Курбан-роман
Шрифт:
Миша Нивматуллин был самым сообразительным мальчиком в классе. Учился почти на одни четверки. Родители других детей удивлялись: что он вообще делает в этом заведении, – ведь он вполне нормальный, хотя и чересчур живенький.
А Людмила Васильевна, сравнивая Мишу с собственным сыном, переживала, вот ведь дал Бог нормального ребенка, так они его запекли в дурдом, креста на них нет.
Боря же до сих пор не мог освоить счет даже в пределах первого десятка. До сих пор читал
Когда за выкидывание какого-нибудь коленца Мишу выставляли из класса, он не успокаивался и начинал дудеть в замочную скважину, передразнивая учителей и воспитателей.
– У-У-У, – кричал Миша, передразнивая паровоз.
– Ы-Ы-Ы, – гоготал Боря вместе с другими ребятами в классе.
И тогда учитель почему-то срывался именно на него:
– А ты-то чего гогочешь, дылда?! Тебе ли смеяться. Вон какой лось вымахал, а ума кот наплакал. А ну, прикрой варежку, тупица!
После таких выпадов учителя «русского языка» Боря начинал очень волноваться и лицо его, принимая серьезное выражение, ещё более удлинялось, а рот вытягивался буквой – О.
– О-О-О, – пытался сказать что-то Боря в свое оправдание.
Мише часто попадало за его выкрутасы и выкидоны. Впрочем, переносил он побои легко. И даже, показывая характер, просил ещё.
– Ну, что? Получил? – спрашивал его, задохнувшись, воспитатель-надзиратель.
– Да, спасибо, – издеваясь не по годам, надменным тоном отвечал Миша, – а теперь я вас больше не задерживаю.
У Бори Батистова был панический страх побоев. Может быть, потому, что в детстве ему, как самому большому и безобразному доставалось больше всего. Для жестоких воспитателей он являлся орудием устрашения всех других нашкодивших одноклассников, точнее, не орудием, а грушей, за которой прятались более смышленые.
Стоило только воспитателю или кому из школьников-салаг замахнуться на Верзилу Борю, как Верзила Боря весь зажимался, закрывал голову руками, не оказывая абсолютно никакого сопротивления даже малышне. И это при росте два метра двадцать сантиметров.
Конечно же, матери знали, что их детей бьют, или догадывались, но ничего не могли поделать. Или не хотели.
Сначала, когда интернат находился в Починках, мать Бори Людмила Васильевна ездила редко – примерно один раз в месяц. А потом, когда интернат перевели поближе, в Попово, – каждую неделю.
А к Мише его мать, даже когда интернат перевели поближе к городу, продолжала по-прежнему ездить раз в месяц. Оно и понятно. Алине Николаевне надо было ещё и мужа навешать.
Миша обижался и тайно завидовал Боре. Во-первых, у того была более заботливая мать, во-вторых,
А в-третьих, Боря был ростом выше Миши сначала на десять, потом на двадцать, а потом и на тридцать сантиметров, и это разница увеличивалась год от года. За это, как казалось Мише, Боре и дали кличку «Баскетболист». Это сильно раздражало Мишу, потому что баскетбол он очень уважал.
Тогда ещё Миша не знал, что пацаны кличку «Баскетболист» дали Боре за совсем другую анатомическую особенность. Кто же дает клички, тем более иностранные, составные из двух стильных забугорных слов, за качество, которым другой превосходит себе подобных? У самого же Миши кличка была незатейливая – «Мини» – от первых букв имени и фамилии.
– Дурак ты, – говорил Миша, – ну, чего ты всего боишься, даже мяча? – если бы у меня был такой рост, я бы сбежал отсюда в спортивный интернат.
Так, Миша, обладавший карликовым для баскетболистов ростом – метр восемьдесят пять, мечтал утереть нос отцу и что-то доказать матери, не понимая, что приносит она ему голые яблоки от бедности, отрывая их от себя.
Впрочем, Боря, чья койка находилась рядом с Мишиной – у стены (у них были специальные удлиненные кровати), часто и охотно делился со своим голодным тайным завистником сначала провиантом (апельсинами), затем провизией (грушами), а уж под конец неприкосновенным запасом (кофейным печеньем), который съедался за одно прикосновение и в одну ночь.
Кормили в интернате плохо, и ребята даже дрались меж собой за право разгружать молоко в бидонах и хлеб в мешках, а также картофель, морковь и свеклу, норовя умыкнуть припасы.
Ну, и конечно, самую тяжелую ношу таскал баскетболист Боря. А Миша, частенько жертвуя сладкой морковью и острым чесноком, предпочитал разгрузке машин другую повинность: он просил, чтобы его назначали убираться у охранников – это когда по телевизору передавали баскетбол.
Однажды воспитатели пожаловались Людмиле Васильевне на лакейскую сущность её сына.
– Ну, что он все время носит портфель за Мишей Нивматуллиным? Что он ему раб, что ли?
Людмила Васильевна, проявив педагогическую чуткость, решила поговорить с Мишей.
– Ну, как тебе не стыдно, Миша. Вот ты сейчас хорошо устроился, нашел себе слугу. А что ты будешь делать, когда закончишь учиться? Кто тебе тогда будет таскать портфель? Как ты вообще будешь жить самостоятельно, если ты уже сейчас эксплуатируешь других? Кто на тебя тогда работать станет, если ты такой лентяй? Ведь эксплуататоров в нашей советской стране нет и не будет.