Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

Меньшов Виктор

Но в это время за его спиной раздался пронзительный женский визг: это мать вцепилась в дочку, их пытались оторвать друг от друга, но обе отбивались, плакали.

– Пошли!
– шепотом скомандовал Димка, заметив, что конвоиры наши отвлеклись.

Дима и Степа, прошедшие выучку в десанте, не забыли этой школы и лихо завалили своих визави, Манхэттен бестолково затоптался, а водила ошалело бросился вперед, столкнувшись со мной, отчего я в падении едва успел схватить Мишаню за ноги. Надо мной грохнул выстрел, пуля обожгла щеку, но я уже подмял его под

себя и выкручивал руку с пистолетом.

Он был худой, но жилистый и довольно сильный. Ему даже удалось на мгновение оказаться сверху. Но сделал он это зря. Мишаня вдруг уронил на меня голову, и его рука, сжимавшая оружие, разжалась. Мне на лицо закапала кровь. Я спихнул тяжелое тело и увидел над ним застывшего подростка с камнем в руках.

– Отойди и ложись!
– крикнул я ему, кидаясь к пирамиде с оружием.

Где-то в темноте грохали выстрелы, слышались крики. Я схватил карабин, передернул затвор и прислушался. Вдруг прямо на меня, на свет, выбежали два мужика, совершенно ошалелых, с остекленевшими глазами, с двустволками в руках.

– Стоять!
– заорал я на них, вскидывая карабин, но они, вместо того, чтобы остановиться, стали поднимать стволы.

Одного я застрелил сразу, второй успел выстрелить, но пуля прожужжала высоко над моей головой.

– Жаканом, или картечью, гады, заряжали, - зло подумал я, дважды стреляя в развоевавшегося казака.

Тот странно икнул, согнулся пополам и, выронив ружье, упал головой в костер. Вспыхнули волосы, затлела гимнастерка.

По-хорошему, надо было вытащить его из огня, но я ринулся бегом в темноту на помощь товарищам.

– Димка! Степан! Алик!
– кричал я, перебежками двигаясь в ту сторону, откуда слышались выстрелы, чтобы не пальнули в меня, целясь на голос.

– Не стреляй!
– раздался из темноты голос Димки.
– Стой у костра, мы здесь, вроде, закончили.

Я вернулся к костру и подошел к подростку, который совсем плохо говорил по-русски, что-то бормотал скороговоркой и лихорадочно блестел глазами. Я подобрал чей-то валявшийся кожушок и накинул ему на плечи. В круг света вышли Манхэттен и Димка. Впереди семенила маленькая женщина в порванном на плече платье и накинутой чужой телогрейке.

За нею Димка нес на руках девушку, судя по неестественно запрокинутой голове, мертвую.

– А где Степан и водитель?
– спросил я.

– Водилу убили, - ответил Алик.

Дима аккуратно положил несчастную рядом с её убитым отцом и ответил мне:

– Степка там, - он мотнул головой назад, - Разбирается с теми, кто девочку убил.

В ночи громыхнула короткая очередь. Через пару минут показался Степан с автоматом в руках. Он бросил на землю две винтовки.

– Машину кто-то из вас водить умеет?
– спросил Димка у женщины и мальчишки, которые тихо сидели возле убитых родных.

Женщина подняла на него глаза и ответила, раскачиваясь:

– Я немного могу.

– Вот ваши деньги, - он протянул ей пакет, который нашли у них бандиты, ряженные под казаков.
– И ещё немного от нас. Садитесь в свою машину и потихоньку езжайте к посту ГАИ, он километрах в двадцати отсюда. Прямо по дороге. Только про нас не говорите, если сможете.

– Как можно?
– удивилась женщина.
– Вы нам жизнь спасли.

– Спасли, да не всем, - вздохнул Манхэттен.

– Бог вам поможет!
– убежденно произнесла женщина, даже не заботясь о том, чтобы вытирать катящиеся по щекам слезы.
– Мы с сыном за вас молиться будем.

Мы собрали убитых в "КАМАЗ", подогнали все машины - четыре обнаруженных неподалеку мотоцикла и "Москвич" - поближе к костру, перегрузили шкуры обратно в наш автомобиль, водителя положили в сторонке, вылили бензин на весь этот транспорт и подожгли. Помогли собрать женщине и её сыну вещи, и они уехали. Мы, впрочем, тоже торопились. На такую стрельбу и такое зарево рано или поздно должны заявиться менты.

Дома загнали машину во двор, разгрузили, отогнали на договоренное с Хлюстом заранее место, и до утра не сомкнули глаз. Но все было спокойно. Это говорило о том, что на нас ещё не вышли, а женщина и паренек сдержали обещание.

Мы уже стали думать, что худшее позади, но ближе к вечеру заявился Хлюст. На этот раз с четырьмя головорезами. И все они вошли в дом.

Там за столиком сидел я в гордом одиночестве. Сидел и кушал картошку. С большим аппетитом. При виде Хлюста я сделал удивленное лицо.

– Чего это ты так рано? Машина твоя стоит на месте, на соседней улице. Видел?

– Машина-то стоит, сука!
– он сел на край стола, смахнув предварительно чашки.

– Я хотел возразить против такого грубого обращения с посудой, но Хлюст достал пистолет и положил его перед собой. Его сопровождающие достали одинаковые обрезы.

– С чего это вы за оружие хватаетесь?
– сделал я удивленное лицо.
– У меня в руках кроме вилки вроде как и нет ничего. Да и по количеству расклад в вашу пользу.

– Ты дуру не гони!
– взорвался Хлюст.
– Где застава казачья? Что за баба нерусская на пост с сыном приперлась, про стрельбу говорила? Мишаню угрохали, а?!

– Ты, Хлюст, на меня не ори. Хочешь говорить, говори толком, что и как. Твоего Мишаню я видел около "КАМАЗа", когда мы груз перебрасывали, как ты велел. Он обмолвился, что будет сопровождать машину по твоему распоряжению. Вот и все. А что стряслось?

– А то стряслось, фрайер ты недорезанный, что мы тебя сейчас кончать будем. Где дружки твои?

– Спят в той комнате, - кивнул я на занавеску, которая заменяла нам дверь.

– Поди глянь, - бросил Хлюст одному из бугаев.

Тот отправился выполнять приказание и откинул стволом полог. И тут же вернулся, подняв руки вверх. За ним в комнату вошли Степа и Манхэттен с пистолетами в руках. Степа держал в одной руке отнятое у бугая ружье-обрез.

– Я же говорил тебе, Хлюст, не спеши, - перехватил я его руку, потянувшуюся за пистолетом.
– А уж если спешишь, то не опаздывай, что ли.