думает Екатерина Фёдоровна, – Каков подлец!» и на следующий день снова приходит к нему под личиной Анны Потаповны. И вновь под грозный рёв «ДАЗДРАВСТВУЕТ ФТОРПРОМЧЕРМАТМОРТРАСТ!» подвергается насилию.
«Надо же, – думает насилуемая под личиной Анны Потаповны Екатерина Фёдоровна, – Какая у него страсть к этой Анне Потаповне!»
И тут входит натуральная Анна Потаповна и, видя себя со стороны насилуемой Семёном Лукичом, падает в обморок.
А Семён Лукич, видя дополнительную Анну Потаповну, распаляется ещё сильнее и набрасывается на неё тоже. А липовая Анна Потаповна видя такое дело, быстренько одевается и убегает из квартиры, так как знает, что когда натуральная Анна Потаповна придёт в чувство, то, являясь законной супругой Семена Лукича, розыгрыш своей лучшей подруги вряд ли оценит по достоинству.
В засаде
Михаил Петрович уже изрядно вымок под затянувшимся холодным осенним моросящим дождем, и теперь, сидя в ивовых кустах, проклинал тот самый час, когда согласился подменить Аркадия Семеновича на этом, мягко говоря, не очень-то почетном посту.
Тут вот что: Аркадий Семенович имел намерение жениться на Варваре Тихоновне, и дабы быть уверенным в, так сказать, «чистоте» будущей супруги, затеял в этих самых кустах возле ее дома засаду, с целью отследить ее посетителей. Особенно в ночное время. А этой ночью ему срочно понадобилось отлучиться по каким-то неотложным делам, и он уговорил Михаила Петровича подежурить вместо него.
Поначалу Михаил Петрович, конечно, отказывался, называя эту затею глупой и постыдной, но старый друг так сильно упрашивал, что тот, скрипя сердцем, согласился.
И вот теперь вымокший и продрогший Михаил Петрович, сидел в «трижды проклятых» кустах и поминал друга нехорошими эпитетами.
– Михаил Петрович, вы ли это? – от неожиданности у Михаила Петровича ёкнуло сердце. Он осторожно повернулся и увидел Варвару Тихоновну собственной персоной.
– Здравствуйте, Варвара Тихоновна… – пролепетал Михаил Петрович, и почувствовал, как щеки буквально воспылали от стыда.
– Ну, а где же мой муженек грядущий? Аркадий-то? Что ж он вас-то тут посадил?
– Да вот, дела у него срочные в городе. Пришлось уехать… – Михаил Петрович готов был сквозь землю провалиться.
– Ах, да – что-то такое он мне говорил… – сказала Варвара Тихоновна и засмеялась. – Вот же ревнивец-то, а? А вы, Михаил Петрович, небось, уж и вымокли весь! Эвон, у вас и зуб на зуб не попадает! Пойдемте-ка, я вас горячим чаем напою!
– Ну что вы, не стоит, Варвара Тихоновна…
– Пойдемте-пойдемте! А то простынете совсем или, чего доброго, воспаление легких подхватите. И не спорьте!
Красный как рак Михаил Петрович выбрался из кустов и поплелся за Варварой Тихоновной, пытаясь выдумать на ходу какое-нибудь оправдание. Так пакостно он себя еще никогда не чувствовал. Хотелось броситься бежать без оглядки, но тогда это выглядело бы совсем уж по мальчишески, и ему пришлось бы стыдиться всю оставшуюся жизнь.
В доме отчаянно пахло пирогами, и такое тепло растекалось от протопленной печи, что с холода и сырости Михаила Петровича немедленно стало клонить в сонную негу. Варвара Тихоновна забрала у него промокший плащ и развесила на веревке рядом с печью.
– Ну вот, – сказала она, – А сейчас будем с вами чай пить. Я как раз пирогов напекла. И варенье имеется. А то давайте и остальную одежду – я вам пока плед дам. А то на вас и сухого места нет.
– Да не надо, Варвара Тихоновна, я так… Высохнет как на собаке.
– Собаке… Вот скажи мне, Михаил Петрович, ведь взрослые люди же, а ведете себя, как черте что! Дети, ей богу! Удумали засаду учинить – смех один! Ну ладно Аркадий – ревнивый черт, но вы-то зачем согласились?
– Да уж простите, Варвара Тихоновна…