Курмахама
Шрифт:
И опять Елена вздрогнула. Алёшик, точно Алёшик, так называла ее только мама! Когда Елена появилась на свет и родители придумывали ей имя, то никак не могли сойтись в едином мнении. Ребенок родился смуглым с копной тёмных волосиков на голове, отчего больше походил на мальчика, чем на девочку. Поэтому мама склонялась к имени, подходящем как мальчику, так и девочке, типа Жени или Саши. Но папа был непреклонен: Лена, Леночка, Алёнушка и никак иначе.
– Да какая Алёнушка, разве ты не видишь? Скорее уж Алёшенька. Но Алёшенька мужское имя, пусть уж лучше будет Алёшик, – мама гладила ребенка по чернявой головке и приговаривала, – Лёшик- Алёшик, Лёшик-Алёшик.
Чем, собственно, Алёшик был лучше Алёшеньки, Елена никогда не могла понять, логика матери оказалась для нее непостижимой. Но все в доме привыкли к странному имени – Алёшик, так Алёшик. Правда, пользовалась им только мама. Иришка обычно звала сестру «Ленка», а именем «Алёшик» пользовалась исключительно с добавлением разных эпитетов. Отец же, в зависимости от настроения, называл старшенькую Ленусиком, Леной или тоже Ленкой, если за что-то сердился.
От маминого поцелуя Елену вновь охватили чувства, она готова была разрыдаться от счастья снова видеть своих родных. Поэтому чмокнула ещё разочек мать, а затем не удержалась и потрепала по кудряшкам Иришку. Та, конечно же, сразу взбрыкнула, отмахнувшись от Елены как от назойливой мухи. Иришка вечно конкурировала с Еленой за родительское внимание и терпеть не могла все эти «телячьи нежности» от старшей сестры, улавливая в них тайное чувство превосходства. Кстати, не без оснований.
Свою зубную щетку Елена вычислила без труда. Она единственная оказалась сухой. Девушка долго крутила в пальцах этот странный предмет для чистки зубов. Массивная, неестественно жёлтая щетка с натуральной щетиной буроватого цвета, такую современному человеку даже в рот засунуть страшно. А тут ещё и зубная паста с давно забытым названием «Поморин» в жестяном тюбике, с резким солоноватым вкусом, долго во рту не подержишь. Но ничто не могло испортить впечатления Елены об этом, поистине волшебном утре.
Мамины блины оказались такими же вкусными, как и запах, исходивший от них. А потом все пили чай, который отец заварил, вытянув словно величайшую драгоценность пару щепоток чего-то мелкого и темноватого из маленькой пачки со слоном и наездником на этикетке. И, несмотря на то, что заваренный чай имел бледноватый оттенок и почти не обладал никаким вкусом, он тоже не ухудшил настроение Елены. Внутри неё всё пело и трепетало, отчего девушке хотелось пританцовывать и кружиться по маленькой квартире. Она бездумно летала по комнатам, бесконечно переставляла предметы, попадающие ей под руку, как будто это могло помочь ей вспомнить давно ушедшее время, куда она только что чудесным образом вернулась.
Но эйфория Елены стала потихоньку покидать её, потому что в дело вмешались бытовые проблемы. После завтрака не прошло и полчаса, как мама попросила старшую дочь помочь ей по хозяйству. «Точно! – вспомнила Елена, – Каждую субботу в доме проводилась еженедельная приборка». Сначала надо было помочь матери выстирать белье, которое предварительно собиралось по всему дому и складывалось в коридоре в одну большую кучу. После этого из кладовки извлекали предмет гордости всей семьи – стиральную машину «Ока». «Ока» была цилиндрической формы, унылого зеленоватого окраса и по виду очень напоминала жестяную бочку, которую ставят под водосточную трубу. Весила чудо-машина немало и занимала почти всё пространство ванной комнаты. Сливной шланг, отходивший от «Оки», приходилось бросать прямо в ванну. Ни отжима, ни полоскания у этого агрегата не было, но хозяйки были рады и такой помощнице.
