Курмахама
Шрифт:
– В следующий раз возьму несколько сумок, – пообещала себе самой Елена, – надо приучать семью к цивилизованной жизни, а то так и до дизентерии недалеко. И как хорошо, что мне поручили купить только хлеб и молоко, а то я до вечера бы простояла в очередях!
Впрочем, эти мысли исчезли из её головы так же стремительно, как и появились, Елена снова ощущала себя молоденькой девушкой, и очереди были для неё столь же привычны, как каменный топор для пещерных людей. Советский человек, без преувеличения, проводил в них не менее трети своей жизни.
Вечером мама, к тому времени закончившая все дела и в очередной раз накормившая семью, присела в кресло отдохнуть. Елена, которую до сих пор переполняли чувства, пристроилась на пол возле нее и положила голову маме на колени. Теплые и мягкие, мамины колени были самым удобным, самым надежным укрытием на земле. Мамина рука погладила Елену по волосам, а та в свою очередь привстала на коленях и уткнулась лицом в ее живот. Она втянула носом знакомый с детства запах, запах дорогого, самого родного человека на свете. На глаза Елены навернулись слезы. Как здесь, в объятьях этих мягких рук тепло, безмятежно, спокойно, надежно! А этот чудный мамин запах! Запах нежности и любви – безвозмездной, всеобъемлющей. От переизбытка эмоций у Елены защипало в носу и слезинки покатились из глаз. А мама гладила и гладила длинные, спутавшиеся волосы дочери, расчесывая пальцами, как гребнем непослушные струящиеся пряди.
«Неужели всё это вернулось ко мне, чтобы опять уйти? А вдруг я вечером усну, и проснусь уже там, на сорок лет вперед? Опять останусь совсем одна, только я и мои проблемы, и никакой возможности прильнуть к этим теплым коленям? Где сон, где явь? Что вообще происходит?» – в голове Елены бродили одни безответные вопросы, жгучие и безжалостные точно слепни в жаркий день.
Эти «слепни» разлетелись, когда мама внезапно перестала гладить волосы.
– Пойдем-ка, Алёшик, платьем твоим заниматься, – мама подняла голову Елены со своих колен и начала устало подниматься с кресла, – а то через неделю в школу, а форма не дошита ещё….
– Какая форма? – не поняла Елена.
– Как это, какая? – шумно удивилась мама, – ты же сама не захотела новую школьную форму в магазине покупать. В старую уже не влазишь, вот новое платье и шьем. Кто мне всё лето талдычил, что хочет в последнем классе модницей побыть? Замучила меня совсем! Чё, память напрочь отшибло? Странная ты какая-то сегодня, однако. Не с той ноги что ли встала?
– Но ты же устала за день, мамочка… – заканючила Елена, которой ужасно не хотелось покидать родные колени.
– Да ладо, чё устала-то? Пойдем, пойдем… – потянула её за собою мать.
Они направились прямиком в комнату сестёр, где в углу, прикрытый кружевной накидкой, стоял ещё один предмет настоящей гордости семейства Распоповых – старая ножная швейная машинка. В советское время такой механизм мог себе позволить далеко не каждый. Мама откинула накидку, на рабочем столе лежало недошитое школьное платье Елены.
В этот момент Иришка, сидевшая за письменным столом и выводящая полузасохшими фломастерами какие-то каракули на линованном листе бумаги, с вызовом воскликнула:
– Опять громыхать будете драндулетом этим поганым, ну мама-а-а! Фу-у!
С этими словами Иришка, сделав вид, что психанула, бросила своё занятие, и даже не закрыв перо фломастера, которым рисовала, вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.
– Ну, что ты так нервничаешь? Сидела бы и рисовала, Иришечка, милая. Кто тебе не дает? – крикнула ей в спину мама, а потом с минуту неотрывно смотрела на захлопнутую дверь в ожидании, когда младшая дочь сменит гнев на милость и вернётся в комнату.
