Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)
Шрифт:
В музее было тихо и удивительно чисто. Одна сотрудница меня узнала, спросила, не на раскопках ли мы. Пришлось ответить, что нет. И в сердце кольнуло.
Я заторопил друзей, и мы вернулись в гостиницу. Там нас чуть Кондратий не хватил. Дверь в номер была приоткрыта. Мы не сговариваясь бросились внутрь и застыли на пороге. Две миловидные женщины убирались в комнатах. Мы с облегчением перевели дух и переглянулись.
Каждый из нас в душе, я уверен, проклинал себя за беспечность. Отправившись просто пошляться, мы оставили без присмотра огромную сумму денег. Это послужило нам уроком на будущее. С тех пор мы никуда не уходили вместе, если в доме оставались
После обеда, когда мы дремали, развалясь на кроватях, к нам постучал молодой парень, сказал, что он от Хлюста, что дом освободился, и Хлюст просит кого-нибудь сходить посмотреть его. Пошли Дима и Манхэттен. Я остался.
Вернулись они быстрее, чем я ожидал, оба в приподнятом настроении, почти восторженные. Наперебой бросились расхваливать домик, заторопили, затормошили меня, и уже вечером мы переехали на новое место. Это оказался небольшой дом из четырех комнат, беленый, без обоев, светлый и чистенький, огражденный высоким забором. Вдоль стены шла беседка из виноградных лоз, которые летом закрывали окна зеленью от яркого и жаркого солнца Кубани.
Во дворе стоял большой сарай, крепкий, с мощными воротами. Огорода не было, зато радовал глаз фруктовый садик. Яблоня, груша, четыре вишни, два высоченных абрикосовых дерева и громадина-орех. И ещё была кухня-времянка, в каких здесь с весны до поздней осени проводит основное время почти все женское население, заготавливая разносолы и варенья, благо все растет тут само, только собирай.
Нас все устраивало. Со всех сторон дом окружали соседские заборы, с примыкающими хозяйствами, так что незаметно подобраться к нам было бы непросто, пришлось бы лезть через несколько дворов с собаками. Сарай был вместительный, во двор можно загонять машины, причем подгонять их прямо к сараю. И место тихое, и подъезды удобные. Словом, лучше не придумаешь.
Вечером мы устроили скромное новоселье, пригласив соседей, которые охотно откликнулись, завалив наш стол ранней зеленью, такой непривычной для нас в это время года, и всевозможными банками с "закрутками", как здесь называют маринады и соленья. Еще больше нас одарили полезными советами и информацией. Здесь все знали решительно всех и решительно все: кто, что, с кем, когда и куда.
Но один совет был действительно более чем ценен. Мы как-то упустили это из виду. Нас предостерегли от покупки меха плохой выделки и просто "больного". Когда я по наивности спросил, как это определять, на меня посмотрели, как на ненормального.
– А как же вы покупать собирались?
– поинтересовался сосед.
– Вы же до своей Москвы ничего не довезете. Понапхают вам "дурака", пока перевозить будете, весь ворс осыпется.
Тут мы крепко призадумались. Специалисты по мехам мы, надо признаться, никудышные. Нам тут же присоветовали взять в консультанты соседского дедка, который про нутрий знал больше, чем про самого себя. Это нас взбодрило, но самогонка, которая появилась после того, как с водкой было покончено, сильно повоздействовала на мое состояние. Как меня отправили "ночевать", я плохо помнил.
Утром я встал с головной болью, помятый. Димка и Манхэттен спали, я не стал их будить, вышел из дома. С удовольствием умылся под колонкой прямо во дворе, водичка была ледяная, но как будто живая. Растерся полотенцем и повеселел. У ворот около крыльца стоял почти новенький "рафик", его, наверно, вчера пригнал Хлюст, когда я уже спал.
На столе, стоявшем под зеленой крышей винограда, я убрал следы вчерашнего веселья, в кухне-времянке сварил себе кофе, сел на ступенечку и пил горячий напиток, наслаждаясь его вкусом и свежим воздухом.
Вскоре проснулись мои товарищи, и наскоро позавтракав, мы отправились на трудовые подвиги. В первую очередь проехали по адресам, которые нам напихали гаишники. Хорошее отношение с милицией - святое дело.
Дальше так и пошло. С утра мы завтраками, брали дела Андрея и отправлялись до самого вечера, колесить по городу и ближайшим станицам и хуторам, отыскивая продавцов, меха и шапки. Не все складывалось гладко. Многие сидели по домам, выращивали нутрий и продавали их уже привычным оптовикам, которые в определенное время приезжали за товаром. Были и перекупщики, которые так же, как мы, скупали товар по заказам для оптовиков, а те платили им за труды. Правда, такого размаха, как у нас, ни у кого не было, и порознь эти перекупщики нам конкуренции не составляли. Но вместе, совокупно, они оттягивали на себя значительную часть этого мехового айсберга, верхушка которого только едва проглядывала на Северном рынке. Он работал по выходным, хотя и шли давние разговоры о переводе его на ежедневный режим.
На рынок и по адресам ездили мы с Димкой, Алик в основном сидел дома, руководил финансовой деятельностью, определял стратегию и тактику. И караулил. Он все что-то вычерчивал, высчитывал, подолгу уединялся с дедом Андреем, который страдал бессонницей и чисто медвежьим здоровьем. Мы уже с ног валились, а старик все ничего. У него ещё хватало сил на долгие беседы с Манхэттеном, в лице которого старик обрел внимательнейшего слушателя. Алик буквально конспектировал за дедом каждое слово.
Поначалу мы покупали товар, почти не торгуясь, часто уступали из жалости, видя многодетные семьи и страдающих от своей бесполезности здоровых мужиков. В городе царила жесточайшая безработица. Кормились в основном за счет подсобного хозяйства да случайных заработков. Почти все предприятия в этом и без того не особо промышленном городе стояли. Некоторые за ненадобностью, другие, потому что не выдерживали конкуренции, а кого-то просто не пускали из региона на российский рынок, чтобы избежать конкуренции дешевого товара.
Но вскоре нас затянула жажда наживы. Мы считали прибыли, и у нас кружилась голова. О таких деньгах мы никогда и мечтать не могли. Постепенно мелочная и нудная торговля из-за каждого рубля перестала смущать нас, мы отчаянно бились и цеплялись за каждую копейку, словно она у нас последняя. Мы увлеклись поисками дешевого товара, бросались на каждого продавца и владельца нутрий, как коршун на добычу. Мы поняли, что такое страсть наживы. Это была действительно страсть. Ни с чем не сравнимый азарт, охота, погоня. Здесь было все, о чем мечтают мужчины, если у них в жилах течет кровь, а не розовая водичка. Адреналина в этом деле хватало с избытком.
Отрезвление пришло неожиданно. Мы как-то подъехали к одному из домишек, где накануне договорились закупить партию шкурок. Партия была не особо большая, но мы долго уговаривали хозяина, измученного какими-то болезнями, на лечение которых они с женой и переводили все свои, с таким трудом добытые деньги. Бедняга оказался втянутым в страшный житейский водоворот: тяжелым трудом зарабатывая на лечение одних болезней, попутно приобретал себе новые. У него был свой оптовый покупатель. Он бы, наверное, не согласился продать шкурки нам, хотя и уговаривали мы его почти час, но тут пришла из аптеки его супруга, рано состарившаяся женщина, тяжело переваливающаяся на распухших ногах, послушала наши "песни" и сказала: