Купленная. Игра вслепую
Шрифт:
Легкое опьянение ударило по мозгам практически сразу, уже через пару секунд после первого глотка, но закусывать все равно не тянуло. Возможно, о последнем он и пожалеет либо через несколько часов, либо где-то по утру, но сейчас ему на все это было откровенно посрать.
Каждый лечится от определенных видов боли лишь известными ему методами и подходящими препаратами. И пусть это мало походило на ту же физиотерапию, но так хотя бы он мог успеть справиться с остатками изводивших его за последние часы сомнениями. Какой смысл теперь включать голос совести, когда все уже решено, приведено в исполнение и ждет того самого звездного часа, когда отправится на самую дальнюю полку, самого дальнего сектора мертвого архива? Вот он и не включал. Может лишь слегка ностальгировал и проверял уровень сигнала мобильной
Мальцев звонить не стал. Прислал смс-ку где-то в девятом часу: "Готов подъехать. Если есть еще какие-то указания?.."
Коротко, но, как обычно, по существу, без излишних подробностей и ненужных пируэтов. Для получателя это достаточно содержательная информация и вполне себе ожидаемая.
"Подъезжай." — такой же сжатый, но мало что раскрывающий для безучастного наблюдателя ответ.
Вот, в принципе, и все. Осталось лишь вбить последний гвоздь в эту массивную, пока еще не проеденную гнилью крышку гроба и захоронить вместе с содержимым на дно черной бездны с символичным названием Вечное Забвение. Хоть какие-то, но тоже своего рода поминки. И кто-то же должен был их провести.
Ждать от Мальцева при появлении в квартире что-то еще, кроме молчаливого кивка вместо хоть какого-то словесного приветствия и не менее скупых движений, как всегда, не приходилось. В кабинет он зашел с замшевым саквояжем более меньших размеров, чем с той вместительной сумкой, с которой приезжал в "Артемисиа абсинтхиум". На руках уже не резиновые, а брендовые перчатки из черной кожи под стать общему стильному образу столичного дэнди. Причем перчатки снимать так и не стал. Выложил перед Стрельниковым прямо на стол, рядом с телефоном вначале запечатанный в пластиковый футляр флеш-накопитель, а потом уже и медицинский термоконтейнер для транспортировки донорских органов где-то литра на полтора, не больше.
— Теперь я могу быть свободен, или вы будете просматривать отчет до самой последней секунды? — не совсем уж и вежливо, но Инквизитор иного поведения от бывшего спецназовца и не ждал. После таких специфических заданий у любого киллера, очень далекого от антисоциального расстройства личности, останется только одно вполне себе обоснованное желание — поскорее смыть с себя любые воспоминания о содеянном. Неважно каким способом. Главное, чтобы никто не видел твоих слабостей и не знал, как ты на самом деле справляешься со стрессами столь немыслимых размахов.
— Отчет, само собой, просмотрю. Увы, но без этого никак. Хотя бы первые минуты.
Пусть его и тянуло со страшной силой именно к контейнеру, Глеб все-таки взял в первую очередь цифровой накопитель съемной памяти. И не потому, что еще успеется и видео может занять не менее часового просмотра, а потому что руки были еще чистыми.
Звук на включенном впоследствии ноуте он приглушил сразу же. Потом уже пересмотрит с наушниками. И только после загрузки первых минут ни дать, ни взять артхаусной картинки документального содержания он позволил себе взяться за донорскую переноску. Мальцев молча стоял рядом и просто молча наблюдал за всеми его неспешными движениями. Одним словом, сверхаккуратный педант и дотошный ювелир с отточенными до совершенства плавными жестами рук и почти уже не дрожащими пальцами. У хирургов, наверное, они все такие, чего не скажешь про обычных мясников вроде Мальцева (или известного в определенных узких кругах, как специалиста особо специфического профиля по кличке Шарп/Зубило).
После того, как Инквизитор запустил одну руку в контейнер, его движения стали еще более плавным и замедленными. А потом и вовсе захотелось отвернуться, поскольку даже для такого много чего повидавшего в своей жизни отставного убийцы, наблюдать за подобным представлением всего в двух шагах от стола — то еще испытание года.
— Какое необычное чувство… Когда еще совсем недавно мечтал прикоснуться к нему, чтобы буквально ощутить его мощные сокращения на кончиках своих пальцев, а теперь делаешь это наяву. И даже пытаешься себя обмануть, будто действительно чувствуешь исходящее изнутри тепло. Такое маленькое и когда-то еще столь сильное и непомерно упрямое… Ты когда-нибудь мечтал поцеловать сердце любимой женщины, Шарп? Посещали когда-нибудь твое темное воображение настолько шокирующие мысли-желания?
— Скорее нет, чем да.
— Да ладно, — впервые за столько времени Инквизитор усмехается, поставив уже оба локтя на столешницу и не в состоянии отвести полупьяного и явно зачарованного взгляда с предмета, уместившегося в его немаленьких ладошках как какой-нибудь птички относительно средних размеров. Только птички не оставляют на коже человеческих пальцев еще влажные следы когда-то не так давно теплой крови.
В какой-то момент Мальцеву и вправду почудилось, будто Стрельников притянул восхитившую его "игрушку" очень близко к своему расслабленному лицу, чтобы прижаться к ней мечтательно улыбающимися губами.
— У каждого есть свои тайные желания с пугающими для других странностями. Это в порядке вещей, Шарп. Это наша пытливая природа и неуемная тяга к познанию неизведанного. Здесь нет ничего странного или постыдного. Просто само общество избирает в меру своей извращенности, что должно быть для цивилизованного человека нормальным, а что — патологически аморальным. Не удивлюсь, если в скором будущем и убийствам начнут давать до смешного маленькие сроки, или как в средние века, вовсе введут их в обиход, в виде неотъемлемой части нашей повседневной жизни. Население же надо как-то сокращать. Представляешь? Убиваешь по закону без каких-либо проблем и пробравшегося в твой дом вора, и застуканного на месте любовника твоей жены, и ничего тебе за это не сделают. А сколько можно на этом состряпать заведомо умышленных преступлений… И как сейчас об этом, наверное, мечтают представители правящей элиты, причем все без исключения. Если им с такой удивительной легкостью удалось протолкнуть гомосятину в наше общество, заведомо смазав нам очко душистым маслицем, то что для них стоит провернуть тот же фокус с другими противоестественными для нас вещами? Конечно, не сразу, а вот благодаря действенной пропаганде, вполне себе даже реально.
Скорей всего, виной всему выпитое виски (где-то с два почти полных бокала, не меньше), которое и развязало ему до такой степени язык, ощутимо послабив внутреннее напряжение. Конечно, он прекрасно соображал и уж тем более понимал о чем говорил и на кой. Нет, не от проснувшегося вдруг желания выговориться о "наболевшем". Ему просто не хотелось так скоро отпускать Шарпа.
— Есть такие сокровища, которые приходится прятать от всего мира за семью замками, поскольку они настолько уникальны, что хранить их можно только подальше от чужих глаз. Но все равно… время от времени возникает дичайшее желание похвастаться перед кем-то своей сокровенной тайной, чтобы увидеть чужую реакцию и словить дополнительный кайф от превосходства над другими. Чем это на самом деле обусловлено? Наверное, детскими пристрастиями постоянно чем-то кичиться, возвышаясь тем самым в собственной значимости при виде чьей-то зависти. Мол у меня это есть, а у вас никогда не будет… В Голландии это была Тюльпановая Лихорадка, затем замещение бумажными купюрами денежного золота, сейчас это скупля недвижимости, как земельной, так под и надземельной. Что нас ждет в не таком уж и далеком будущем?.. Ладно, расслабься, Шарп. Конечно, я говорю не о человеческих сердцах, но кто может знать о таких вещах наверняка? К тому же, я даже более, чем уверен, что это будет воздух, почти как в "Продавце воздуха", но в более извращенном ключе. Да, шучу, я шучу. Когда мне еще выпадет такая скудная возможность пощекотать себе и кому-то другому нервы? Но ты ведь не можешь не согласиться? Оно прекрасно. То, что создано не машинами, а расцвело и выросло подобно сложнейшему бутону дикой розы, собственными силами, с собственной исключительной красотой. И когда-то оно поддерживало чужую жизнь и чужое сознание индивидуальной личности. Ювелирный механизм невероятной мощности и неповторимого совершенства.
И это была чистейшая правда, черт ее раздери. Он чувствовал именно то, о чем говорил, воспринимая происходящее лишь с позиции своих извращенных убеждений-взглядов. Может для других это и звучало шокирующей дикостью, но только не для него и только не сейчас. Сейчас он должен был это пережить, пройти и пропустить через себя новый круг адской боли, скрытой от чужих глаз. Боли самоочищения и самопознания. Нового перерождения умирающей в его собственном сердце любви. Пусть и черной, но от этого не менее прекрасной.