Курьер из Гамбурга
Шрифт:
Эти размышления помогли Февронии сохранить спокойствие и даже четко отвечать на вопросы, а отвечать надо было так, чтобы не было в лице и голосе признака страха и волнения. А что ей волноваться? Она ничего дурного не сделала.
И уже очутившись на улице, Феврония вдруг до полного ужаса испугалась мысли: а откуда поручику и капралу вообще известно это имя – Глафира Турлина? Ясное дело, они ее ищут. А если ищут, то найдут! Это мнимого Шлоса сыскать невозможно, потому что он исчез, испарился, как Дух Святой. А Глафира Турлина есть фигура реальная.
Эта пиявка толстая, ненасытная, так она называла своего второго жильца, давно был у нее на подозрении. За квартиру платит неаккуратно, ведет себя заносчиво, а ходит при этом всегда с таинственным видом и очень любит совать нос в чужие дела. Ужо сейчас она придет домой, и всю душу из него вытрясет. Наверняка негодница Глафира сболтнула ему лишнее.
Но вернувшись на каретный двор, она несколько поостыла и решила прежде поговорить с самой Глафирой. Внутренний голос подсказывал ей, что-то во всей этой истории не так. Одно ясно, дело обрастает новыми подробностями и полицейские роют землю вокруг обоих Шлосов, как заправские землекопы.
Разговор с Глафирой был трудным. В самих апартаментах кума запрещали повышать голос. Здесь привыкли к сдержанности, да и положение таинственной жилички призывало к тишине. Поэтому Феврония, выкрикивая ругательные слова, шипела, как змея. Господи, прости меня грешную. Ажно вспотела вся от напряжения. А Глафира все одно твердит: «Никаких откровенных разговоров с Озеровым не вела». А потом обнаглела и советы стала давать:
– Вы, тетенька, гоните его с квартиры, пока не поздно, потому что он шпион. Я это в самый первый день почувствовала.
Да как же его прогнать, если он за два месяца задолжал?
Расстались они плохо. Феврония была категорична.
– Вот что я тебе скажу, моя милая. Уходить тебе надо от кума Нестора Порфирьевича. Если тебя здесь найдут, то подведешь ты под розыск честных людей.
– Да куда же мне идти?
– Назад, в свою деревню Вешенки. Небось там тебя никто не съест. Три дня даю тебе на сборы. Тебе, правда, собираться, только подпоясаться. Но сейчас зима. Я сама тебе зимнюю одежонку справлю. Но помни, у меня на тебя бумага есть. Как только получишь наследство, я ее тут же по суду и предъявлю.
Глафира не стала спорить. Круг замкнулся. Мечтам о театре тоже не суждено осуществиться. Жизнь ее кончилась. И не надо выть в голос, потому что мертвецы обычно бесчувственны.
Феврония не пришла на третий день, записки от нее тоже не было. Глафира решила сама ничего не предпринимать. Если ей суждено быть арестованной – пусть. А чем жизнь в Сибири хуже, чем супружество с ужасным помещиком Барановым? Да и возьмет ли он ее бесприданницей? Остается только у Марьи в приживалках жить. Уж лучше арест.
Так размышляла она, стоя, как обычно
Вдруг в стекле возникло неясное отражение, отразился чей-то силуэт, мужской, вот что странно. Откуда мог появиться мужчина в ее комнате? Приведение, не иначе, подумала она с усмешкой, и вдруг узнала в посланце темных сил черты Степки Кокошкина. Перетрудилась ты, милая, на работе в мастерской. Мерещится шут знает что.
Не будем скрывать, она думала об этом молодом человеке, думала с обидой. Уж который раз он ее обманул! «Рассчитывай на мою помощь!» – все пустые слова. Лик обидчика, совершенно безмолвно проступивший на стекле, озадачил Глафиру. Она словно окаменела, и только голос заставил ее повернуться.
– Здравствуй, Глаша.
– Ты как сюда попал?
– Хозяин привел, Нестор Прохорович. А как до дома добраться, Феврония объяснила. Она мне все рассказала.
– Ну и что? – Глафира строптиво повела плечом. – Ты тоже считаешь меня преступницей?
– Да кто я такой, чтоб тебя судить.
– Жалеть меня пришел. Жалостливый, да? Что молчишь? Про заговор Феврония тоже тебе рассказала?
– Глупости все это. Не может быть сейчас никакого заговора. От добра добра не ищут.
– Твои бы слова да Богу в уши. Это ты в добре живешь, а я в постоянном страхе. Ты личико-то расслабь. Улыбку изобрази, как положено.
– Сесть можно?
– Да хоть ложись, если устал.
Степан осторожно примостился на крытом крестьянским ковром сундуке, спина прямая, взгляд напряженный. Кашлянул нерешительно, поискал глазами икону, перекрестился, вздохнул.
– Я Глаш, вот что тебе скажу. И гулять вокруг да около не буду. Погулял уже, хватит. Родители мои далеко, твоих вообще нет. Это я к тому, что сватов посылать некому. Я по нашему рассуждаю, по-деревенски. Я прямо тебе скажу, – он покосился на нее и выпалил: – Выходи за меня замуж.
Глафира поймала этот косой взгляд и фыркнула. Вот так же Добрый косился на нее, пытаясь угадать, что она дальше сделает – вскочит верхом или привяжет к ближайшей березе. Ты не конь, ты военный офицер. И нечего на меня коситься. Вид у Глафиры был совершенно неприступный.
– Я это не с бухты-барахты говорю, – продолжал Степан, напуганный молчанием Глафиры. – Я думал об этом. Ведь это сразу решение всех твоих бед. Будешь ты Глафира Кокошкина, и никто, ни масоны, ни заговорщики, ни полиция, тебя не сыщут. Со священником я договорюсь. Я уж и деньги на тайное венчание скопил.
Глафира отметила про себя это словосочетание – «твоих бед». Не наших, не общих, а твоих. Защитник выискался!
– И много скопил? – ехидно осведомилась она.
– Ты, Глаш, не ерепенься. Сколько, Глаш, надо, столько и скопил.