Курс на Арктур

Луговцова Полина

Послышался щелчок тумблера. Ослепительное сияние хлынуло на нас резкой вспышкой и тотчас исчезло вместе с новым щелчком: отец выключил лампу и произнес:

– Нельзя светить впустую. Запасы звёздного света в арктурине не бесконечны, они могут иссякнуть, и если это произойдет в процессе нейтрализации «ничтожества», то защитник поплатится жизнью.

Голос отца звучал очень серьезно, даже тревожно, и мне стало страшно: я вдруг чётко осознал, что космические ничтожества – это реальные убийцы, а не монстры вроде тех, что населяют компьютерные игры и фантастические блокбастеры. И от того, что оружием против них была не лазерная пушка, а камень, замаскированный под обычный светильник, они не казались менее опасными. Мне хотелось узнать, как действует это оружие, и я спросил об этом отца. Он принялся объяснять:

– «Ничтожества» поглощают и расщепляют всё подряд, в том числе и свет, поэтому они не отбрасывают тени в солнечный день. Но свет Арктура

отличается особой силой, способной внедриться в «ничтожество» и отразиться от него. Отражаясь, свет забирает с собой поглощённые космическим паразитом частицы и разрушает его тело до полного исчезновения. В то же время освободившиеся частицы под воздействием звёздного света наполняются энергией и становятся тем, чем были прежде.

Я беспомощно потряс головой, тщетно пытаясь постичь смысл услышанного.

– Ничего не понял? – догадался отец. – Проще говоря, всё, съеденное и переваренное «ничтожеством», после его гибели воссоздается заново и возвращается к жизни, если было живым. А живое – это любимая пища паразитов, хотя они всеядны и могут есть даже камни, так же, как и чёрная дыра. Но их привлекает энергия, которая делает неживое живым, и в первую очередь они нападают на взрослых людей. Дети и подростки для них, как зеленые яблоки для садового червя, который поражает в первую очередь самые спелые плоды, но, в конце концов, добирается и до незрелых. Проглотив человека, «ничтожества» получают доступ ко всей информации, содержащейся в его мозге, поэтому могут притвориться им и начать жить его жизнью. Так они незаметно внедряются в города и постепенно захватывают планету целиком.

– Это значит, что ничтожество может притвориться даже… нашей мамой? – прошептал я, холодея от ужаса. – И мы даже не узнаем об этом?!

– Не узнали бы, если бы не обладали особым зрением, – ответил отец. – Для этого и нужны защитники, которые способны разглядеть врага.

– А если врагов окажется слишком много? Или они будут так далеко, что защитник не сможет их увидеть?

– Для этого и существуют зоны, закрепленные за каждым защитником. Свет одного арктурина способен притянуть к себе всех ничтожеств, поселившихся в этой зоне, и нейтрализовать их. Но в том случае, если ничтожеств окажется слишком много, а такое может произойти, если упустить момент и дать им окрепнуть, тогда камень не сможет с ними справиться, и случится страшная трагедия. Поэтому защитники внимательно следят за всеми признаками, сопровождающими появление паразитов. Главный признак – низкие тучи, которыми «ничтожества» прикрываются от солнечного света. И, хотя не всякий свет для них губителен, они не переносят его и создают над собой защиту. Такие тучи перемещаются вслед за ними, но внешне почти не отличаются от обычных дождевых туч. В пасмурный день их особенно трудно определить, но, если присмотреться, то можно заметить тёмные пятна, движущиеся отдельно от основной воздушной массы. Тогда защитник должен уйти в безлюдное место и зажечь арктурин, но каждый раз он рискует своей жизнью, потому что не знает, хватит ли звёздного света, накопленного в камне, для нейтрализации всех паразитов. Если нет – они одолеют его и переварят в ничто. После этого зона, где погиб защитник, тоже погибнет, а ничтожества нападут на другую зону, и будет их уже так много, что арктурин другого защитника тоже может не справиться. Тогда начнется цепная реакция, которая приведет к гибели всей планеты. Сожрав на ней все живое, «ничтожества» разорвут ее на части – к тому времени они станут достаточно сильны для этого, и очередной поток метеоритов полетит к Ничто, чтобы исчезнуть там навсегда. Какая-то часть обломков, кишащих «ничтожествами», рассеется в космосе и однажды осядет на других планетах, где все повторится с начала.

Я охнул, вспомнив вереницу камней, пропадающих в чёрной дыре. Неужели это были обломки погибшей планеты?! В тот момент во мне как будто что-то перевернулось. Я понял, что никогда уже не смогу быть прежним беззаботным мальчишкой, который мечтает о всяких глупостях вроде того, как получить в подарок новый смартфон, пройти все уровни в компьютерной игре или, на худой конец, хоть раз плюнуть дальше Кольки Харчка на перемене за школой. Я будто бы мгновенно повзрослел, узнав цену мирной спокойной жизни. Мне никогда уже не удастся забыть о космической угрозе и о том, что я могу защитить от неё мою планету. Мою маму, моих родственников, друзей и всех людей, которых я не знаю и никогда не увижу.

«Не все могут сами постоять за себя», – мысленно повторил я слова отца, уверенный в тот миг, что, как и он, стану защитником.

