Купериада
Шрифт:
– Дорогие (горячо любимые, избранные, несъедобные для меня, симпатичные, эмпатичные, притягательные, не вполне ненавистные) потенциальные посетители! Приобщите свои организмы к изысканным блюдам кухни ста сорока восьми с половиной планет! Здесь, в заведении «Как у мамы (сестры, младшей жены, третьей слева наложницы, подруги двоюродного брата, тёти, тёти тёти, рабыни хозяина, хозяйки гнезда, троекратной тёщи)», вы найдёте любую пищу! Вы покинете наш ресторан сытыми (довольными, счастливыми, полурастворёнными в кислотах, без сознания, полностью избавившись от продуктов метаболизма, в состоянии первой клинической смерти, ощущая отвращение ко всему живому)! Не проходите мимо! Отель при ресторане также ждёт вас! Здесь вы встретите комфорт, которого вы недостойны! Имеется недорогая солдатская столовая с комплексными обедами. У нас будущих защитников любого
Лёвушка так и не понял, каким образом голос, читавший сей текст, отмечал скобки, однако отлично чувствовал, в каких именно местах их следует ставить – как и прочие знаки препинания. Видимо, так проявляли себя достижения передовой межзвёздной науки.
Внутри вокруг столиков причудливой формы сидели, возлежали, стояли, нависая над ними (и публикой), порхали или текли по полу десятки разноцветных существ самого невероятного облика. Наконец-то Лёва встретился с иным разумом, более того – с иным образом мысли. Пока Кон вначале долго заказывал гарсону – крабоиду в золотистом смокинге и пышном чёрном банте – блюда с многосложными наименованиями (оказавшиеся при ближайшем рассмотрении свекольным холодником, котлетами с жареной картошкой, макаронами по-флотски и малиновым киселём – правда, последний был голубого цвета), а затем они всё это ели, Лёвушка чутко прислушивался к обрывкам разговоров у соседних столов, дабы приобщиться к перлам вселенской мудрости.
– А я ему: «Чувак, ты, в натуре, осознаёшь, на кого метёшь?!» А он мне: «Да вижу я, что ты козёл!» Я так и не понял: то ли он извинялся, то ли обидеть хотел? – басил одетый в клетчатый костюм-тройку рогатый субъект, потрясая жиденькой бородкой и изредка пристукивая по столу лакированным копытом.
Посуда звенела. Сосед недоумевающего рогача, похожий на него, как брат, сочувственно кивал, не забывая потягивать через трубочку прозрачный напиток из графинчика. «Интересно, как они умудряются одеваться, копытные-то?» – думал Лёва. – «Или их кто-нибудь одевает? А зачем, кстати? С такой-то шерстью… Видимо, хотят выглядеть цивилизованно».
– Она мне: ты, дэскат, сэксуально озабоченный. А я ей в отвэт: «А что, сэксуально бэззаботный – это лучше, что ли?..» – сипела мохнатая мегасороканожка в колпаке с колокольчиком, наворачивая с жирным чавканьем нечто размолотое до кашицы, но, несомненно, мясное. – Эй, малый, тащи ещё малэнькую. Я малэньких люблю, да-нэт? Пусть будэт малэнькая, но много!..
– Точно, друг! – провозгласил его собеседник, антропоморфный двухметровый субъект с крокодильей головой, одетый в бермуды и телогрейку. – Много – это завсегда лучше, чем мало. Так выпьем же за это!
Капля жидкости, которую он принял одним глотком, расползлась бурым пятном по напольному покрытию.
– И ты ж понимаэшь: любила она мэня. Вэдь любила?
Крокодилолюд щелкнул зубами. Согласился, должно быть.
– Вот… Любила. Однако ушла. В самую душу поганку кинула! С тэх пор-р-р тоскую! Ну нэ дур-р-ра, а? Какого пар-р-рня кинула!..
– Дура, – подтвердил крокодилоподобный. – Где она теперь такого, как ты, найдёт?
– Нигдэ, – просопел сороканог. – Такие, как я, только на Эр-р-рэбусэ водятся. Да и там мало нас. Навэр-р-рное, скоро вымр-р-рэм, да-нэт?
И он зарыдал, покрываясь каплями влаги по всему телу. К его слезам присоединился и собеседник, в исполнении которого плач выглядел особенно внушительно.
– Слышу ночью шум в гостиной, грохот, – рассказывал оседлавшему крохотную рюмку оранжевому клопу шестилапый зелёный кролик. – Ну, тихонько встал, врываюсь, кричу: «А ну, кто здесь, кто не здесь?!» Смотрю – а там два таких амбала: с крыльями, копыта грязные, но, что характерно, размером точно с мою морду, как измеряли, падлы. Уютно так расположились, уже колбасу из холодильника жрут. Ну, делать нечего, познакомились, подружились…
Клоп ничего не отвечал, налегая на алое содержимое своей посудины.
