Купеческий сын и живые мертвецы
Шрифт:
Иван Алтынов провёл ладонью по мокрой шерсти на спине котофея и по его острым ушам.
— Слушай меня, малыш! — проговорил он, понимая, какое это безумие: ставить на кон спасение их с Зиной жизней в расчете только на то, что его кот верно сообразит, чего от него хочет хозяин. — Сейчас я опущу тебя на землю, и ты беги к воротам! Беги домой! А мы побежим за тобой. Увидишь что-то страшное — остановись! И мы тогда остановимся тоже. Но уж если поймешь, что дорога свободна — тогда несись, что есть духу!
И с этими словами купеческий сын спустил кота с рук — поставил его на все четыре лапы возле своих сапог.
5
Зина
Однако котофей явно не усомнился в умственных способностях своего хозяина. И словно бы понял всё, о чем тот ему говорил. Не успел Иван Алтынов опустить Эрика на землю, как тот припустил вперёд — чуть ли не галопом. И Зина, отлично знавшая топографию Духовского погоста, должна была признать: устремился кот не куда-нибудь, а именно к воротам.
— За ним! — Иван выхватил у Зины фонарь, стиснул свободной рукой её оголенный локоть, повлек за собой. — Мы не должны от него отстать.
Зина хотела было сказать своему Ванечке, чтобы тот поднял с земли сковородочную ручку. Но они уже бежали прочь от того места, где осталась лежать эта кухонная принадлежность. И Зина видела как впереди поднимается трубой, будто башня крохотного маячка, пушистый хвост Эрика Рыжего.
Крохотный огонёк свечи позволял людям видеть, куда бежит кот, и следовать за ним. Но не более того. А вот сам Рыжий наверняка видел куда больше. И Зина подумала: какое счастье, что она сама не обладает ночным кошачьим зрением, которое именуют мудреным словом никталопия! Будь иначе — и открывшаяся ей картина наверняка свела бы её, Зину, с ума еще раньше, чем до неё добрались бы умирашки. Ибо она сквозь шум постепенно стихающего дождя она всё более явственно различала в окружающем мраке, как шлепают по раскисшей земле ноги умирашек. И как из их глоток вырываются звуки мнимого дыхания, сопровождаемые теперь водянистым бульканьем. Неживые создания явно успели если не наглотаться воды, то изрядно ею пропитаться. И теперь поглощённая ими влага стремилась вырваться наружу — как рвутся наверх газовые пузыри в болотистой трясине.
И, едва Зина успела вспомнить о болотах, как ноги её словно бы и вправду погрузились в подобие неглубокой топи. Девушка снова поскользнулась, вскрикнула, но Ванечка держал её крепко, не позволил ей потерять равновесие. Тем не менее, бег им пришлось замедлить. И — вероятно, только это их и спасло.
Эрик Рыжий внезапно резко метнулся вбок — влево. А потом совершил разворот и помчал назад, к Зине и её спутнику. Прямо возле них раскинул мокрые ветви гигантский дуб, и котофей в мгновение ока взобрался по его стволу вверх — будто взлетел. Саженях в трёх над землёй, где от ствола отходила толстая ветка, Рыжий остановился, улегся на облюбованную ветку брюхом и свесил вниз круглую башку. Глаза кота сияли, отражая свет фонаря, и походили на два маленьких зеркальных колодца.
— Что это с ним? — изумилась Зина.
И только потом догадалась посмотреть себе под ноги. Но — лучше бы она и не смотрела: сердце у неё зашлось от ужаса и омерзения. Она поняла, в какое такое болото погрузились её необутые ноги.
Кляклое вещество у неё под ногами представляло собой раздавленных, превращенных в кисель умирашек. Сколько раз по их телам прошлись ступни их сотоварищей — оставалось только гадать. Зато о том, где находились эти сотоварищи сейчас, гадать не приходилось вовсе: они двигались по дуге в их сторону, заметно забирая вправо. От них-то явно и удирал Рыжий, когда совершал свой прыжок и взбирался на дерево.
— Это — правики, — произнес Иван Алтынов громко; шептать и таиться явно уже не имело смысла. — А где-то рядом должны быть и левики. Именно здесь их круги смыкаются и размыкаются. Наши Сцилла и Харибда — это не чудища, живущие на скале и в водовороте, как в "Одиссее" Гомера. Это — два водоворота с чудищами, коим несть числа. Точнее — два кадавроворота. Уж извини меня за эту абракадабру, Зинуша...
— И что же нам теперь делать?!
— То же самое, что сделал Одиссей, когда спасался от Харибды. Других вариантов нет.
Глава 19. Новый Одиссей
1
Иван Алтынов в прежней своей жизни не сумел окончить даже начальную гимназию. А домашние учителя, которых нанимал для сына Митрофан Кузьмич, не особенно налегали на древнегреческую литературу. Так что несостоявшийся гимназист Иванушка читал в свое время Гомера только в переводе. И не особенно этими виршами впечатлился. Однако за десять лет много всего переменилось в купеческом сыне и его миросозерцании. Да и не играло сейчас особой роли знание или незнание гомеровых строк. Ведь даже Эрик Рыжий понял, что нужно делать — без всякого знакомства с "Одиссеей".
Иван поднял фонарь высоко над головой — стал оглядывать окружавшие их деревья. Но — Рыжий и тут не сплоховал: выбрал единственный приемлемый вариант. Да, в десятке шагов росли деревья, нижние ветви которых располагались ближе к земле, чем у раскидистого дуба, на который взобрался котофей. Однако между Иваном, Зиной и теми деревьями вышагивали по двум сходящимся дугам ходячие покойники. Так что — выбора не оставалось.
Мимолетно купеческий сын пожалел об оставленной возле фамильного склепа чугунной лесенке. Но вернуться за ней не представлялось теперь никакой возможности. И, повернувшись к Зине, Иван Алтынов сказал:
— Зинуша, мы должны взобраться на это дерево — на тот дуб, где сидит Рыжий. Сейчас я подниму тебя к себе на плечи, а потом подсажу — чтобы ты могла ухватиться за нижнюю ветку.
И с этими словами он поставил фонарь на землю, а потом простер к Зине руки — чтобы принять её в подобие объятий.
— Понимаю, — быстро сказала Зина. — Одиссей, чтобы не угодить в водоворот Харибды, ухватился за ветви смоковницы, которая росла на берегу. Повис над водой.
— Точно! А сейчас — поторопись! Правики и левики вот-вот соединятся.
Однако поповская дочка вместо того, чтобы шагнуть к Ивану, отступила от него на шаг.
— Нет, — сказала он твёрдо, — я не полезу.
— Что?!
Иван Алтынов решил: он ослышался, неправильно понял Зинины слова из-за шума дождя. Ну, никак не могла его подруга детства — благоразумнейшея девица, дочь священника — заявить такое! Краем глаза Иван различил, как из сумерек, которые почти не рассеивал свет фонаря, к ним подступают рваные тени. Но — взгляда от Зины он не отвел, и простертых к ней рук не опустил.