Курение мака
Шрифт:
– Пойдем тем же путем, что и шли.
– Тем же путем? Дэнни, мы не в пивную собрались!
– Знаю! Я знаю, что мы…
– Дэнни, заткнись и слушай! Ты никогда никого не слушаешь! Никогда! Это джунгли! Мы в джунглях! Нам надо нести через джунгли больного человека!
– Ладно, остынь!
– Это тебе остыть надо! Сядем, соберемся с мыслями. До темноты осталось часа два, значит, сегодня, на ночь глядя, мы уже никуда не пойдем.
У меня тогда в голове все мутилось, кровь стучала в висках, и казалось, что Мик и Фил нарочно не дают мне вытащить отсюда Чарли. Если они мне не помогут, твердил я себе, – что ж, тогда справлюсь сам. Я вернулся в темную хижину, снова
Мелкими шажками старуха подошла ко мне и чмокнула губами. Она протягивала мне комочек опиума.
Не в силах сдержать приступ бессильной ярости, я выбил опиум у нее из рук.
На старуху мой поступок никакого впечатления не произвел. Придерживаясь за поясницу, она медленно наклонилась и выудила опиум своими длинными костлявыми пальцами из красной пыли. – Буууууу! – сказала она и пошла прочь. – Буууу-уууууу!
Мы остались в хижине Чарли. Если для этого и требовалось какое-то разрешение, я не знал, кто его должен дать. Да меня это и не слишком волновало – я просто хотел быть рядом с ней.
Сначала я думал ее не тревожить, но состояние у нее было скверное. Первым делом я решил, что Чарли надо помыть. Фил мне помогал. Одета она была в шорты и пропотевшую футболку, и, когда мы сняли с нее одежду, я заметил следы пролежней на спине. Конечно, она осунулась, но, похоже, не голодала. Очевидно, жители деревни заботились о ней. Ведь кто-то должен был приносить свечи, менять воду в кувшине.
Фил смочил фланелевое полотенце и протер сестру; у Мика нашлась мазь-антисептик, которую он бережно нанес на больные места. Сам он выглядел неважно: хлюпал носом и казался вконец изнуренным. Только бы не заболел, подумал я как последний эгоист. Когда мы сделали для Чарли все, что могли, я предложил Мику, чтобы он прилег отдохнуть. Сам я собирался пойти раздобыть нам чего-нибудь поесть. Мик на удивление легко согласился.
Я попытался взбодрить его, напомнив о пиве. Сумели же мы достать пиво в деревне лайсу, но здесь, как я понимал, надеяться было особо не на что. До сих пор заботу о наших нуждах целиком брали на себя проводники. У меня в кармане было несколько батов, и я отправился выяснять, что тут у них почем.
Дневная жара накалила красную землю, и от этого вечерний воздух казался вязким, как патока. Из центра деревни все еще доносилась странная музыка, так что я направился прямо туда.
Среди хижин не наблюдалось особого оживления. Осторожно проходя мимо, я чувствовал, что крестьяне затаились внутри своих жилищ. Перед хижинами в котелках что-то варилось, но никто не следил за стряпней. Черные свиньи и тощие куры лежали в теплой пыли. В этот предвечерний час даже собаки не лаяли.
Наконец я добрался до поляны, посередине которой стоял расшатанный стол, а на нем, прямо как священный тотем, красовался старый, пыльный радиоприемник «Хитачи». От задней стенки приемника тянулся длинный кабель, и, когда в музыкальных аккордах наступала пауза, было слышно, как где-то поблизости тарахтит генератор. Я проследовал вдоль кабеля до сарая, где и обнаружил старый бензиновый движок «Хонда». Работал он, по видимости, вполне исправно.
От остального пространства сарая генератор отделяла бамбуковая перегородка с проходом. Заглянув за перегородку, я увидел большие одинаковые картонные коробки, сложенные рядами. Коробки – а их тут насчитывалось штук сорок – были запечатаны. Я провел пальцем вдоль крышки на одной из упаковок, но так и не понял, что там может быть внутри.
Музыка грохотала на полную мощность, даже динамики дребезжали. Вернувшись к радиоприемнику, я вдруг заметил необыкновенно странное сооружение.
Это была грубая арка вроде плетеной беседки. Постройка служила воротами, а у столбов по обе стороны прохода были устроены огороженные площадки. Эти площадки и привлекли мое внимание.
Там находились грубо вырезанные из дерева человеческие фигуры. Некоторые были сделаны просто из развилок, обтесанных и перевернутых «вниз ногами». Я даже присвистнул, заметив внушительные сучковатые члены, торчащие у некоторых фигур. Таких «мужчин» здесь было пятеро.
Рядом в пыли раскинулись их подружки. Местный умелец тщательно подобрал стволы с очертаниями призывно изогнутых женских фигур. У каждой имелся скругленный тесаком животик и глубокий пупок. Некоторые фигуры были обтесаны до половины, по пояс, другие сработаны целиком, до головы, непропорционально маленькой и вырезанной довольно схематично.
Я наклонился, чтобы потрогать одну из лежащих «женщин», и уже почти дотянулся до гладкой деревянной поверхности, но тут за рукав меня схватил крохотный мальчишка. Он испуганно махал руками и всячески давал мне понять, что я не должен дотрагиваться до фигурки. Очевидно, я только что чуть не нарушил племенное табу.
Малыш продолжал что-то выкрикивать, а я, растерявшись, вернулся в хижину, но не стал никому рассказывать о своей находке. Мик спал, а Чарли, похоже, недавно проснулась. Ее кормила старуха, из рук которой я выбил опиум. Когда я вошел, старая карга сердито покосилась на меня. Фил тоже взглянул в мою сторону и пожал плечами.
24
Меня ожидала долгая темная ночь. Когда я вернулся в хижину, старуха поила Чарли бульоном из чашки, и та послушно пила отвар маленькими глотками. Я, конечно, попробовал с ней заговорить, но на этот раз Чарли меня не узнала: ни слова «папа», как в первую минуту нашего свидания, ни шуток о Кольридже, ни искорки узнавания. Она глотала бульон и не реагировала на мои слова. Тем временем старуха поглядывала на меня, и в ее поджатых губах мне мерещилась насмешка.
– Она тебе что-нибудь говорила? – спросил я Фила.
– Ничего.
Но ведь Чарли сидела подтянутая, сидела и ждала меня, когда я вошел в хижину. Она меня ждала. Когда я рассказал об этом Мику и Филу, оба покосились на меня недоверчиво. Я и сам начал в этом сомневаться, будто наш короткий разговор происходил в каком-то воображаемом мире. Здесь у меня уже стала стираться грань между вымыслом и реальностью.
Когда я оставил попытки заговорить с дочкой, старуха кивнула, подошла ко мне и снова достала опиум из складок юбки, на сей раз вместе с маленькой керамической трубкой и коробком спичек. Она ткнула пальцем в сторону Чарли.
– Нет, – твердо сказал я.
Старуха пожала плечами и убрала свои причиндалы.
Я понимал, что если Чарли уже пристрастилась к траве, то теперь у нее может начаться ломка. Но я не мог понять, чем вызвано ее теперешнее состояние – опиумом или чем-то иным. В тот момент я решил сделать только одно: запретить прием опиума и посмотреть, что будет дальше.
– Старушка делает это из добрых побуждений, – сказал Фил, читая мои мысли. – Наверняка это она присматривала за Чарли, кормила ее, ухаживала за ней. Скорее всего у этих людей никаких других лекарств и нет, кроме опиума.