Курмахама
Шрифт:
Это было то самое долгожданное спасение. Генка закричал в ответ:
– Я сам, я сам. Давно хотел сам кровать застелить!
– Ну, давай, помощник, – легко согласилась из ванной мать, – если не справишься, позови, приду на помощь.
И Генка с сопением стащил жёлтое бельё с кровати. Это было нелегко, но он старался изо всех сил. Потом он скомкал простыню так, чтобы пятна не было видно, и кое-как запихнул её в стиральную машину, пока мать стояла к нему спиной. Затем, так же поступил и с пододеяльником. Немного отдышался и, вернувшись в комнату, со страхом глянул на матрац – тот был сухой и без пятен. Мать так и не узнала о его конфузе. Так слово «курмахама» стало ключ-словом Генки Домакина.
Глава 7
В Серпске было много заводов. Очень много заводов. Один из них периодически насылал на жилые дома тошнотворный запах сероводорода разной степени концентрации, но от этого не менее дурной и затхлый. Впрочем, местные, многие из которых работали как раз на этом заводе, давно уже не замечали это амбре и даже удивлялись, когда кто-то из посторонних, случайно оказавшийся здесь по какой-либо надобности во время очередного выброса, начинал страдальчески морщиться и озираться по сторонам, безуспешно силясь найти источник жуткой вони.
Другой завод столь же регулярно тренировал барабанные перепонки внезапно возникающим из ниоткуда рёвом моторов, тужащихся на испытательных стендах. Рёвом мощным и надсадным, подобно скрежету-визгу бормашины в больном зубе. К счастью, грохот этот никогда слишком продолжительным не был, зато почти всегда заставлял звенеть на кухнях стеклянную посуду и дребезжал стёклами окон.
Третий завод «озонировал» какой-то неорганической химией и вечно полоскал на небосводе зловещий хвост ядовито-рыжего дыма. К счастью, завод этот стоял на отшибе, и последствия его жизнедеятельности были не столь заметны для серпчан, хотя, что такое «лисий хвост» и где его искать, все знали с младых ногтей.
Были в Серпске и другие промышленные гиганты, которые тоже «радовали» окрестных жителей светозвуковыми эффектами, а также соответствующими запахами, но все они были расположены дальше от Генкиного дома. Но и без них гудело и воняло окрест столь часто, что среди дворовой ребятни сложились и крепли целые легенды о жутких взрывах, разрушительных пожарах, самопроизвольно взлетающих прямо со стендов моторах и прочей зловещей фантастической ерунде, которую так ценят мальчишки в возрасте от пяти до четырнадцати лет. Обо всём этом рассказывалось взахлёб, искусственно пониженным голосом, глаза рассказчика при этом пылали ярче самого пожара.
Жизнь в Генкином микрорайоне была тусклой. Хотя сам микрорайон по тем временам считался едва ли не самым современным во всём Серпске – ещё бы, ни одного древнего деревянного дома, коих в избытке даже в центре города, ни одного здания с коммуналками, все дома построены в пределах десятилетки. И среди этих домов – небывалое дело! – есть даже несколько девятиэтажек с настоящими лифтами. Тем не менее, развлечений для детворы – почти никаких. Вывалят раз в лето в один из дворов кучу песка, причём, почему-то всегда мимо песочницы, и всё, выкручивайтесь, пацанята, как можете. И пацанята выкручивались – обследовали и обжили все подвалы и чердаки, облазали все пожарные лестницы. Зимой в сугробах рыли «штабы», где непонятно зачем сидели до посинения. Летом столь же регулярно устраивали в ветвях деревьев площадки и торчали там дни напролёт. Разумеется, когда не были заняты исследованиями и освоениями подвалов, чердаков, крыш и гаражей, к неудовольствию их владельцев. В общем, жизнь детворы проходила на улице.
