Курган. Дилогия
Шрифт:
Воеводу заточили в темницу под надежную охрану. Рубить с плеча не в обычаях триградцев. Пусть время рассудит: Годослав серьезно болен, и может умереть своей смертью. Казнить воеводу не решились. И даже, помня былые заслуги, оставили ему как воину нож. Так прошло несколько дней.
Сидя в каменных стенах и ожидая решения, воевода готовился к смерти. Она его не страшила: «За содеянное надо держать ответ!» Воевода не думал о жизни, ему давно стало безразлично, когда и как умереть. Годослав жаждал уйти в Нижний Мир, но наложить на себя руки не давала коварная апрамея.
На пятую ночь заточения у Годослава кончились те крупинки порошка, что хранились в перстне с тайником.
Лишенному апрамеи воеводе стало плохо: он бился в ознобе, кутаясь в подбитый мехом плащ, изо рта шла пена. Тело стремительно обметало лиловыми струпьям. Под утро дикий крик всполошил охрану.
– Тебе плохо, воевода?! – ужаснулся вбежавший стражник. – Может, позвать знахаря? Волхва?
– Нет, знахарь не поможет, – стучал зубами воевода. – Прошу, кликните Всеславу. Может, придет… Проклятый порошок! – кусая потрескавшиеся губы, простонал Годослав, – проклятая апрамея!
Стражник не понял последних слов, сочтя их горячечным бредом, но просьбу исполнил. Виновен или нет воевода – это еще неясно, но воля уходящего в Нижний Мир священна. А то, что Годослав умирает, стражник не сомневался.
Вскоре пришла Всеслава. Неприступная, суровая… Но при виде воеводы вся ее надменность исчезла, и на глаза навернулись слезы. Она не отреклась от отца. Всеслава не верила, что он способен на измену. То, что с ним случилось – тайна. Ее беспокоили произошедшие с отцом перемены. Еще два года назад воевода был совсем другим. Когда Всеслава пыталась выяснить о причине недуга, он только мрачнел и пресекал разговор. Но дочь хорошо знает отца! Всеслава не понимала, что могло сломать такого сильного человека, как воевода Годослав.
– Что с тобой, батюшка? Тебе плохо? Ты умираешь?!
– Еще нет, – простонал воевода. – Но недолго осталось. День, может меньше. Я ухожу в Нижний Мир. Я хочу сказать тебе, Всеслава…
Не слыша, что говорит отец, Всеслава твердила: – Что надо сделать, батюшка? Крикнуть знахаря? Ведуна? Волхва?
– Нет, Всеслава… От этой болезни лекарства нет. – Пальцы воеводы бегали, стягивали на груди плащ. – Если только… – Годослав замолчал в нерешительности, но затем продолжил: – Слушай! Сделай вот что: в спальне, над изголовьем моей лавки, увидишь темный сучок, он приметный. Надави на него. Откроется потайная дверца. За ней стоит золотая, в самоцветах, шкатулка и резная склянка с темным вином… Принеси их. Только не раскрывай шкатулку, не вздумай… И узнай, как мои дружинники? Должно быть тоже хворые. Я скажу, что делать, если успею…
Неожиданно к воеводе вернулась отнятая колдуном Эрлингом память. Годослав вспомнил, что сказал на прощание Торрвальд и что он ему дал.
Воевода, сжав голову руками, простонал: – Проклятый ярл! Проклятый колдун! Что я наделал!
Собрав силы Годослав приподнялся и проговорил таким значимым и твердым голосом, что Всеславу пробрала дрожь.
– Не медли, Всеслава! Беги! Надо спасать невинных людей!
Всеслава обернулась быстро. Молча смотрела, как воевода отмерил – даже не отмерил – а лишь опустил в золотисто-красный порошок кончик ножа и затем обмакнул его в вино; как оно на миг изменило свой цвет, став ярко-алым; как трясущейся рукой воевода поднес склянку ко рту и с усилием выпил.
Всеслава вскрикнула от изумления, когда увидела, что перед ней сидит ее прежний, здоровый отец. Исчезли лиловые струпья, глаза сияли прежним блеском, ушла дрожь… Всеслава хотела броситься ему на шею, но воевода отстранился, и достав из поясной сумы кусок светлой кожи сунул его в руку дочери:
– Очень мало времени, Всеслава, я скоро умру! Слушай внимательно и запоминай…
Ранним утром по Триграду разнесся призывный звон. Сбежавшиеся на главную площадь люди увидели, что на совет их собрала Всеслава. Бледная и осунувшаяся, она исступленно била в вечевой колокол. Когда площадь заполнилась, девушка, с трудом оторвав онемевшие, впившиеся в веревку пальцы, громко заговорила:
– Честной народ! Для того я собрала вас, чтобы узнали все, почему воевода Годослав спознался с викингами!