В бак «Оки» наливалась горячая вода, далее засыпали стиральный порошок, а потом небольшими порциями закладывали грязное белье. Стирали так: вначале бросали в «Оку» самые светлые вещи, затем более темные и в конце уже стирали то, что имело черный цвет. Каждая порция белья крутилась в машинке минут пятнадцать, постепенно освобождаясь от грязи. Если что-то не отстирывалось, приходилось дополнительно шоркать вытащенные из машины вещи руками.
Но и это ещё не всё. После стирки в «Оке» бельё нужно было ещё раз прополоскать – машина оставляла на вещах слишком много стирального порошка. В семье Распоповых приспособились полоскать в старой детской ванночке, которую помещали в большую ванну и промывали там всё бельё под струёй прохладной воды. Счетчиков на воду в те времена не было, поэтому влага могла литься из крана хоть целый день.
Неудивительно, что со всеми этими процедурами стирка растягивалась на несколько часов. Когда вещи были наконец выстираны, по всей квартире натягивали веревки, чтобы развесить бельё для сушки. И вся семья вынуждена была пробираться под свисающими мокрыми тряпками, согнувшись – потолки в квартире родителей Елены были низкими. Правда, если погода позволяла, вещи развешивали на балконе.
Чтобы успеть переделать все домашние дела, мать семейства в параллель со стиркой варила на обед суп, перебегая из ванной комнаты на кухню и обратно. А Елену после стирки отправили в магазин за свежим хлебом и молоком. Для этого похода отец выдал дочери алюминиевый трёхлитровый бидон и сплетённую из сизоватых довольно толстых верёвок сетку-авоську, Елена уже забыла, что бывают такие.
Размахивая авоськой с засунутым в неё бидоном, она покинула квартиру и начала спускаться по лестнице. Но молодое тело требовало движения, и уже к середине первого пролёта Елена поняла – она не чинно шествует по ступенькам, как делала ещё вчера, в прошлой жизни, а сломя голову несётся вниз. К концу спуска девушка бросила все тормоза и буквально вылетела наружу. Но сделав пару шагов, резко замедлила темп, на улице сердце ее замерло. Всё вокруг было непривычным: люди в странных и довольно нелепых по современным меркам одеждах, преимущественно блёклых тонов; звуки улицы, где шум машин оказался заметно меньше гомона голосов во дворе; перечный запах нагретой пыли, пряный и острый; низкие силуэты домов, каждый из которых был максимум пять этажей.
Видимо восприятие Елены опять переключилась по собственной воле, и она снова смотрела на всё глазами жителя XXI века. «Где же у нас ближайший супермаркет?» – промелькнуло в голове девушки, но она тотчас поняла свою ошибку, во время её юности в Серпске не было ни одного супермаркета, только продуктовые магазины со скудным выбором, но имеющие пышное название «Гастроном». Правда, хлеб и разливное молоко покупали не там, а в специализированных маленьких магазинчиках, чаще всего расположенных в подвалах или на первых этажах жилых домов.
Ближайший хлебный магазин, или булочная, был в квартале от дома Распоповых. Это Елена помнила хорошо. Выходным днём за свежим хлебом в эту булочную стекался весь микрорайон, и желающим что-то купить приходилось выстаивать длинную очередь. В магазине хлеб никто не упаковывал, его просто совали в руки прямо вместе со сдачей, чтобы сразу обратиться к следующему покупателю.
В молочном магазине очередь оказалась не короче, чем в хлебном. Только получив в руки пару влажных от конденсата пакетов молока треугольной формы и бутылку кефира с широким горлышком и зелёной пробкой из фольги, Елена поняла свою ошибку – после укладки в авоську хлеба места там почти не оставалось. И чтобы упихать все покупки Елене пришлось, держа в одной руке буханку, батон и тяжеленный бидон, где уже плескалось купленное разливное молоко, втискивать другой в дурацкую сетку чёртовы пакеты и бутылку. И всё это среди толкотни молочного магазина! Чудом не разбив стекло и не разлив молоко из бидона, она вынуждена была пристроить хлеб прямо поверх далеко не стерильных пакетов с молоком. У неё просто не было иного выхода, банально не хватило рук. Оглянувшись по сторонам, Елена обратила внимание на то, что основная масса покупателей поступает таким же образом. Продукты, в упаковке и без, вперемежку упихивались в такие же дырчатые сетки, как и у Елены. И никого не смущало полное несоответствие расположения продуктов элементарным правилам гигиены.