Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)
Шрифт:
– Товарищ Точилин, скажите, у нас что, обыск?
– Почему вы так решили?
– смутился следователь.
– Да вот товарищ участковый, э-э-э, не расслышал, как его звать-величать, в ящиках наших роется, словно у себя дома.
– А что, хозяева возражают?
– удивился участковый, задвигая один ящик и выдвигая следующий.
– Я могу и не смотреть.
– Товарищ Чугунов, - строго обратился к нему следователь.
– Прекратите это.
– А я чего?
– сделал детское лицо участковый.
– Я ничего. И закрыв ящик, подошел к столу. И там вдруг завертелся вокруг чего-то, одному ему видного. Присел так, что
– Вы что это себе позволяете?
– ахнул следователь.
– Я сотру, - успокаивающе поднял руки участковый Чугунов.
– Только можно я пару вопросиков задам?
– Пуская он сначала ответит, как это он собирается чернила со скатерти стирать?
– возник Степа.
Но следователь смотрел на участкового с интересом.
– Спрашивайте, Чугунов, - разрешил он.
– Вы, конечно, за скатерть извините, но на вопросы вам придется ответить. А с этим мы потом разберемся.
Чугунов с удовольствием закивал и не стал откладывать дела в долгий ящик:
– Вы мне скажите, ребятки, кто-то из вас охотой балуется?
Он смотрел на нас своими невинными голубыми глазками, а у меня по спине побежали мурашки.
– Это в каком смысле?
– осторожно спросил Дима.
– Если дома, то я, например, а если здесь, то никто. У нас и ружей нет. Можете посмотреть.
– А что же вы тогда на столе ружейным маслом мазали, хлеб, что ли? спросил посуровевший разом участковый, мгновенно потерявший свою чрезмерную полноту и вальяжность.
Он сидел, наклонившись вперед, зорко следя за каждым нашим движением. Но на него никто не бросился, да и не собирался. Мы молчали. Ни звука не нарушало звонкой тишины.
– Вы не ошибаетесь, Чугунов?
– спросил следователь, наконец, сообразив, в чем суть вопроса.
– Да что вы! Как можно!
– отпарировал весело участковый.
– Это никогда в жизни.
– Прошу ответить, господа, - сурово обратился к нам следователь.
– Извините, - растолкал нас Манхэттен.
– Я не знаю, о чем идет речь, я не охотник. Но масло на столе пролил я. Капнул немного. Только вы, товарищ участковый, ошиблись. Это не ружейное мало, это я купил на рынке веретенку. У меня, простите, радикулит, так мне посоветовали мазать веретенным маслом, и знаете, помогло. Ничего не помогает, только веретенка, представляете!
– Что скажете, Чугунов?
– посмотрел следователь на погрустневшего и покрасневшего участкового.
Тот замялся, переступая с ноги на ногу, потом чувство справедливости взяло верх, и он нехотя пробурчал:
– Возможно. Это, в принципе, одно и то же.
– И что, ружейным маслом лечат радикулит?
– совсем по-мальчишечьи заинтересовался следователь.
– Лечат, - вдохнул Чугунов.
– Сам иногда это дело пользую. Извините, малость перебдел, - развел он руками.
Мы охотно его простили, а со слов следователя поняли, что нас особо не подозревают, дед Андрей очень дорожил работой с нами, можно даже сказать гордился. И всем нас нахваливал. Что все соседи и подтвердили. Они стали прощаться, но камень с ружейным маслом, который в нас запустил участковый, был не последним у него за пазухой. Уже на пороге он вдруг спросил, как бы между прочим:
– Кстати, а зачем к вам ходит Хлюст?
– Это кто такой?
– слишком быстро отреагировал я.
– А это Хлюстов Валерий Константинович, - покосившись на меня, с вновь вспыхнувшим подозрением ответил он.
– Так бы сразу и сказали!
– радостно ответил я.
– Приходил несколько раз Валерий Константинович. Машину мы у него арендуем. А вот по кличке мы его не знали. Что за чудное прозвище? Он что, сидел, или это школьное?
– Хлюст-то?!
– весело вскинулся Чугунов.
– То есть, Хлюстов? Ну, ребята, такие вещи про своих друзей не знать! Он не просто сидел, он очень даже сидел. Долго и вдумчиво. И неоднократно. Так что вы, мужики, поаккуратнее себе знакомства выбирайте.
– Заметано, участковый!
– заверил его Манхэттен.
– Будь спок! Можешь спать спокойно. Каждое сказанное тобой слово я высеку в камне и повешу у себя над кроватью. Ночью этот камень сорвется, и я умру раздавленный могуществом твоего разума.
– Он у вас что, с приветом?
– покрутил пальцем возле головы участковый.
– Ку-ку, да? Вы смотрите, шутки шутками, но я вас серьезно предупреждаю: этот Хлюст - тип опасный, даже для своих. Он помолчал, подождал, пока следователь отойдет на приличное расстояние, и, хитро прищурившись, сказал:
– Вы бы лучше под дурачка не "косили" и тряпочки от шомполов в помойное ведро не выбрасывали. Или ведро вовремя, что ли, выносили. И еще: ружьишко, если оно законное, лучше зарегистрируйте. Или сдайте.
Он поправил фуражку и потопал за следователем.
– Силен мужик! Прямо Анискин!
– покрутил головой Степан.
Он что-то совсем сник. Мы все были расстроены гибелью старика Андрея, которого уважали и любили. К тому же мы понимали, что в его смерти есть и наша косвенная вина, а возможно, и прямая. И мы не могли не понять, что влезли в слишком серьезные дела. Смерть дышала нам в затылок. А ситуация становилась все запутаннее.
В сарае лежал товар, фактически украденный нами у Креста и компании. Об этом знал или догадывался Хлюст, который требовал своей доли. Но где гарантии, что, получив свое, он не заложит нас Кресту? У него самого явно какие-то неприятности, слухи из ничего не рождаются. Раз он держит воровскую кассу, значит, претензии к нему денежного характера. Значит, запустил лапу в общак. А это жестоко карается. Вот он на нас и наседает, требуя вступить в смертельно опасную игру с Крестом и Черепом, а там и ещё черт знает с кем. С теми, для кого существует свой закон - закон беззакония, по которому они живут.
А тут ещё страшные Обух и Шило, какие-то ископаемые монстры. Страшные тем, что для них вообще не существует пределов. Им ничего не стоит войти к человеку во двор и среди бела дня грохнуть его топором по затылку, прямо у крыльца, почти на виду у всех.
Нас втягивали под жернова. Я уже слышал, как трещат наши косточки. Пойти в милицию? А с чем? И ещё надо помнить о десяти расстрелянных нами бандитах, которые сгорели в степи, в "КАМАЗе". У нас теперь их оружие, которое ещё неизвестно, как и где добыто. Первым порывом было избавиться от него. Но тогда мы оставались бы совершенно беззащитными перед Хлюстом и перед Шилом с Обухом. И перед маячившей на горизонте фигурой Креста.