– Ты же знаешь: у нас, как всегда: жестковыйность растёт, удои падают… – жаловался на жизнь интеллигентно одетый шимпанзе макакоподобной девушке в розовом мини. Та кивала, грустно поглядывая на пустеющую бутылку, и явно подсчитывала в уме количество рюмок.
– А потом она, понимаэшь, «на минутку» вышла. «Погоди, я что-нибудь накину», – говор-р-рит, понимаэшь. Ну и накинула, понимаэшь, ещё тр-р-ридцать пр-р-роцэнтов
– А я ему: да ты с ума спятил! Оказалось – и вправду… – заявил, допивая бутылку, шимп. Не дослушав, его спутница, с грохотом отодвинув стул, встала и направилась вон из трактира. Партнёр вскочил, бросился за ней, зацепился за что-то, упал, вскочил, вновь запнулся… У самого выхода догнал розовенькую, стал ей что-то объяснять, оправдываться, размахивая всеми четырьмя конечностями. В конце концов они до чего-то договорились и ушли, причём она волокла его на себе.
– И главное, что во время службы-то выяснилось: это самый Его Преподобие оказался глух, как тетерев; впрочем, оттого ещё более преподобен… То есть это они так считают. Обе мамаши, значит. Текст врал напропалую, невесту выдал за папашу жениха… То есть за моего с братаном папку… Перепутал малость. Впрочем, гостям понравилось. А толку? Всё одно они месяца не прожили. Церковный брак, таинство. Тьфу! Лучше бы пошли да в мэрии расписались, как я. Хотя моя тоже ушла. Но год, однако же, прожили. Как люди… – растолковывал потасканный, впрочем, в костюме и несвежей белой сорочке с галстуком-бабочкой, блондин, парень так лет тридцати-сорока. Его слушателями были десяток розовых слонов и одинокий зелёный чёртик с унылым выражением забавной мордочки. При этом складывалось впечатление, что белобрысый говорит, обращаясь не к своим созастольникам, а в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, просто по привычке сотрясать словами атмосферу. Кажется, он был не вполне уверен в том, где находится, и в реальном существовании своих молчаливых спутников. Из еды на столе наличествовали три пустых и одна ополовиненная бутылки «Бормотухи плодоовощной особой высшего качества» и несколько надкусанных в разных местах солёных огурцов. Всё это употребил блондин, его визави ничего не ели и не пили.
К Куперовским, заметив, что они уже закончили, подошёл гарсон в серебристом смокинге и лимонной бабочке.
– Ваш счёт, пожалуйста, и вот, – он протянул графинчик с голубоватой жидкостью, – наш фирменный. За счёт заведения, как почётным гостям.
«Странно», – подумал Лёва. – «Разве у него был не золотой смокинг? С чего это он вздумал переодеваться?» Видимо, у Дяди возникли сходные мысли, потому что он не стал наполнять рюмки, а вместо того очень бережно, стараясь не взболтнуть и не ударить, поставил презент на стол. Напиток странно бурлил и даже чуть дымил из-под фигурной крышечки.
– А куда делся наш гарсон? – спросил Великолепный.
– Это я – ваш гарсон, – неуверенно пробормотал крабоид, спиной вперёд отступая от столика. Не выдержав тона, он внезапно развернулся и, расталкивая публику, кинулся прочь.
– Верительные грамоты вручены, первый ход сделан, – загадочно пробормотал Дядя.
От кухни уже спешил настоящий гарсон – золотистый.
* * *
На «Непобедимый» возвращались затемно (впрочем, ввиду маломощности здешней звезды, на Заправке всегда было несколько тускловато) – Лёвушка всё же потащил Дядю на осмотр перлов местной архитектуры. Впечатлил здоровенный вывернутый наизнанку икосаэдр на тонкой ножке. Кон сказал, что в точности так выглядит произрастающий в созвездии Весов пачкальщик рыдающий, внешний вид которого хозяин казино воспроизвёл из задушевно-патриотических соображений. Правда, тут как раз подъехали спасатели на футуристической расцветки семиколёсной машине, и выяснилось, что помещение первоначально имело вполне правильную форму, но его попросту выперло из почвы (вместе с фановой трубой) и разворотило извержением подземного грязевого вулкана. И вообще это оказалась скромная похоронная контора. Ну и, конечно, игровой клуб «Делириум», стены коего были изготовлены из подмороженного света и раз в полторы минуты меняли форму (вынуждая большинство любителей азарта собираться в центре зала, где по традиции делались самые крупные и рискованные ставки), тоже запомнился. А так, в общем, ничего особенного – в Нью-Йорке попадаются проекты и побезумнее. Не говоря уже о Москве.