Кажется, это возымело толк, потому что вскоре в коридоре раздались быстрые шаги, дверь приоткрылась. Из неё выглянула обиженная рожица младшей сестры Елены.
– Конечно! –раздражённо выпалила рожица, – Все для Ленки, как всегда! А мне ничего, обёртку от фантика и ту не даёте! Фломастеры даже, вон, все засохли. Новые никак не купите.
– А этой, – и Иришка яростно мотнула подбородком в сторону Елены, – всё, что только захочет! Она же стар-ша-я!
Последнее слово Иришка для мрачной убедительности произнесла по слогам.
– Я бы купила тебе фломастеры, да только, где? – миролюбиво вздохнула мама, привыкшая к Иришкиной ревности к старшей сестре, – Не горюй, милая. Вот Дядя Женя в Москву поедет, я ему закажу. Хорошо?
Мама виновато улыбнулась кривой рожице, торчащей из двери.
– Ладно, – Иришка наконец сменила гнев на милость, состроила Елене злобненькую гримаску и со словами «Алёшик-выпендрёжик», окончательно исчезла за дверью, вероятно удовлетворившись данным матерью обещанием.
В зависимости от настроения младшая сестрёнка дразнила Елену то «Алёшик-выпендрёжик», то, будучи не в настроении, «Алёшик-ублюдошик». Услышав последний эпитет, мама всегда сурово хмурилась и просила Иришку никогда не произносить подобные выражения. Иришка с честными глазами вдохновенно клялась, мол, с этого момента больше никогда. Но хватало этой клятвы лишь до следующего раза.
Тем временем Елена по просьбе матери уже натягивала недошитое платье, чтобы портниха вспомнила, на чем остановилась прошлый раз. Когда платье было надето, Елена подошла к зеркалу и долго смотрела на свое отражение. И услужливая память моментально воскресила всё, что было связано с этим нарядом.
Глава 10
А дело было так. Первого сентября в десятом классе, где училась Елена, произошёл бунт локального масштаба. Перейдя в выпускной класс, наиболее продвинутые ученицы решились посягнуть на святая святых советской школы – школьную форму. В те годы школьная форма для девочек не менялась с возрастом и представляла собой тёмно-коричневого цвета платье до колен и передничек, который в зависимости от ситуации имел или белый (по праздникам), или чёрный стандартный окрас. В таких платьицах и передниках щеголяли все – от зелёных первоклашек до вполне оформившихся девушек, учениц выпускного класса. Менялись только размеры, фасон оставался незыблемым как смена времён года. Ничто не могло нарушить привычный ход вещей. По крайней мере, в той школе, где училась Елена Распопова. До тех пор, пока в дело не вмешалась эта самая Елена.
Ещё в конце девятого класса она, которую одноклассники все годы учёбы небезосновательно считали обыкновенной серой посредственностью, неожиданно почувствовала прилив неведомой доселе силы. Словно сработал внутри какой-то тайный переключатель, о существовании которого Елена даже и не догадывалась, поскольку на протяжении всей её прошлой жизни он не действовал ни разу. И вот, на тебе! В общем, Елена внезапно ощутила себя взрослой. Первой из всего класса.
Она помнила, как в то незабываемое утро вдруг увидела одноклассников в новом свете – они дурачились, галдели, носились по классу, в общем, вели себя так же, как прочая школьная мелкота. А Елене захотелось чего-то большего. Чего именно она тогда и сама не ведала, но уже чувствовала, чего ей точно не хочется – вести себя как маленькая, как ребёнок. Она не спеша прошествовала к своей парте и села, спокойно и отстранённо созерцая царящий вокруг шурум-бурум. Когда кто-то, пробегая мимо, случайно толкнул Елену, она не стала говорить обидчику ругательные слова или гоняться за ним с учебником, чтобы треснуть нахала по башке, а лишь брезгливо сморщила носик в его сторону. Весь день она продолжала в том же духе, интуитивно подстраиваясь под новую свою внутреннюю реальность. А через неделю «взрослое» поведение Елены вошло у неё в привычку.