Тогда мне было десять лет. Мой отец исчез вскоре после этого разговора, так и не успев научить меня самостоятельным полетам в космос. Несколько раз мы летали вместе, и я пытался определять, где начинается «зона невозврата», или, как ещё оно называлось по-научному, «горизонт событий», невидимую грань перед чёрной дырой, после пересечения которой преодолеть силу её притяжения было невозможно. И, хотя увидеть границы самой «дыры» не составляло труда – звёздный свет струился волнами, чётко обозначая её контуры – но невидимые гравитационные «сети», разбросанные вокруг, превращали её в коварную ловушку. Чтобы распознать их, нужно было следить за формой космических тел: попав под влияние гравитационного поля, они начинали вытягиваться. В этом месте траектория нашего полета менялась, и мы летели параллельно чёрной дыре до тех пор, пока она не оставалась далеко позади. Тогда можно было вернуться к первоначальному курсу, ведущему к Арктуру и Арктурию, находившемуся на его орбите, но мне так и не довелось побывать на родине отца: он всё откладывал посещение родной планеты, утверждая, что это подождёт до тех пор, пока я не научусь сам проходить мимо чёрной дыры. Он был уверен, что времени у нас ещё много: науку полетов я должен был освоить до тринадцати лет, а мне не было ещё и одиннадцати.

Временами я гонял шарики в УУМе. Их количество увеличивалось с каждым пройденным заданием, а размер шариков при этом уменьшался до тех пор, пока я совсем не перестал их видеть: это были уже не шарики, а точки, слившиеся между собой и сложившиеся в трёхмерные фигуры, поэтому мне требовалось всё больше мысленных усилий, чтобы разобрать эти конструкции на неделимые составляющие. А разобрав, ещё и собрать в том же порядке, ничего не перепутав. Если я ошибался, экран УУМ вспыхивал красным, задание сбрасывалось и приходилось начинать его с начала. Лишь после успешного выполнения открывалось новое задание, ещё сложнее. Появились изображения предметов, и я проделывал с ними то же, что и с геометрическими фигурами – разбирал до основания на микроскопические точки и собирал заново. Однажды УУМ выдал мне массу точек в виде цветного пятна, и я должен был придать ему форму. То есть, прежде чем собрать из точек изображение предмета, требовалось понять, что это такое. Не знаю, каким образом, но мне удалось пройти и это задание, и последующие, когда экран стал прозрачным, и, глядя сквозь него, я разбирал и собирал уже не картинки, а реальные предметы, наполнявшие мою комнату: карандаши, книги и даже мебель. Я чувствовал себя почти волшебником и медленно, но верно, приближался к главной цели: однажды мне предстояло разобрать на микрочастицы собственное тело, чтобы самостоятельно отправиться в полёт. Оставалось всего с десяток не пройденных заданий. Я знал об этом, потому что их количество высвечивалось в нижнем правом углу экрана после каждого включения устройства, но потом цифры исчезали. Наверное, так было задумано, чтобы не мешать глазам во время учебного процесса.

«Еще пара занятий по пять упражнений – и тебе можно будет начинать экспериментировать с трансформацией своего тела», – сказал отец, довольный моими успехами, а на следующий день, вернувшись с работы позже обычного, с расстроенным видом сообщил мне, что… потерял УУМ!

– Ничего страшного. – Он попытался успокоить меня, готового разрыдаться от горя. – Справишься и без тренажёра. Ты уже почти что всему научился.

– Может быть, он ещё найдется? – Мне было трудно смириться с утратой такой увлекательной инопланетной вещицы.

– Пожалуй, вряд ли. – Отец скрипнул зубами, словно хотел сдержать какие-то слова, но не смог и выдавил глухо: – Кажется, его украли!

– Тот физик? – ахнул я.

– Не знаю. Но ничего. Слетаем с тобой на Арктурий и ты выберешь себе новый, в сто раз лучше. Там этих штуковин полно!

Это меня утешило. Я сразу забыл про УУМ и весь просиял от предвкушения увлекательного путешествия на родную планету отца.

Но всё сложилось иначе.

Вернувшись однажды из школы домой, я застал маму плачущей. Она была в своей комнате и, наверное, не услышала, как я вошёл, потому что продолжала с кем-то говорить, жалобно бормоча сквозь рыдания и всхлипы: «Я знала, что этим кончится! Всегда знала! Говорила ему – иди, лечись, но он разве слушал?! Как теперь людям в глаза-то смотреть? Хорошо хоть, что настояла на разных школах, а то затравили бы сына…» Дождавшись, когда мамин голос смолкнет, я подошёл и заглянул в родительскую спальню. Она сидела в кресле, прижимая к щеке телефон и уставившись в окно, поэтому не видела меня. Из динамика доносилась чья-то неразборчивая речь с успокаивающими интонациями. Некоторое время мама слушала, кивая, потом воскликнула: «Ах, что ты! Ничего не наладится! Это уже всё! Зачем мне муж с клеймом шизика? Хватит с меня сюрпризов… Что ребенок? А что ребенок? Ему только лучше будет, если я избавлю его от дурного влияния!»

Я понял, что речь шла об отце. От внезапно накатившей слабости мои ноги подкосились, и в правом колене что-то сухо щёлкнуло. Мама резко обернулась и, как мне показалось, смутилась, увидев меня. Наскоро распрощавшись, она положила телефон на прикроватный столик, отерла лицо ладонями и уже совсем другим, искусственно невозмутимым голосом спросила:

– Есть хочешь?

Вместо ответа я выпалил:

– Что с папой?! Где он?

– Папа сегодня не придёт, – произнесла она так медленно, будто на ходу придумывала, что соврать.