Всеслава выдернула из сумы маленькую, усеянную самоцветами шкатулку, и вздела ее над головой.
– Вот что сгубило его! В этом ларце дурман, красивое золотистое зелье! Злобный хеннигсвагский ярл и его приспешник, колдун Эрлинг, хитростью искусили моего отца отведать этот порошок. Он называется апрамея, и нет во всем мире коварней отравы, чем этот яд! Хорошо, что его нет в нашем мире, и плохо, что о нем мало кто знает. Как он попал в руки Торрвальда нам неизвестно, но на что ярл его употребил, принесло беду всей Альтиде! После того, как мой отец попробовал апрамеи, он уже не принадлежал себе. Знайте, триградцы! Кто хоть раз вкусит это зелье, уже никогда не сможет жить без него! Коварная апрамея дарует человеку дивные сны, и он, не в силах отказаться от них, будет безвольно делать все, лишь бы снова ее испробовать! Несчастный становится рабом апрамеи и сделает все, что прикажет тот, кто владеет зельем! Отца отравили! На него навели морок! Вот почему он пустил викингов в Триград!
При этих словах народ на площади загудел. Вот в чем причина! Викинги завладели душой Годослава, и он перестал принадлежать себе. Что ж, это похоже на правду. Не мог такой славный воин по доброй воле предать родную землю! Не мог! Но вины с воеводы это не снимает! А меж тем, Всеслава переждав, когда люди успокоятся, продолжила:
Но это не все! Слушайте дальше, честной народ! Отец рассказал мне, что во многие города Альтиды коварный вестфолдинг разослал бочонки с отравленными напитками. В вино, эль и грут хеннигсвагского ярла подмешана страшная апрамея. Торрвальд пообещал отцу, что если он не будет способствовать замыслам викингов и не поможет захватить им Триград, напитки из этих бочонков увидят свет! Тогда, он, овладев душами людей, овладеет и Альтидой. Тот, кто не будет повиноваться приказаниям ярла, умрет! Отец спасал Альтиду от всеобщего рабства! Я не знаю, почему Торрвальд Медноволосый перед своим бегством сказал отцу, где искать эти бочонки и каким знаком они помечены! Это – тайна! Это не похоже на викингов: жалость им неведома! Но это так! Смотрите, вот знак, которым помечены бочонки с отравой!
Всеслава выдернула из все той же сумы небольшой клочок тонкой выделанной кожи. На нем четко и жирно была выжжена одна единственная рунира: перевернутый знак «Т» – молот Тора, громового бога вестфолдингов, который означает возмездие.
– Надо не мешкая найти отмеченные этим знаком бочонки и уничтожить их! Всё, честной народ, я рассказало всё, что узнала от отца! Простите его, если сможете!.. Вина воеводы велика, но он спасал невинных! Он спасал Альтиду! В душе воеводы Годослава не было корысти. Когда подтвердится сказанное мною, и проклятые бочонки с отравой найдутся, прошу вас люди, решите какого наказания он достоин. Но знайте, жить ему осталось недолго. Пусть приговор будет справедлив, и он с чистой душой предстанет перед богами.
Всеслава сошла с помоста и через расступающихся в молчании, пораженных неожиданной вестью людей, направилась в темницу, где доживал свои дни воевода Годослав.
Голубиная почта разносила по городам Альтиды срочные указания. Вслед птицам денно и нощно скакали гонцы. По рекам заспешили быстрые боевые ладьи. Надо успеть, апрамея не должна выйти на свет.
Вскоре слова Всеславы подтвердились: то тут, то там, обычно на складах иноземных, а порой и своих купцов обнаруживались бочонки помеченные знаком «Т» – руной тюр. Найти эту примету оказалось несложно, как правило, громовой знак стоял рядом с пробкой. Но до тех пор, пока не проверили все запасы напитков, находившихся у купцов, ни вино, ни эль, ни грут в Альтиде не продавали. Слишком велика опасность… Найденные бочонки с апрамеей выкупали вдвойне, а то и втройне против стоимости напитков. Затем бережно вывозили: за городские ворота, подальше от людей. Что находилось в них известно, но вот насколько сильна апрамея, никто не представлял.