Купериада
Шрифт:
– Не желаю править! – вывернулся из державных объятий Иван. – Я пива хочу, а более – ничего.
– А надо, – вздохнул царь. – Долг требует. Родина зовёт. Держите его пока что. Я ему самолично позже мозги на место поставлю. И второго приберите, на всякий случай. Нечего ему про царского сыночка ложные измышления распространять, будто он с ним тесно знаком! Будем считать – превентивное задержание.
Широко, но нехорошо улыбаясь, стражники подступили к Ване и Лёве.
– Опричники! – жалко взвизгнул Иванушка, вспомнив обидное словечко из школьного курса истории, и изготовился покориться судьбе, но тут…
* * *
…И
Гораздо более позитивный, к тому же подкупленный ласковым тоном объявления Куперовский дёрнул-таки за бечёвку, и дверь, естественно, отворилась.
Навстречу визитёрам из глубокого кресла поднялся – нет, скорее, взметнулся – довольно странный типчик. Фигура его включала в качестве составных частей трапециевидный торс, расширяющийся, к счастью для его обладателя, именно кверху и затейливо украшенный мышцами; стройные – пожалуй, даже слишком стройные для мужчины – ноги; весьма мускулистые руки, заканчивающиеся неожиданно изящными ухоженными кистями с длинными пальцами, ногти на которых были безупречно наманикюрены; долихоцефалическую голову с несколько избыточной челюстью и приятными, но незапоминающимися чертами лица. Однако облачена эта фигура была уж очень специфически. Наряд состоял из распахнутой чёрной жилетки блестящей искусственной кожи, белых полупрозрачных плавок в голубой цветочек, выпячивающих именно то, что они и призваны были выпячивать, и сетчатых чулок с резинками. Белокурые волнистые волосы своеобразного господина были заплетены в косу, которая стекала до узкой талии; на голове наблюдались в массовом количестве заколки – преимущественно в виде медвежат и зайчиков.
Обнаружив в качестве гостей пару незнакомцев, хозяин заметно огорчился и даже всплеснул руками. Однако тут же подавил неудовольствие и гостеприимно воскликнул:
– Новые неизвестные друзья! Как приятно! Меня звать Вольфганг, и я весь, буквально весь к вашим услугам, калорийные вы мои!
При этом он помавал верхними конечностями, принимал изящные неестественные позы, а то и вальсировал по комнате, демонстрируя пухлую задницу, отчасти декорированную стрингами.
– Вам по пути никто не встречался, дорогие? Допустим, девушка? Такая… заметная? Нет? Жаль. Ну, ничего. А как вам, кстати, мои ягодицы? Идеальных пропорций, не правда ли, сладкие вы шалунишки?! Как я вам завидую! Вы можете ими сполна насладиться. Кстати, не желаете? Долг гостеприимства требует, особенно если встретятся столь аппетитненькие мальчики. Такие легкоусвояемые-легкоусвояемые. Странно. Ну, если что, я здесь, поблизости. А вот я могу лишь полюбоваться собственной попочкой в зеркале. Печально, не правда ли? Увы-увы. Кстати, а как вы относитесь к игрушечным пингвинам?
Лёва озирался, пытаясь определить источник больничного запаха, отчётливо ощущавшийся в помещении, и обнаружил в углу овальный трёхногий столик, полускрытый застеленной кроватью. Столешница была густо уставлена склянками и завалена пакетиками характерного аптечного вида. Количество лекарств заставляло относиться к масштабам заболевания хозяина с уважением. Или с опаской – Куперовский углядел в груде фармацевтической продукции известное ему сильное успокоительное и несколько различных транквилизаторов.
Когда он вновь посмотрел на Вольфганга, ситуация переменилась и ощутимо накалилась. На месте изящного юноши возвышался, поднявшись на задние лапы и угрожающе выставив передние, двухметровый волчина. Его иссиня-чёрная шерсть матово переливалась на свету, глаза свирепо блестели, с клыков периодически капала слюна. Острые длинные когти также не сулили приятных перспектив. На мохнатой груди животного болтались жалкие клочки жилетки. Однако чулки и трусики, видимо, были изготовлены из более эластичных материалов и выдержали метаморфозу хозяина. На волчьем теле они смотрелись довольно странно.
– Гляди, как волосами-то сразу оброс. И носяра вон какая стала длиннючая да горбатая! – прошептал Иван Лёве. – Я так и подумал сразу: не русский он, нет, не русский! А маскировался, вражина!
Между тем зверь не нападал. Он зарычал, и этот рык, если прислушаться, складывался в достаточно членораздельную речь:
– Слушайте меня, заблудшие твари, взыскующие наслаждений греховных, противных естеству!
– Э, нет, – запротестовал Ваня. – Это вовсе не мы. Это же ты – голубой… то есть педераст… гей… погоди, не обижайся, я как раз хорошо отношусь к гомикам...
Впрочем, монстр не обращал на его лепет внимания.
– Не убий! – вновь взревел он, но тут его как-то странно перекосило, и даже шерсть побелела, а затем пошла красными пятнами; голос тоже несколько ослаб. – Ну, хоть не каждый день. И не на трибуне, слышали?! Хоть до переулка дойдите, сучары. И плюшевых пингвинов не троньте, ни при каких обстоятельствах не прикасайтесь к ним, ясно?! – на несколько мгновений он вернул первоначальные цвет и напор. – Не укради! – вновь стал красно-белым. – Не укради из супермаркетов с видеонаблюдением, пожалеешь, – опять чёрный. – Не прелю… – воздух с трудом проталкивался через бронхи Вольфганга, белая морда была искажена страданием. – А я говорю – не прелюб… Ох… Ну хоть не каждый день и не по пьяни, – потемнел.
– И не с мужиками чтобы, а как положено! И не с пингвинам мягкими! И чтоб никаких резинок богомерзких! Плодитесь и размножайтесь мне тут, кому сказано?! – красно-белый. – А то нарожали уродов да полукровок, теряем генофонд нации, – чёрный. – А к ближнему относись как… – красно-белый, – как тузик к грелке!
Посреди комнаты вновь стоял человек, правда, порядочно измотанный и лишившийся жилета, но не стиля.
– Мальчики, ну дайте, я откушу кусочек, у вас же снова вырастет, вот увидите. Нет, если я укушу – точно вырастет! Ну, паца-аны… А кстати, милые, вы, случайно, не в курсе: привычка спать с игрушечными пингвинами свидетельствует о прогрессирующей шизофрении? Или всего лишь о лёгкой дебильности? Нет, что вы, мальчики, это я так, просто интересуюсь.
Его тело пошло волнами, неопрятные бугры вспучивались то здесь, то там – и опять вздыбилось красно-белое чудище.
– И грядут четыре всадника на дьявольских конях, и имя тем всадникам Игнашевич, Рахимич и братья Березуцкие! И лишь праведные, сплотившиеся на стадионе в Тарасовке, спасутся! И будет геенна огненная, и стон, и вой, и поражение! Ой, что несу!.. Пингвина мне, пингвина! Срочно!
Дверь распахнулась, и в дом ворвалась разъярённая невысокая девушка в багровой мини-юбке, белой кофточке с глубоким декольте, смело обнажавшим рубенсовских масштабов грудь, и в кокетливом алом беретике. Из её корзинки выглядывала рукоять пистолета.