Куншт-камера
Шрифт:
– Да, признаться, Семен Андреевич, я и сама толком не пойму, но пахнет чем-то совершенно исключительным.
– Вот как? Так чем же?
– Если бы я знала, Семен Андреевич, то и не спрашивала бы.
– Резонно. Но все-таки – на что это похоже, Мария Витальевна?
– Да я понятия не имею! Гадость какая-то… Будто стухло что…
– Хм… Стухло? Интересно… Во всяком случае я ничего такого не слышу. А вы уверены в своих ощущениях?
– Не держите меня за дуру, Семен Андреевич! Если я чувствую, что чем-то пахнет, значит действительно чем-то пахнет! И при том довольно омерзительно!
– Странно…
– Я совершенно здорова, Семен Андреевич! И даже поздоровее вас буду! А то, что вы ничего не чувствуете, то это говорит о том, что проблемы как раз с вашим обонянием! Вы же, небось, запах селедки от запаха котлет не отличите!
– Напрасно вы на меня срываетесь, Мария Витальевна. И если уж говорить об обонянии, то с этим у меня все в порядке. Во всяком случае, тяжеловесное амбре от вашего дешевого парфюма я ощущаю вполне себе явственно. И даже на столько, что, сдается мне, это и есть причина того, что я более ничего не чувствую.
– Если бы, как вы говорите, мой якобы дешевый парфюм перебивал все запахи, то уж я бы и подавно не чувствовала этой мерзости! Ведь парфюм-то на мне!
– Именно, Мария Витальевна! Именно! А свое, простите, то самое, как известно, запахов не распространяет. Так что, пока мы с вами находимся в одном помещении, я, очевидно, так и не смогу узнать, что такое так потревожило ваш чуткий носик.
– Какой же вы хам, Семен Андреевич! Хам и мерзавец! Сравнивая мой парфюм с тем самым, вы наносите мне чудовищное оскорбление, что не дает мне возможности продолжать наше, теперь уже совершенно неприятное, знакомство! И, кроме того, я совершенно не удивлюсь, если источником мерзкого запаха являетесь вы сами! Прощайте!
Мария Витальевна вскочила с софы и бросилась вон из комнаты, громко хлопнув дверью.
А Семен Андреевич весело усмехнулся, вытащил из-под софы мертвого кота, вышвырнул его в распахнутое окно и, отворивши шкапчик, выудил из него давно заждавшийся штоф водки.
Анекдот
Одному человеку рассказали анекдот про мужика, который отправился в магазин, надев лыжи.
А получилось так, что этому человеку и самому надо было идти в магазин, поэтому, опасаясь насмешек со стороны окружающих, в свете рассказанного анекдота, лыжи он надевать не стал и, как следствие, увяз в сугробе по шею и замерз насмерть.
И надо сказать, что эта история послужила темой для анекдота, который был рассказан другому человеку. И этому другому человеку тоже до зарезу надо были идти в магазин. И помня, к чему привел рассказанный анекдот в случае с первым человеком, он лыжи все-таки надел и… анекдот стал еще длиннее, так как человек в лыжах по среди июля выглядит, по меньшей мере, нелепо.
И, как вы уже, наверное, догадываетесь, обновленная версия анекдота была рассказана третьему лицу, которое, можно сказать, уже стояло на пороге, направляясь в злополучный магазин. И лицо это, выслушав анекдот, сделало для себя соответствующие организационные выводы, и прежде чем выходить из дома все-таки выглянуло в окно, после чего убрало коньки обратно в коробку и оделось согласно погодным условиям.
Так что дальнейшего развития анекдот не получил и это вселяет определенные надежды на будущее человечества.
Старый пень
(грустный рассказ)
Анна Егоровна Эгегеева, в девичестве Зулусская-Бусова, сидела на кухне и, попыхивая папиросой, пила водку граненым стаканом, и закусывала селедочным плавником.
Кроме нее на кухне более никого не было, не считая кота Чешуя и деловитых тараканов, коих Чешуй лениво придавливал лапой, случись тем пробегать слишком близко.
Анна Егоровна пила водку малюсенькими глотками, будто в стакане у нее не водка, а крепкий кипяток. Пила водку, и совершенно ни о чем не думала, так как думать ей особо было не о чем, как человеку, у которого жизнь, что называется, удалась и все желаемые высоты достигнуты. И от осознания сего факта, у Анны Егоровны на душе было немножечко грустно, но меж тем вполне себе удовлетворительно.
– Позвольте разделить Ваше одиночество? – раздался тихий вкрадчивый голос, и перед Анной Егоровной из воздуха материализовался довольно препротивный старикашка с чересчур елейным лицом.
– Опять приперся, старый пень… – устало произнесла Анна Егоровна. – И какого лешего тебе опять надо?
– Не извольте беспокоиться, любезная Анна Егоровна! – старичок уселся на табурет, и, сдвинув со стола селедочные плавники и бутылку, выложил из портфеля перед Анной Егоровной стопку исписанных листков. – Это – Вам!
– Что это? – поморщившись, спросила Анна Егоровна, брезгливо взяв двумя пальцами один лист.
– Ну как-же, как-же! – суетливо воскликнул старичок. – То самое, о чем Вы так долго мечтали: теплые моря, песчаные пляжи, пальмы… Танго со смуглым мулатом, брызги шампанского, кабриолет… Словом все, что вам так и не дала эта жизнь.
Анна Егоровна недоверчиво окинула старичка взглядом, наполнила стакан до краев и залпом выпив, закурила папиросу.
– А тебе почем знать, о чем я мечтала? – спросила она грозно. – А может все, о чем я мечтала – давно уже сбылось? А? Как тебе такое, старый пень?
– Ну, не стоит сердиться, любезная Анна Егоровна, – примирительно сказал старичок. – Я охотно верю, что Вы, как женщина, скажем так, не ординарная, вполне себе могли мечтать об том, что бы в расцвете жизни сидеть в одиночестве на кухне и пить водку, разговаривая с Чешуем. Охотно верю, но не понимаю.
– А тебе и не зачем понимать! – угрюмо произнесла Анна Егоровна. – Это моя жизнь, и она меня вполне устраивает. А всякие «понимальщики» могут катиться к чертовой матери!
– Ну, полно Вам, Анна Егоровна! Полно… – старичок порылся в портфеле и вытащил чернильный прибор. – Я же все знаю. Вам просто настолько все опротивело, что Вы решили, что вот этот вот, простите за вольность, гадюшник – и есть предел Ваших мечтаний. Но уверяю Вас – это, мягко говоря, не правда. И Вы в этом убедитесь сразу же, как только мы подпишем окончательный договор.