В шестом классе Генка впервые влюбился. Объектом его нежных чувств стала одноклассница, созревшая раньше остальных девочек класса. Конечно, о том, что причиной его влюблённости стало именно раннее созревание, Генка так никогда и не догадался. Альбина, как звали Генкину любовь, выделялась на фоне остальных девчонок словно первый распустившийся цветок в царстве бутонов. По школьным узким коридорам она не неслась со всех ног, громко топая, как остальные шестиклассницы и прочая мелочь, а шествовала плавными движениями, покачивая оформившимися бёдрами. Если у остальных девчонок икры и бёдра были одной толщины, соединённые как шарнирами бомбошистыми коленками, то Альбина уже имела ножки-рюмочки: где надо потолще, где надо – потоньше. И пусть она часто забывалась и вела себя бесполо, в ней всё отчётливее угадывалась какая-то тайна. И именно эта тайна влекла к ней Генку будто лампочка ночного мотылька.
Каждый урок, вместо того чтобы сосредоточиться на занятиях, Генка украдкой разглядывал Альбину, слушал звучание её голосочка и вдыхал её запах. Девочка сидела через ряд чуть наискосок от него, поэтому при желании он легко мог увидеть часть её профиля и выразительную, немного сутулую спину. Спина эта тоже поражала его воображение – она была настоящей женской. Точнее, спиной молодой созревшей девушки, со всеми её правильными взрослыми пропорциями, всеми нужными впадинками и выпуклостями. Как не похожа была Альбинина спина на спину её соседки Ленки Сухоруковой! У Ленки спина – как спинка стула, который на одной ножке и колёсиках – вертлявая и плоская. Какую бы позу ни приняла Ленка, ничего кроме скуки или желания треснуть по ней учебником, эта спина не вызывала. То ли дело спина Альбины! На неё Генка мог пялиться часами.
Вот Альбина чуть скривила позвоночник вправо, левое плечико грациозно пошло вниз, правая рука взлетела вверх, девушка очень хотела ответить на вопрос учителя, пальчики её трепетали в воздухе точно крыло бабочки. Вот Альбина полуобернулась назад, к Витьке Сухорукову, брату-двойняшке Ленки. Ах, какой это был поворот! В полученном ракурсе скромные пока что бугорки Альбининой груди смотрелись упругими и налитыми как настоящие, Генка даже глаза прикрыл, чтобы лучше запечатлеть в памяти сей сладкий миг.
Как и все дворовые мальчишки, он уже давно, где-то с первого класса знал, чем занимаются мужчина и женщина, когда остаются ночью наедине. Правда, знание это было сугубо теоретическим. Кроме скабрезных, но абсолютно абстрактных и потому кажущихся надуманными историй, передающихся от мальчугана к мальчугану, про секс дворовые пацаны реально ничто не знали. Но, разумеется, каждый давал понять, уж он-то в сексуальных вопросах дока.
Как только любовь поселилась в Генкином сердце, из сердца она тотчас перекочевала и в другие части его тела. Ночью он представлял, как Альбина приходит к нему ночью в комнату, они целуются, как же без этого! Но на этом Генкино воображение, сверкнув напоследок сигнальной ракетой, перегорало от переизбытка возбуждения, и он просто внутренне улыбался, чувствуя себя совершенно счастливым, хотя и понятия не имел, от чего именно он так счастлив.
На деле же всё было совсем иначе – Генка теперь вообще не мог встречаться взглядом со своей любовью. Если это всё же происходило – ненароком, случайно – он сразу же наливался по самую маковку густым вишнёвым цветом, отступал в сторону и мгновенно отводил глаза. Впрочем, казалось, Генкина любовь, как и остальные его одноклассники, пока не подозревала, как глубоко и серьёзно он втюрился, а если и подозревала, то никак это не проявляла. Генку такая ситуация полностью устраивала – стать мишенью насмешек в собственном классе, а только такую реакцию и могли вызвать его чувства – в Генкины планы не входило. Он изо всех сил пытался контролировать поведение в классе, вести себя естественно, но стило Альбине всего лишь повернуть лицо в его сторону, как всё начиналось по новой.