Курмахама
Шрифт:
По дороге в раздевалку Генка завернул в туалет, закрылся в кабинке, которые были только в туалете спортзала – все остальные туалеты не имели даже перегородок между унитазами – и понюхал ту руку, которая только что побывала в объятиях Альбининых пальчиков. Несмотря на туалетную вонь, ему показалось, рука пахнет чем-то лёгким, душистым, волнующим сердце. Вытянув губы трубочкой, Генка поцеловал тронутое место и зарделся от смущения.
После этого он всё время ловил запах Альбины, пристраивался в её спутный след, когда она шла по школьному коридору. Притворялся, что завязывает шнурки в тот момент, когда она проходила
Запах Альбины так будоражил его, что Генка стал принюхиваться и к другим девчонкам, по-прежнему для отвода глаз завязывая вечные свои шнурки в проходе. Украдкой он перенюхал множество ног – голых, в чулках и колготках, – но никакие из них не пахли так, как Альбинины. От кого-то разило едой, от кого-то почему-то несло духами, а от кого и чем похуже, вроде несвежего белья. Запахи были грубыми и обыденными, они не волновали.
А потом сработал их с Бруквой план. Генка смутно осознавал развитие ситуации, его мозг выхватывал отдельные фрагменты, целое же ускользало от него. Вот резкий смешок СухоЛенки, которая произнесла что-то обидное в адрес ненавистного братца, вот резкий ответ Витьки Сухорукова и повисшая после этого звенящая тишина. Вот окрик учителя и огромные глаза Альбины с застывшим в них ужасом и брезгливостью. Вот резкий пистолетный хлопок крышки парты СухоЛенки, вытаскивающей свой портфель. Вот она ракетой мчится к нему и цедит сквозь зубы:
– Пошёл отсюда, я тут буду сидеть!
Вот он покорно бредёт в сторону Альбининой парты, та съёжилась и не смотрит на него. Вот ощутимый тычок в спину от Витьки и его: «Ну, привет, Домоген!», когда Генка, наконец, присел за парту.
Домогеном во дворе звали Генку с детства, хотя кто первый придумал это прозвище и почему, осталось загадкой. Всё это время, казавшееся Генке вечностью, уложилось в пять минут.
На следующий день Генка пришёл в класс загодя, сел за новую парту и уткнулся взглядом в учебник, но сделал это лишь для вида, а сам обратился в слух, а ещё точнее – в слух и обоняние плюс осязание. Но Альбина в этот день вообще не пришла в школу. Все уроки Генка непрестанно ёрзал по сидению, получил трояк по математике, хотя всё знал. Просто не мог сосредоточиться. И получил бы двойку, но математичка сжалилась над ним.
Ещё через день мальчик и девочка, наконец, встретились и провели рядом всё школьное время. Молча. Вплоть до последнего урока. На последнем уроке потерявший к концу дня бдительность Генка случайно открыл тетрадь на том месте, где была нарисована Альбинина спина и по тому, как мгновенно замерла Альбина рядом с ним, сразу понял – он попался. Попробовал было закрыть тетрадь, но вместо этого уронил её на пол. Бросился поднимать и буквально носом упёрся в ногу своей соседки, даже слегка пробороздил эту ногу. Почувствовал, как снова густо вишневеет, поднял тетрадь и тотчас открыл крышку парты, притворяясь, что ищет нечто загадочное в своём портфеле и, стараясь нагнуться как можно ниже, чтобы никто не увидел цвет его лица.
«Зачем я только послушал этого глупца Брукву! – метались в Генкиной голове скорбные мысли, – теперь Альбина точно всё поймёт, и как мне жить дальше? Что теперь делать?»
И в этот миг Генка
Наутро Генка почти успокоился. Он даже сумел как можно беззаботнее сказать Альбине при встрече: «Привет», всё же стараясь при этом смотреть мимо девочки.
– Привет, – эхом откликнулась Альбина. Она смотрела на Генку странным взглядом, будто прежде никогда его не видела вот так, очень близко. От её взгляда что-то щёлкнуло внутри мальчика – он почувствовал это физически, короткий сухой щелчок, словно от старого сучка в лесу, – а потом его окатила волна облегчения. Генка понял, отныне у них с Альбиной есть своя тайна. Что-то произошло в этот миг.
Целый урок он наслаждался этим новым ощущением. И в завершении – словно вишенка на торте – Альбина вдруг легла грудью на парту, заговорщицки глядя на Генку, и доверительно шепнула ему:
– Я так в тубзик хочу!
Когда девочка сообщает тебе о столь интимных, секретных делах, это уже серьёзно. Генка сразу понял и оценил значение её поступка. Теперь у него с Альбиной были не какие-то там детские секретики, а всамделишная, Великая тайна! Дама Генкиного сердца не просто приняла своего кавалера, она фактически посвятила его – если не в рыцари, так в хранители. И Генка ощущал себя на верху блаженства.
Отныне наши влюблённые на каждом уроке старались сесть за парту так, чтобы, будто невзначай, соприкоснуться локтями. А для конспирации минут через десять такого упоительного сидения начинали почти всерьёз пихать руками друг друга, демонстрируя одноклассникам и учителю свою нормальность. Потому что в те годы и в том возрасте дружбы между мальчиком и девочкой не могло быть по определению.
К сожалению, эйфория эта закончилась уже в следующей четверти – их попросту рассадили. А ещё через полгода первая Генкина любовь окончательно канула в Лету. Его охватило новое чувство, столь отличное от предыдущего.
Глава 8
Время, которого так не хватало Елене, когда она жила на два дома, ночуя с внуком Антошкой, после её возвращения к Геннадию стало тянуться невообразимо медленно. На работе Николая Петровича отправили на какой-то семинар и в бухгалтерии всё пошло привычным чередом, даже Ольга Александровна поумерила свой пыл и старалась как можно реже попадаться на глаза начальнице. Директор тоже перестал говорить об оптимизации и дёргать бухгалтерию, требуя повышения эффективности.
Елена проводила рабочие дни, бесцельно пялясь в экран монитора и никак не могла сосредоточиться и включиться в работу по максимуму. Она перекладывала бумажки, силясь убедить, прежде всего самою себя, что занимается делом, но при этом остро чувствовала всю тщету этого занятия. И чем больше времени Елена посвящала перекладыванию бумаг, тем сильнее поднималась изнутри неё волна страха. Будто она – шулер в карточной игре, и в любой миг может быть поймана за руку, и тогда увольнение станет неминуемым.