Курмахама
Шрифт:
– Света, не спеши, может еще все образуется… – попробовала урезонить невестку Елена, но та её не слушала.
– Я ничего ждать не стану. Все и так образовалось уже. А к Антоше даже близко не подходите, ни вы, ни ваш муж, ни ваш сын, чтоб он подох! – и Светлана швырнула трубку.
Как говорится, ни здравствуйте, ни до свидания.
«Вот ведь, как бывает, – горестно думала про себя Елена после разговора с невесткой, – мне казалось история с брошенным у подруги Антошкой, страшнее не придумаешь. А, оказалось, может быть и еще хуже. Оказалось, даже дно, ниже которого падать некуда, имеет свои ступени. Можно упасть на дно, но и оно не будет пределом, потому что там есть свои глубины, которые сложно представить, пока не погрузишься во всё это с головой».
Второй ступенью в этом нескончаемом процессе погружения во мрак для Елены стало то обстоятельство, что после развода с женой Владимир решил вообще оставить Питер и переехать на Север, поближе к месту своей основной работы, в поселок с жутким названием Стужарики. Как с неохотой сообщил сын матери, когда та в конечном итоге дозвонилась до него после долгих попыток, у него в этих Стужариках уже давно есть женщина с соответствующим стылой местности именем Снежана.
Узнав о Стужариках и таинственной Снежане, Елена взмолилась:
– Господи, Володенька, сыночек, зачем тебе это надо? Едешь в какую-то снежную Тмутаракань, к женщине с именем, подходящим только для Снежной королевы. Ты ведь не Кай, вышел уже из подросткового возраста. Мало тебе здесь девчонок, вон, целый город, зачем тебе все это? А как же я? Почему ты обо мне не подумал, я же волноваться буду! И вообще, ни поддержки от тебя, ни опоры. Где я тебя там, на Севере искать буду?
– Позвонишь, я встречу. Все путем, не дуй в муку, не делай пыли… – и Вовик тотчас отключился.
А через неделю Елену ждала еще одна ступенька спуска во тьму. Геннадия внезапно и срочно вызвали на работу, вернулся он оттуда сам не свой. Нервный, можно даже сказать психованный. На расспросы встревоженной Елены он сперва никак словесно не реагировал, зато вдруг стал крайне суетлив – хватал то одно, то другое, разбил чашку, порвал тапок, который умудрился перед этим засунуть под ножку дивана. Но где-то спустя час этих беспорядочных метаний, Геннадий вдруг приземлился на диван и стал болтать без умолку, чересчур громким голосом. Говорил сам с собой о какой-то ерунде, не слушая отклик Елены, и при этом производил вокруг себя резкие движения, гипертрофированно жестикулируя.
Лишь на следующий день Геннадий признался жене, его попросили уволиться, и он написал заявление по собственному желанию. Несмотря на все прошлые бравады, увольнение стало для Домакина настоящим шоком. Он давно и искренно уверовал в собственные исключительность и незаменимость на заводе, и тут такой поворот! Естественно, нежданное событие немедленно сказалось на самочувствии Геннадия, почти сразу после признания Елене пришлось вызвать ему скорую помощь.
Домакина увезли в стационар, и Елена, которая, разумеется, поехала в больницу с мужем, всю ночь провела у его постели, пока к утру Геннадию не стало лучше. Врач уверил ее, что это не конец, всего лишь очередной приступ, но предупредил, что нужно по возможности избегать подобных рецидивов, а то это может плохо кончиться.
А утром, придя на работу, Елена обнаружила у себя в кабинете Горенькова, который в ультимативной форме потребовал от неё переделать последний квартальный отчёт, упирая на неполноту собранных для отчёта данных, и сделать это срочно. В идеале, до конца дня.
Спорить с Николаем Петровичем она не стала – после бессонной ночи не было ни сил, ни желания. Елена просто вызвала к себе Ольгу Александровну и попросила, чтобы та начала переделывать квартальный отчёт. Даже не дослушав главбуха до конца, её зам с улыбочкой заявила, что ей всё понятно и не дожидаясь разрешения, покинула кабинет, оставив Елену сидеть с глупым видом.
«Ну что, что еще может случиться? Меня с работы уволят? Могут! Вполне! Если буду постоянно отпрашиваться в больницу, нервничать и ошибаться на работе, точно выгонят. Гореньков вон с Ольгой Александровной только об этом и мечтают, – лёжа в темноте в пустой квартире, вела сама с собой невесёлый диалог Елена перед отходом ко сну, – Вот ведь до чего я дошла, даже и поговорить не с кем, приходится разговаривать с самой собой. А кому еще я могу пожаловаться? Генек в больнице, Вовик со мной не разговаривает…»
Елене представлялось, что в своей усталости она дошла до края, и как только смежит веки, тотчас заснёт. Но сон никак не приходил. Уже часа два прошло с тех пор, как она легла в постель, а в голове продолжали бушевать мысли, одна тоскливее другой. Уставшая, измученная физически и морально, Елена блуждала по закоулкам сознания, не в силах отрешиться от всего произошедшего с нею, чтобы провалиться в забытьё и хоть слегка отдохнуть. К счастью, завтра была суббота, так что можно было с утра поспать подольше. Но сон не приходил и не приходил, доведя Елену до исступления. Она уже и молока теплого выпила с медом, и капли приняла успокоительные. Ничто не помогло. И тогда Елена стала вспоминать волшебное слово, про которое ей рассказывал Геннадий.
А что, если это слово, при условии, конечно, что она его вспомнит, поможет остановить это дикое, неудержимое падение в бездну? Потому что другой надежды у неё уже просто не осталось. Елена напряглась, обшаривая память. Но ключ-слово никак не хотело всплывать на поверхность. Тоже видать куда-то провалилось, ушло куда подальше. Ведь и правда, это же не её спасительный круг, а Генека. Это его волшебное слово! Она ведь тогда, наутро, про ключ-слово даже не вспомнила, и Геннадий так ничего про его везучее свойство не поведал. И даже не рассказал, откуда это слово взялось и как им пользоваться.
«Всё это блажь, – уговаривала себя Елена, – никакие слова мне сейчас не помогут». Но голова её, не переставая, уже перебирала и перебирала всевозможные варианты, пытаясь натолкнуться на нужную комбинацию букв. Елена даже всплакнула для надежности, но и это не помогло. Ключ-слово никак не приходило. Но она упрямо продолжала свои попытки. Вероятно, потому что сон всё равно не шёл. А ещё более потому, что какой-то голос внутри Елены неустанно твердил «не сдавайся, это твой шанс!»
«Ах, если б только можно было начать жизнь с начала! Я никогда бы не посмотрела ни на одного мужчину, кроме Генека. И детей бы родила только от него, – с отчаянием поклялась себе Елена и как по наитию попросила мысленно в пространство, – хочу, чтобы мои дети были точной копией отца, такие же умные, талантливые, добрые. Не то, что Вовик, который для меня совсем чужой, что уж греха таить! Хоть бы что-то взял от меня, своей матери, так ведь нет, копия его отец. Ужас! Поэтому я хочу всё изменить!»