Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)
Шрифт:
До позднего вечера мы обсуждали обстановку, но так и не пришли к единому решению. К вечеру Степа созрел.
– Ребята!
– взмолился он.
– Уеду я. Вы как хотите, а больше не могу и не хочу. Это дело кровью замазано. А с меня крови хватит. Я не трус, но у меня семья, дочка маленькая. Я даже доли своей не прошу, дайте мне только на дорогу до Москвы да хоть немного на первое время. Совсем немного, потом что-нибудь заработаю. Но хоть дочь сиротой не будет расти. Добром это не кончится, вы же сами понимаете. Надо рвать отсюда. Бросать все и рвать. Вы же не хотите стать такими, как эти хлюсты и обухи!
Он, конечно,
– Ладно, Степан, - решили мы.
– Мы тебя не держим. Спасибо за помощь, мы очень тебе обязаны, правда. Долю мы тебе выделим. Про тебя из компании Креста никто не знает. В Москве позвонишь Кресту, мы дадим тебе телефон, расскажешь ему, что тут творится. Понял? Только из дома не звони. И ни в коем случае не называйся и не показывайся им на глаза.
На том и порешили. На следующий день купили Степе билет, снабдили деньгами и распрощались. Провожать не поехали, чтобы не навести на него кодлу Хлюста. Мы посоветовали ему не светиться на вокзале в Курганинске, а поехать и сесть на тот же поезд в Армавире - "городе ветров", который прозвали так из-за того, что ветры на его улицах - вещь постоянная и всесторонняя. Ехать до него чуть дольше, около часа, но там не пасутся люди Хлюста.
Отправили мы Степу на автовокзал, выпили на посошок и легли спать. Настроение было поганое, на душе - муторно и неспокойно. Поэтому, наверное, я и проснулся ночью. Сел на кровати. Во дворе что-то происходило. Тихо звякнуло, потом чуть слышно стукнуло. Я свесил ноги с кровати, осторожно встал, достал из тайника пистолет и, не зажигая света, выглянул в окошко. Вроде все спокойно. Я уже хотел лечь обратно, как вдруг опять услышал легкий шорох, только звуки шли с заднего двора. Я ринулся бесшумно на кухню, и сквозь неплотно прикрытые ставни посмотрел в огород, который раскопал вошедший во вкус дела Манхэттен. В Алике проснулся зов земли, и он целыми днями торчал кверху задом в огороде, окучивал, полол, поливал, холил и лелеял какие-то мелкие росточки и терпеливо ухаживал за ними, не щадя сил.
Во дворе было светло от полной луны, но сначала я ничего странного не заметил. Только позже увидел около туалета тень, она долго стояла без движения, потом наконец оторвалась от стены и крадучись пошла к сараю. Я уже хотел выйти, решив, что это воришка влез за шкурками, но что-то удержало меня от поспешного поступка. И правильно. В крадущейся тени я вдруг узнал Хлюста.
"Какого хрена этот ублюдок лазает по нашему двору?
– подумал я.
– И не боится один! Знает же, что если поймаем - не сдобровать ему".
Тем временем Хлюст зашел в сарай, тихонько скрипнув воротами. Пробыл он там недолго. Вышел, огляделся по-волчьи, поворачиваясь не головой, а всем туловищем. Потом быстро пересек двор и с неожиданной легкостью махнул через забор. И тут я подумал: хорошо, что я не вышел. От забора со стороны улицы отделились три фигуры, и они все вместе пошли по улице. Через пару минут тихонько заурчал мотор машины, и все стихло.
Я разбудил ребят, рассказал о визите незванного гостя. Мы посовещались и решили, что он приходил на разведку, посмотреть, остались ли у нас те шкурки, которые, по нашим словам, мы отправили в последний раз на его "КАМАЗе". И ещё решили, что в ближайшее время нам надо ждать от него неприятностей.
– Послушай, Николай, - задумчиво обратился ко мне Алик Манхэттен.
– А на кой ляд они нам сдались, эти шкурки? Продать мы их не продадим. Начнем продавать - они нас сразу засекут. Да и как эдакую груду продать быстро? Оптовиков здешних мы сами запугали, с нами побоятся дело иметь. А в розницу - это надо год торговать, чтобы продать целую машину товара. Вывезти их в Москву мы сами не сможем. Или отберут по дороге, или на взятках разоримся. У Креста и
компании свои каналы были для этого. Может, отдать их Хлюсту, пусть заткнется? А мы на следующей партии свою копейку урвем с миллионов Креста. Да и так уже заработали неплохо.
– Все ты говоришь почти верно, Манхэттен, - поправил я его.
– Только не забывай, что за тип этот Хлюст. Это как у Козьмы Пруткова: "Ему дай палец, он из тебя весь скелет вытащит".
– Это точно, - угрюмо подтвердил Димка.
– Это такая тварь. Ты же сам видал, как он за деньги горло рвал. Ему на всех положить. И на нас, и на Креста с Черепом. Он, видать, влип конкретно, вот и бесится, за последние соломинки цепляется.
– Конечно, - поддержал Алик.
– Он нас за фрайеров держит. Выдоит что сумеет, потом сдаст Кресту и все свои грехи на нас спишет. А там доказывай, что ты не рыжий.
Решили быть начеку, оружие держать наготове, а пока лечь отоспаться. Но не суждено нам было в эту ночь выспаться. Вдалеке грохнуло. Потом ещё раз, и еще.
– Ручные гранаты, - сказал опытный Дима.
И тут же бухнул выстрел, потом второй. А через паузу коротко татакнул автомат. И ещё одиночные выстрелы. Автомат зашелся в кашле, но его неожиданно заглушил другой звук, словно кто-то пробки выбивал из бутылок с шампанским:
– Пам-пам-пам!..
– Пулемет!
– удивился Дима.
– Это уже целая война.
– Может, чеченцы?
– опасливо отодвинулся от окна Алик.
– Да брось ты. Далеко. И не похоже.
– А ты почем знаешь, что похоже и что не похоже?
– ехидно осведомился у Димы Манхэттен.
– Далеко ведь...
Димка не успел достойно ответить своему всегдашнему оппоненту. Послышались звуки милицейских сирен, резкие вопли пожарных машин, заунывный плач "скорой помощи".
– Ничего себе!
– ахнул Манхэттен.
– Действительно на войну смахивает.
– Война - не война, - мрачно сказал Дима, вслушиваясь, - но заваруха приличная.
Мы вышли на улицу. У своих ворот уже стояли маленькими кучками соседи.
– Чего это палят, где?
– осведомился Дима у соседки, стоявшей в кругу подруг. Они ежились от утренней прохлады, но не расходились.
– Да кто его знает, - пожала она плечами.
– А че там знать, - удивилась другая соседка, веселая и рослая Зина. На дальнем хуторе стреляют.
– Это где полицаи живут, что ли?
– А то!
– отозвалась уверенно Зина.
– Где же ещё и стрелять-то? От бандюги проклятые! Хоть бы их поубивали усих.