Курочка Ряба, или Золотое знамение
Шрифт:
— А, собственно, какой массой? — спросил он. — Нужно, видимо, разбить, нутро удалить, а скорлупу взве…
Протяжный изумленный вопль одного из отцов города заставил заместителя директора банка умолкнуть. И все присутствующие в кабинете, хотя ничего не было сказано, а был лишь один этот потрясенный вопль, тотчас почему-то сообразили, что исторгнувшийся вопль связан с яйцом, и все до одного вонзили глаза в оставленное было вниманием блюдо с красною бархатной салфеткой.
Яйцо, лежавшее на ней, было обычного бело-известкового цвета. Обычное куриное яйцо, ничем не примечательное и оттого не заслуживающее никакого особого внимания.
— Поле,
— Господи Боже праведный!.. — отпячиваясь от стола, замлевшим языком прошептал Игнат Трофимыч.
Он узнал голос дочери, а следом узнал и ее самое, и больше, чем таинственное, необъяснимое превращение яйца, потряс его ее голос. Знать, что она там, в самых верхах, в такой недоступности — слетит, станешь смотреть, шапка, — это было одно дело, вроде как и там она была, и в то же время не там, и другое дело — увидеть ее на этом самом верху.
Господи Боже праведный, уже про себя повторил Игнат Трофимыч, и почему-то подумалось ему в тот миг, что это от ее голоса яйцо и сделалось обычным. Хотя того никак не могло быть, потому что когда она подала голос, оно уже таким и было.
6
Просторный, обширный кабинет Первого был не просто полон, а набит до отказа.
Завсегдатаи его, севшие на свои обычные, ритуальные места в первом ряду у совещательного стола, буквально потерялись среди всякого пришлого люда. А были среди этого люда личности до того неожиданные, что тянуло, оставив всякие приличия, разглядывать их и разглядывать. Как было не пялить глаза на пожилого, седобородого, со спокойным и ровным сероглазым взглядом, длинноволосого батюшку в рясе? В этом кабинете да служитель церкви! Никогда такого еще не случалось. Воистину новые времена настали.
Первый сегодня был не вполне в себе — это заметили все, кто знал его. То у него лицом были глаза, то усы, то глаза были, то усы, и все это, без всякой видимой причины, менялось беспорядочно местами — будто картинки в калейдоскопе. И совещание он начал — на такой сразу высокой ноте, до того взвинтив голос, что у всех, кто понимал толк в подобных делах, засосало под ложечкой: а уж не начнут ли падать головы?!
— Мы все должны понять, товарищи, — говорил Первый, — что речь идет не о чем другом, как о судьбе перестройки в нашем городе! Если мы добьемся, чтобы яйца оставались золотыми, вы представляете, как мы ее двинем? Золота в наших производственных планах нет, значит, мы не обязаны сдавать его государству. Раз мы не обязаны его сдавать, значит, мы сможем сбывать его за валюту: сейчас разрешено продавать внеплановую продукцию. А на валюту мы сможем купить массу необходимых народу товаров на Западе. Наконец, мы сможем свободно ездить по всему миру, товарищи! А представьте, что мы раскрыли секрет этой курочки рябы. И если не все, то хотя бы каждая десятая курица нашего города начала нести золотые яйца! Во-первых, мы станем первым центром золотодобычи в Средней России! А во-вторых, двинем перестройку уже в масштабах всей республики, а может быть, даже и страны! Партия нацеливает нас на революционные преобразования, и мы должны отозваться! Без свежих идей мы отсюда не можем выйти, товарищи. Не можем!
Надежда Игнатьевна, слушая Первого, вспомнила свои совещания. Вот так же она вздрючивала, разогревала, будоражила — и ничего в ответ, один пшик…
Пшиком, стало ясно к концу второго часа, должен был закончиться и этот сбор у Первого. И уже лицо Первого было сплошными усами — ничего, кроме усов. И уже Надежда Игнатьевна чувствовала шеей острое и холодное прикосновение тяжелого ножа гильотины — потому что гнев, как и грех, требует утоления кровью, а кому же быть принесенным в жертву, как не ей, волей неразборчивой судьбы оказавшейся к жертвеннику ближе всего?
И вдруг, неожиданно для всех, подал голос молчавший все время батюшка.
— Могу ли я задать вопрос? — поднял он руку, и эта его поднятая рука очень всех удивила: батюшка вел себя совершенно как обычный человек!
— Лучше бы не вопрос, — укором ответил ему Первый. Но тут же и спохватился. — Ну, если ничего иного… давайте вопрос.
Батюшка встал и поклонился:
— Благодарю. А вопрос мой такой: признаете ли вы свершившееся в том доме Божьим чудом?
Первый ряд загудел неодобрительно, и те, что сидели к батюшке спиной и до сих пор не развернулись к нему, теперь развернулись все до одного.
— Нет уж, божьим — никак нет, — под этот гул решительно ответил Первый.
— А просто чудом?
— Ну, если просто… — Первый и не согласился, но вроде как и не отказал в возможности признать это.
— Хорошо, пусть просто. — Батюшка как бы улыбнулся, но на лице его улыбки не появилось, а так — словно бы скользнула в голосе и исчезла. — Тогда, по моему разумению, чтобы чудо, явление, имеющее метафизическую, выражаясь светским языком, а не материальную основу, стало в полной мере фактом материального мира, нужно найти способ ввести его в этот мир. Скажите, вы пробовали платить хозяевам хотя бы копейку за их яйца?
— Платить? Копейку? — не понял Первый.
— За что это им платить?! — То был замполит полковник Собакин. Сегодня он тоже был приглашен сюда, и его распирало от гордости и счастья. — Они на Колыме, в условиях вечной мерзлоты это золото добывают?
— Но они, наверное, кормят свою курочку, поят ее, ухаживают за ней? — вопросительно ответил Собакину батюшка.
Собакин вскинул руки:
— Да что там! Две копейки — всех расходов на месяц!
— Наверное, не две, больше. Но если бы даже и две.
— Две копейки вполне можно дать. — Сегодня начальник безопасности опять был в блестящем, металлическом костюме с плеча президентов крупных фирм и боссов мафий из западных фильмов. — Две копейки могу даже из собственного кармана.
— Так-так-так, интересно! — подхватив подсказку начальника безопасности, произнес Первый, и лицо его ясно и чисто засветилось глазами. — А сколько бы, любопытно, полагали необходимым платить вы? — спросил он батюшку.
Батюшка развел руками.
— Это ваше светское дело, вам и решать. Я только порассуждал вместе с вами… Попробуйте!
Он сел, и совещание пошло по пути, указанному им, словно по струнке, — никуда с него не сворачивая и не уклоняясь.
— Нет, копейку нельзя. И две. Что такое две копейки? — Начальник управления внутренних дел Волченков на всякий случай поспешил вставиться со своим словом, дабы выступление его заместителя не бросило тени на него. — Может, как за золотое сырье? Или золотой лом?
— Не жирно ли, Сергей Петрович? — улыбка у начальника безопасности была искренне изумленная.
— Нет, как за золотой лом… разве можно! Такие деньги разбазаривать!.. Как за золотой лом… разве допустимо? — тут же подали голос несколько человек из первого ряда.