Курбан-роман
Шрифт:
Столь недостойные речи Тайсто, сначала только позабавившие, к концу очень рассмешили Кюллики. Ведь самым смешным ей казался Тайсто, который обвинял Пекку в его трудолюбии, Суло – в хороших доходах и возможности вырасти по службе, а Эсу – в чрезмерной интеллектуальности и изощренном уме. В общем, всех Тайсто мог раскритиковать ни за что.
– Тайсто! – вдруг прервала Тайсто Кюллики, хотя от Лийсы не раз слышала: ни в коем случае нельзя так поступать. – Тайсто, это, правда, так забавно, то, что ты сейчас говоришь! Особенно если учесть, что ты ничего не нашел хорошего в хороших людях, которые
– Да, Кюллики, ты права, у меня есть такой талант.
– Но я тебя умоляю, Тайсто, пожалуйста, Тайсто, верни все на прежнее место! Сделай все, как было раньше, Тайсто, до встречи с тобой! Я же знаю, Тайсто, ты это можешь. Ты ведь все можешь, Тайсто. Я это знаю.
– Ты, правда, этого хочешь, Кюллики? – помрачнев, как никогда, поинтересовался Тайсто. – И ты уверена, что потом не пожалеешь об этом?
– Пожалуйста, Тайсто! – Из голоса Кюллики, как из надрезанного березового ствола, сочилась ничем не прикрытая мольба. – Пожалуйста, Тайсто, избавь меня от этих ночных кошмаров. Верни мне нормальную жизнь!
– Это очень просто сделать, Кюллики, – вдруг неожиданно легко для Кюллики согласился Тайсто. – Это очень просто сделать, Кюллики. – Хотя по его опустошенному и усталому голосу можно было догадаться: подобное решение было не из самых легких в его жизни. – Ведь для этого, Кюллики, тебе достаточно сменить позу, поменяв расположение кровати.
– Что? – боясь, что она уже упустила что-то важное, переспросила Кюллики.
– Да, Кюллики, тебе просто необходимо сменить тактику, поменяв стратегию. И если ты сейчас лежишь головой на север, а я знаю, ты сейчас лежишь именно так, отодвинь пианино и разверни свою кровать изголовьем к окну.
– И что тогда?
– Тогда я уйду из твоей жизни, и твои ночные кошмары прекратятся. И ты проснешься как ни в чем не бывало, отдохнувшая. И выйдешь замуж за кого-нибудь из этой счастливой троицы Пекка – Эса – Суло. Впрочем, ты никогда не будешь счастлива по-настоящему, потому что любовь это…
– Спасибо, Тайсто, – сказала Кюллики, как только вновь услышала о страдании, – спасибо тебе, Тайсто! – И бросила трубку.
После чего, следуя совету Тайсто, Кюллики, опершись пятками об пол, чуть-чуть подвинула пианино. Затем, приложив все имеющиеся, оставшиеся у нее после тяжелого свидания с Пеккой силы, подвинула его еще чуть-чуть. Затем, издавая жуткий скрежет, развернула свою кровать изголовьем к окну. Взбила пуховые подушки и наконец-то улеглась поудобнее.
Странное дело, но она впервые за долгие месяцы почему-то поверила Тайсто. Может быть, потому, что эта тактика – сменить тактику – показалась гениальной до простоты. И тогда, чтобы успокоиться окончательно, Кюллики решила на ночь глядя начать ругать, как это всегда делала Лийса и как только что сделал Тайсто, всех мужчин подряд. Суло – за его чрезмерную осторожность и аккуратность, Пекку – за его неповоротливость, Эсу – за его холодность. Ругать – словно считая облака. Но всех больше, разумеется, досталось Тайсто, – и чего это она, поймала вдруг себя на слове Кюллики, сказала ему спасибо, и за что, спрашивается, – ведь его надо хорошенечко стебать и стегать. Единственное, чего он заслуживает, – стебать его за лень, за трусость, за никчемство. И вот так, перечисляя мысленной плеткой все многочисленные пороки Тайсто,
И даже не почувствовала, как из-под покрова ночи и штор в ее комнату проник Тайсто и прямо в ботинках и плаще лег рядом с ней, свернувшейся калачиком Кюллики, и ласково, кончиками пальцев, чтобы не потревожить то, что пуще всего оберегала Кюллики, погладил ее вьющиеся волосы и нежную щеку:
– Спи, спи, любимая. Завтра у тебя все будет по-прежнему. Завтра ты разродишься, избавишься от ложной беременности, называемой Сонники кошмаром, Лийсой – дурью и блажью, а мной – любовью. Спи, спи сладко.
– Спасибо, любимый, – сладко улыбнулась во сне Кюллики и даже попыталась расплывшимися губами поцеловать пальцы Тайсто, клещами вырывающими то, что она пуще всего боялась потерять в своих ночных кошмарах. – Спасибо, любимый, – сама в блаженстве не понимая: и за что это она вдруг третий и четвертый раз за день говорит спасибо человеку, которому говорить спасибо, в общем-то, не за что.
Муки творчества
(Из цикла «Мыльная оперетта для писателей)
Все, что Сантьяго делал, казалось ему зыбким и сомнительным. Порой ему чудилось: все, что он делал, – фальшивка, подделка. И вообще все, что художники называют искусством, – фикция. А все, что хлеб с маслом, – почти пицца.
От этих мыслей на голодный желудок у Сантьяго уже битых полчаса кружилась голова и не прекращались галлюцинации. Особенно когда он вышел из музея Прадо и направился вдоль всех этих дорогих кафе, в которых посетители, вопиюще холеные мужчины и их роскошные спутницы, пожирали жареных цыплят, запивая их винами “Куле де Серран” и “Монтраше”. Он так бы хотел очутиться на их месте! Ощутить опору под ногами и в желудке. А не вечное ускользание образа, не вечные надежды и мимолетные радости – с какой-нибудь дешевой проституткой.
Он так завидовал этим мужчинам, у которых даже от скользких лысин и больших животов пахло уверенностью и банкнотами. А его кудри на ветру, словно силки, ловили ускользающие образы вкупе с задумчивыми взглядами проходивших мимо девушек.
Но лучше синица в руках, чем журавль в небе. А еще лучше куропаточка на тарелке. Он остановился у ресторана “Палас”, глядя на дымящуюся куропатку, которую официант нес на вытянутой руке, явно выпрашивая чаевые.
Да, не мешало бы и мне поклянчить. Но где, где взять деньги? Напроситься к родственникам под каким-нибудь предлогом? Мол, забыл, у меня есть для вас новости. Они, конечно, обрадуются, кто ж в наше время не рад новостям? А вдруг это новость о том, что он наконец-то может отдать долги? Может быть, даже накормят ужином, на худой конец напоят чаем, но прежде напомнят о долге. И опять придется оправдываться.
Купить за пару песо газетку недельной давности, свернутую в кулечек и засыпанную жареными каштанами, и почитать, где сегодня презентация с бесплатным банкетом-фуршетом? Хотя это вряд ли. Какие презентации в понедельник?
Пойти в порт – наняться за паек, за комплексный обед, включающий компот из сухофруктов, разгружать сухогруз? Об этом и речи быть не может, как же тогда потом писать? Руки будут звенеть после такого высоковольтного напряжения. И этот звон передастся пусть не пустому желудку, зато пустой, ясной голове.